Но не эти два парня. Они были братьями в семье, и братьями в Ордене. Они уважали клятву, они верили в Орден. И в конце концов они получили деньги и власть. Помни об этом.
Джонни помнил, что на это ушло двадцать лет. Он хотел денег и власти, пока был ещё молод.
- В мафии мы не можем дать ничего, кроме того, что ты купишь. У тебя есть пять тысяч долларов? В мафии есть человек, замышляющий кражу драгоценностей в Калифорнии. Устроить это стоит десять тысяч, камни можно продать в Нью-Йорке за тридцать тысяч. Риск невелик, ты можешь получить десять тысяч прибыли за неделю. Мы можем сказать этому человеку, что ты входишь в долю с пятью тысячами, он не сможет отказать. Вот что мафия может сделать для тебя. Доля в героине дороже. Верная ставка в игре стоит двадцать пять процентов от выигрыша, часть этих денег Орден выплачиваем организаторам. Иногда глупцы не платят двадцать пять процентов, и Орден их наказывает. Но ты должен вложить свои деньги. Ты хочешь часть отелей в Вегасе, Тахо или Рено? Как Мастер Ордена ты можешь забрать их у подчиненных. И они обязаны продать их тебе, но ты должен заплатить справедливую цену, - Сантанджело откинулся в большом кресле. - Ты все это уже знаешь.
- А если я хочу больше, чем участие в таких делах?
- Ты этого не получишь.
- Но вы сами добились большего.
- То было в старые времена.
- Вы знаете, что я возьму свое.
- Ты сходишь с ума от молодости и от того, что ты Джулиано.
- Я уважаю вас как Великого Мастера, и я уважаю вас за то, кем вы были в молодости. Вы сказали правду. Я такой, каким вы были.
Джонни встал и направился к двери. Если Мороженый все ещё крутой мужик, он поднимет руку, Джонни получит пулю в спину и больше ничего не почувствует. Джонни знал, что делает. Он готов был спорить, что Майк Сантанджело не тот, каким был когда-то.
- Прощай, Джулиано, - сказал Мороженый.
Джонни обернулся. Старик поднял правую руку, но не до конца. Когда Джонни посмотрел ему в глаза, рука медленно опустилась.
- Джулиано мертв. Я - нет, - сказал Джонни, повернувшись и открывая дверь. Когда он закрыл её за собой, двое уже ждали, чтобы отвезти его в отель.
12
Он позвонил Дэа из автомата.
- Валяй, - сказал он и повесил трубку.
Дэа Гинес в Коннектикуте тоже положила трубку и взглянула на себя в большое зеркало на двери ванной.
Это слово означало начало её соучастия в пяти убийствах. Она должна была поехать в аэропорт Ла-Гардиа в Нью-Йорке, купить для себя билет до Лос-Анжелеса в оба конца и в один конец - для Альберто де Лисо. Она должна лететь рейсом "TWA", второй билет - на американский рейс. Джонни дал ей тысячу долларов. Она полетит без багажа и остановится в маленьком отеле в Голливуде, ни в чем себе не отказывая. Они встретятся в баре на Вайн-Стрит.
Если она сделает это, от Дэа Гинес, какой та была четыре дня назад, не останется и следа. И она это сделает.
Она спустила в туалет личные вещи, письма и фотографии, остальное оставила. От Дэа Гинес осталось только то, что было на ней, но и от этого она избавится в Голливуде.
В Ла-Гардиа Дэа сдала машину в бюро проката и купила билеты. Самолет прибывал в международный аэропорт Лос-Анжелеса в десять утра.
Когда она пролетала над тысячами милями Америки, здравый смысл почти победил: фермы, леса, холмы, горы, реки, озера, деревушки и города. Как может человек подчинить все это себе?
Крупные города слабы, это она знала. Дай им наслаждение, говорил Джонни. Дай среднему поколению скачки, наслаждение выигрышем копеечной ставки у соседского букмекера. Дай подросткам жестокость футбола, сигарету с марихуаной и шприц с героином. Дай им наслаждение, говорил Джонни, и они отдадут тебе свои жизни.
Города вдоль Озер - Лейкс, Кливленд, Толедо, Детройт, Чикаго. Все они принадлежат мафии. Больше миллиона долларов прибыли ежедневно.
В международном аэропорту Лос-Анжелеса она наняла такси до маленького отеля, который подсказал Джонни, и зарегистрировалась как Хелен Вильсон. Билет она покупала на имя Джин Вильсон. В квартале от отеля на Голливудском бульваре был бар. Там она заказала пинту водки и через час её допила. Одурманенная и отуманенная, она выключила свет и заснула поперек кровати.
Джонни Колини большую часть своего времени в Штатах потратил на необходимые приготовления к убийствам пятерых.
Подготовка к убийству Луиса Мерфи была до смешного проста. После звонка Дэа Джонни зашел в свой номер и взял пистолет.
В личном офисе Луиса Мерфи день заканчивался не так, как обычно. Джонни ничего не знал о том, что происходило на тридцать третьем этаже здания на Пятой Авеню, где располагался офис фирмы "Редстоун, Тиджей, Хадсон и Мерфи". Он знал только, что произойдет и во сколько.
Мерфи был огромным толстым весельчаком лет шестидесяти. Он был мускулист, но толст, под близко посаженными, узкими глазами сверкала широкая улыбка. Голова лысая, но с красивым загаром, носил он дорогую одежду и дорогие украшения, говорил громко, но редко, и то, что думает.
Этим поздним вечером, как и всегда, Джоан принесла запотевший графин "мартини" и бокалы.
Джоан, его секретарша уже десять лет, была стройной и рыжеволосой. Все десять лет она была его любовницей, но для обоих это ничего не значило. У Мерфи была жена, сыновья, которые учились на юристов в Гарварде, ферма с сотней акров земли около Вестпорта. Он выращивал быков породы "Черный Ангус" и содержал шесть породистых лошадей; возле острова Шелтер стояла его шестидесятифутовая шхуна, и каждый ноябрь он отправлялся на ней в плавание к Майами и Гаване.
Редстоун, Тиджей и Хадсон давно ушли. В делах Мерфи адвокаты никогда не требовались для разбора в судах, и лишь изредка - для консультации.
Джоан налила "мартини" Мерфи и себе и села в кожаное кресло, закинув ноги на подлокотник.
- Что сказал Майк? - спросила она.
- Что-то о каком-то даго, который называет себя Колини.
- Колини?
- Сантанджело сказал, он представляет старого Джонни, который сейчас в Италии.
- Тогда он важен.
- Может, для таких, как он, но не для меня.
Ирландец Мерфи с одинаковым презрением отзывался о всех расах и национальностях, но только при Джоан. Вечерком, наслаждаясь с ней "мартини", всех негров он именовал ниггерами, всех итальянцы - даго, немцев - тупицами, англичан - ублюдками, а ирландцев - грязными сукиными детьми.
Большинство людей ему нравились, и он обращался с ними одинаково независимо от цвета или национальности, никому не доверяя и всех обманывая. Его единственным стремлением было провести их всех.
С каждым, будь он Сантанджело или гостиничный парикмахер, попрошайка с Лексингтон или федеральный судья, Мерфи был одинаков. Он обнимал за плечи, широко улыбался и разговаривал мягко и любезно.
Он безудержно хохотал над шутками и сам был мастером рассказывать анекдоты. До этого первого за день "мартини" он ничего не пил, выпивал четыре или пять с Джоан, иногда драл её на широком диване красной кожи, потом садился в пассажирский поезд до Вестпорта, где на ферме "Эльдорадо" его ждала жена, и там уже пил до тех пор, пока она не раздевала его и не укладывала спать.
По выходным он играл в гольф утром и пил вечером. Пару раз в году он ездил в Олбени, где пил и обманывал законодателей. Пару раз в году он ездил в Вашингтон, где пил и обманывал сенаторов. Обычно за год после уплаты налогов он выводил тысячи четыре-пять. Его чеки часто возвращали из-за недоплаты. Его ферма была заложена трижды; "Эльдорадо" так и не выплачено до конца и накопилось семь тысяч различных долгов за яхту.
Каждый день он ставил по тысяче долларов на лошадей, если были бега. Профессионал костей, Ученый, обдирал его на двадцать тысяч в час. Счета Луиса Мерфи за ленчи достигали пяти сотен в день, ещё пять - на десятерых гостей каждую ночь. Друзья могли пользоваться его чеками в Капабланке или в других местах, и неделя в Вашингтоне могла обойтись ему в десять тысяч.
