Ему ничего не оставалось кроме как убраться восвояси. Задал, конечно, еще парочку вопросов, но я отвечала односложно и явно не была настроена на беседу. А еще поняла, что моя слава может быть мне на руку. Я хотела одиночества — я его получила. Пусть ведьма — к ведьме просто так поболтать не заходят.

Уже под самую ночь инспектировала забор. Стоял. Даже кое-где ровно. С каменным лицом тыкая в прорехи и заставляя выравнивать столбы, я прошлась вдоль него, сопровождаемая двумя алчущими взглядами.

— Ладно уж… — когда человеческие глаза перестали видеть нормально, сжалилась я. На самом деле и самой уже не терпелось перебраться в дом — подальше от озверевших комаров. Хотя на улицу опустилась прохлада. Может быть, ночью прогуляюсь — разомну лапы…

Когда "работнички" прытко исчезли из вида с ящиком водки, я вздохнула с облегчением и заперла дверь. Где же кот пропадает?

Не то чтобы я беспокоилась. Уж кто-кто, а он за себя постоять умеет. Просто…

В этом доме я до сих пор ни разу не видела домового. Ни следа присутствия. То ли сбежал, когда бабка померла, то ли не показывается — боится.

А это означало, что меня некому было предупредить об опасности.

Впрочем, сегодня ночью я сама буду опасностью.

Я задула свечу, пробралась к черному ходу и в полной темноте перекинулась. Кое-как открыла заднюю дверь когтями и отправилась ставить метки на забор. Там приподнять лапу, тут оставить когтистые отметины — и никакой зверь уже не сунется, включая медведя. Надо будет еще посадить семена подсолнуха по периметру. И нечистой силе преграда и заодно от любопытных глаз скроют.

Вдалеке послышалось гудение уазика. Внутренне вздрогнув от ужаса — это же явно уже половина ящика опустела! — я потрусила в сторону леса, но внутрь не зашла. Не дело это, в измененной ипостаси лезть туда. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Поэтому я оббежала по кругу хутор, прошлась вдоль заповедной зоны — стараясь нигде не оставить своей шерсти или чего еще. Не хватало только привлечь внимание пробегающих мимо тварей. Затем, покосившись на луну — все еще высоко — я обнюхала каждый дом. Собаки, конечно, разрывались, но хватило приглушенного рыка, чтобы они скрылись в будках, виновато скуля.

Эх, вот бы и с людьми можно было так же…

Возле дома вдовы я задержалась. Тщательно обошла курятник и коровник, помечая свою территорию, поставила метки на двери и под окнами, презрительно фыркнув на прибитые за наличниками кресты. Теоретически они должны помогать от таких, как я. И если бы священник действительно был святым, а святая вода освящена по всем правилам так бы и произошло. Однако на деле я даже не чихнула. И другие тоже не почешутся. Порой бороться со злом можно только злом. Что я и сделала — мои-то метки точно не перейдут, побоятся. Не все, конечно, но что я могу еще сделать?

Вернулась уже под утро, успокоенная — кроме меня, нечисти не было и в помине, разве что мать Геннадия увлекается самогоноварением. Не знаю, можно ли это расценивать как нечисть… Было слишком жарко для того, чтобы спать на печи и я улеглась внизу, на кровати. В ночном доме послышались упругие шаги мягких лап. Кот вспрыгнул на грудь, уставился на меня светящимися в темноте глазами, словно спрашивая: "Ну и где ты шлялась всю ночь?". Я только улыбнулась, закрывая глаза. А сам-то?

В начале июля, когда самое жаркое за последние годы лето достигло апогея в виде сорокаградусной жары, я перебралась через мост, минуя изрядно обмелевшую реку, и отправилась за коровами. Теленок уже подрос, а внесенная хозяину плата добавила заботы и необходимой откормки. Внимательно выслушав наставления, я взяла корову с теленком и отправилась обратно. Чувствовала я себя на редкость мирно — и это чувство так мне нравилось, что даже глупые животные не реагировали на оборотня как положено, лениво топая следом. Весь прошедший месяц выдался на редкость спокойным — или же это было обычное состояние для нашего хутора — жить текла лениво и по одному и тому же распорядку. Я невольно к нему подключилась, вместе со всеми на рассвете выгоняя на улицу цыплят под бдительный надзор кота, и часов до одиннадцати проводила в огороде. Потом становилось слишком жарко — я переползала в дом, перекусывала чем придется и уходила в лес. Пешком и в человеческом обличье — под взглядами дружно сплотившихся против меня соседей. Как интересно еще кресты на заборе не стали рисовать?

В лесу было… хорошо. По крайней мере, в той его части, что не относилась к заповеднику, а это почти десять километров вдоль и поперек. Дальше я заходить не стала — заповедники хороши только для людей. Да и то не для всех. Девственно чистая, нетронутая человеком природа означала еще и полную власть животных. Волчице вроде меня там не место — лес никогда не отталкивал меня, но и не принимал полностью. Впрочем, все же лучше, чем среди людей.

Хотя большую часть времени занимало собирание ягод и грибов, я все же прихватывала и травы — то тут, то там. Притаскивала их домой, перебирала и раскладывала на крыше курятника — подвяливать на солнце. Часть ягод я сразу засыпала сахаром и отправляла в банки и в погреб, часть засушивала вместе с травами и ссыпала в мешочки, подвешивая под потолком. Грибы тоже частью засолила — лук уже поспел, хоть и был еще невелик, соль и сахар я закупила заранее. Бочка пошла под засолку грибов, хотя там пока и было всего до середины. Ничего, осенью еще добавлю. Остальные грибы тоже засушила — идеальный способ сохранить их в неизменном виде. Из-за грибников приходилось уходить все ближе к заповеднику, я даже косилась на запретные территории — там явно можно было найти гораздо больше грибов и ягод — но так и не решилась. Этот чужой лес мне не нравился, он был темным, густым и недобрым. Ничего, проживу и так.

Иногда я сталкивалась с мелкими ребятишками из соседнего, заречного, села — они смотрели на меня круглыми глазами и прыскали в разные стороны, если я подходила ближе. Нечеловеческим слухом можно было уловить шушуканья — "ведьма", говорили они. Я хмыкала себе под нос. Будут держаться подальше.

В июле темнеет поздно — возвращаясь в пятом часу, я обычно успевала разобрать все, что принесла и раскладывала приготовленные для сушки травы, ягоды и грибы по подносам, расставляя их на печи. В итоге, когда я начинала готовить ужин — обычно это была яичница (куры неслись исправно) или ягоды, которыми я наедалась в процессе готовки — на улице уже было темно. Кот питался самостоятельно — по крайней мере, у меня ничего не просил. С наступлением темноты я обычно уже ложилась спать, хотя иногда и зажигала свечу — нагреть в печи воды, помыться или постирать вещи, хотя обычно делала это в реке, но ведь и мне хочется временами погреться в горячей воде. Или приготовить месиво для теленка.

Хотя я и не общалась с соседями, но когда пригоняешь скотину с общего пастбища, невольно видишь остальных. Машка та и вовсе у моего забора поселилась, несмотря на подсолнечник, вымахавший выше штакетин. И заходить не стеснялась, совершенно умиляя кота. Я иногда перебрасывалась с ней парой слов и потом вздыхала — нельзя помочь. Она такой родилась, даже оборотень тут ничем не поможет. Дружки-алкоголики со мной старались не встречаться, а столкнувшись на улице, усиленно расшаркивались.

Начало августа выдалось прохладным — уже в конце июля погода испортилась, заставив меня прекратить походы в лес. Огород тоже пришлось забросить — в редкие дни без дождя влажная земля не успевала высыхать. Температура опустилась градусов до пятнадцати — даже в курятнике стало ощутимо холоднее, а ведь у меня только-только сели наседки. Пришлось сделать очередной рейд в лес, набрать мха и, высушив его на печи, еще раз законопатить все щели. Как только потеплеет, нужно будет заняться заготовкой сена. Я с тревогой думала о том, что за добычей пропитания для себя совсем забыла о пропитании для телят и кур. Нужно было закупить корм на зиму, заготовить сено, подумать о создании печки в сарае — а для этого нужно часть сарая выложить камнем, чтобы сделать на нем закрытую печь иначе любая искра сожжет мой сарай вместе с его обитателями до тла.