До слуха Эохайда доносились лишь отдельные слова.

Отравительство… наведение порчи… лишение мужской силы… убиение детей во чреве матери… служение Рогатому…

Толпа встречала речь судейского злобным гудением, хотя обреченная бездушным законом на смерть Сихен Мей не сделала никому из них ничего дурного. Сколько их детей, что тоже собрались тут и развлекаются, кидая комья грязи в эшафот, появились на свет с ее помощью! Сколько женщин, одобрительно выкрикивающих: «Сжечь ведьму!!» спасено от родильной горячки!

Мама Эохайда молчит, лишь вздрагивая, когда очередной комок грязи попадает в нее.

Эохайд молча смотрел на маму, зная что видит её последний раз. Пытки и истязания превратили цветущую молодую женщину в полуседую старуху. Она молчала, лишь плечи вздрагивали в рыданиях, и слезы текли по красному от ветра лицу с незаживающим ожогом от калёного железа на щеке…

И нет у нее уже сил кричать, что все это ложь, что нет за ней никакой вины, кроме того, что отказалась удовлетворить похоть верховного инквизитора графства.

Вот он – сгорбленный козлобородый монах в ярко-белой рясе, злорадно ухмыляющийся. Ещё бы, теперь ни одна вдовушка, ни одна девушка округи не откажет ему, помня, что случается с гордячками! Приговор судей окончательный и обжалованию не подлежит, ибо по делам Священного Трибунала миловать может лишь архиепископ – а какое дело столь высокой особе до какой-то простолюдинки?!

Тут же и судьи светского суда. Двое разражено взирают на толпу и эшафот, явно думая лишь об одном – чтобы неприятная процедура закончилась, и они отправились бы по домам. Третий, немолодой здоровяк отводит глаза, угрюмо подергивая себя за бороду.

Много позже Эохайд узнает, что лорд Редди единственный из трех не подписал приговор, заявив в лицо преподобному Акури, что серьезных доказательств нет, а под пыткой даже сам инквизитор сознается в чем угодно, хоть в сожительстве с Хамираном.

Но двое других не были столь разборчивы, а может просто не хотели ссориться с церковью, и судьба целительницы Сихэн Мей была решена.

Вот оглашение приговора закончилось, и палач поднес к хворосту пылающий факел. Пламя жадно набросилось на поживу… И вырвавшись из рук стражника Эоахйд ринулся по неровному булыжнику улицы куда глаза глядят – лишь бы подальше от воя пламени и воя толпы…

Последнее что сохранил его взгляд – серую сутану преподобного Акури, на которую бросает рыжие отблески разгорающееся пламя. Рука его лежит на эфсе церемониального клеймора – знака посвящённого ордена Меча Истины…

…Это случилось в Хойделле. Там, где море мутное, серо-зеленое и холодное, где зимой идут дожди со снежной кашей…

Гавань была полна народа.

Игерна с трудом пробиралась через толпу торговцев. Кругом были натянуты тенты, и стояли открытые палатки, наполненные всевозможной одеждой, обувью, кружевами, скобяными изделиями, вином, маслом, инструментами, галантереей, благовониями.

Она потратили около получаса, прежде чем выбрались из толпы, но теперь мимо нее постоянно сновали носильщики, переносившие тюки с хлопком, табаком, индиго, какао, ванилью, сундуки с жемчугом, золотом, серебром, кораллами и изумрудами.

Где же эта купальня, о которой говорили подружки?

Кармиса сказала, что это где-то поблизости от таверны «Луна и устрица», куда направлялась капитанша.

Так, «Черный Кот», «Синий Якорь», «Зеленый Дракон», «Рука Короля», «Корабль», «Сахарный Хлеб», «Серебряная Корона», «Три Моряка», «Водяная мельница»… Сколько же их тут понатыкано?!

Ага, вроде оно.

Приличное на вид здание с двумя куполами, отделанное мрамором. На вывеске изображен темнокожий мускулистый красавец, лукаво подмигивающий прохожим: мол, не зайдете ль?

Зашла.

Точно такой же красавец, но уже живой, почтительно встретил ее и проводил в предбанник. Здесь де Альери разделась и, завернувшись в простыню, прошла в наполненный паром зал. Отчего-то он пустовал. Лишь все тот же красавчик-атлет с темной кожей приветливо улыбался дорогой клиентке.

– Массаж, абуна?

Так это и есть евнух-массажист?! Надо же, как обманчива наружность! А она думала…

– Меня зовут Ондонго.

– Ну, давай, – позволила.

Он уложил ее на горячую мраморную плиту. Лицом вниз.

Содрогнулась, ощутив, как на кожу пролилась холодная струйка ароматического масла. Но неприятное ощущение тут же и прошло.

Умелые руки забегали по ее спине, рукам, ногам, разминая каждую косточку. Девушка замурлыкала от удовольствия. Похоже, парень и впрямь был мастером своего дела.

Что интересно он чувствует, прикасаясь к недоступному для него женскому телу?

Хотя… Слышала она что если евнуха оскопили не в детстве, и так сказать не полностью, то он вполне может быть для женщины полезным…

Игерна осознала, что происходит, лишь секунды через три после того, как сверху на нее навалилась необорная тяжесть чужого тела.

Она дернулась, пытаясь вскочить, но крепкие руки притиснули ее к мрамору.

А потом горячая сладость наполнила ее, расслабив вмиг налившиеся сталью мышцы, и она ощутила мужскую плоть – отменно твердую и тугую, там, где этой самой плоти не было уже весьма давно.

Промелькнуло в голове: хороша она будет, если сейчас начнет орать, кричать, отбиваться, поднимая на ноги все заведение. Но потом стало не до мыслей.

Первый раз она издала негромкий стон наслаждения. Второй – буквально завыла от блаженства. Третий – вновь застонала, но стон этот длился, казалось, вечность. На четвертый раз ее сил хватило лишь испустить долгий тихий вздох.

Тяжесть исчезла.

Морячка перевернулась на спину.

Ондонго стоял перед ней – высокий, мускулистый, слегка грузный, но совсем не похожий на обычного евнуха – жирного и женоподобного. Зато подобный статуе бога Йолла, которого местные темнокожие упорно именуют святым.

– А если б я выпустила тебе кишки? – осведомилась Игерна, расправляя мышцы. – Не боялся?

– Нет, абуна, – он скрестил руки на груди. – Не боялся. Ондонго знает, что нужно женщинам. Ваше тело тосковало по мужчине, и я дал вам то, чего вы хотели. Я знаю, что нужно женщинам, и делаю это хорошо… Меня обучали этому в школе Айф-Дагана…

Игерна что-то слышала об этом танисском городе, знаменитом своими рабскими рынками.

– Вам нечего бояться, – произнес массажист. – Ондонго умеет хранить чужие тайны. Многие женщины этого города были тут, и ни про одну не было плохих разговоров.

Встав, Альери-Отважная сполоснулась с ног до головы, зачерпнув ковшом теплой воды из лохани, потом влезла в бассейн, где минут пять плескалась в прохладной горной воде.

Выбравшись, ещё раз оглядела интерьер купальни. Белый мрамор пола. Дерево потолка. Медь лохани.

Темно-коричневая бронза тела массажиста…

Улыбнулась и вышла в предбанник, где – о чудо! – ее ждала чисто выстиранная и быстро высушенная одежда.

Ондонго молча стоял в дверях, глядя, как она одевается.

– Чего тебе ещё? А, ну спасибо, красавчик, – бросила Игерна. – Ты был великолепен, братец!

– Я не брат вам, – возразил со всей возможной серьезностью банщик. – чёрные и белые люди были созданы разными богами.

– Слышал бы это твой духовник! – рассмеялась капитанша.

– Это так, – бросил он с чувством то ли гордости, то ли презрения (к кому?).

Девушка оделась и уловила вопросительный взгляд Ондонго.

– А теперь чего?

– Полкроны, – скромно сообщил он.

Игерна улыбнулась. Вообще-то в обычном борделе за полкроны работали только самые свеженькие девушки.

– А не жирно будет – пять скеатов? Ну ладно… – развязала кошель.

Поморщилась – полукрон у нее не имелось. Мельче кроны она с собой не носила.

– Лови, – в ловко подставленную ладонь упала серебряная монета с профилем Руперта II.

…Отойдя за две улицы от «Танисских бань Эзейры Лура», Игерна разыскала трактир «Луна и устрица», где столы были выставлены на улицу, под навес из плюща, и, усевшись за столик, саркастически рассмеялась.