«Спасибо Рита, за эту твою очень своевременную сказку. Ты даже не представляешь, что этот Городок продолжением своей жизни будет обязан именно тебе».

Утром Рита проснулась сама. Без будильника.

Потянулась. Посмотрела в окно, на первое в этом году весеннее небо. В его сини оставили росчерки самолеты.

Тело, словно перышко — легкое-легкое. В голове тишина, на душе пустота.

Первый день от сотворения вселенной — бестелесный дух летает между небом и водной гладью. Нет ни земли, ни опоры — лишь две ненадежные, живые стихии. Вода и воздух, и солнца свет.

Теплый душ напомнил вчерашний день — Ольга так же тепло, легко и везде касалась губами ее тела.

Смущение, уже готовое захлестнуть сознание Риты при первых намеках на воспоминание, вдруг остановилось. На смену ему пришло другое чувство — осознанности своего Я. Вопрос — «Почему и зачем я сама себя смущаюсь/стесняюсь?»

«Это мое тело и моя душа. Так разве я не могу ими распоряжаться по собственному желанию и отдать их тому, кому хочу, несмотря на общепринятые догмы? Я ничего не нарушаю. Я просто счастлива. Эфемерное, расхожее определение химической реакции, дающее физическому телу состояние легкой эйфории или особенное состояние души?

Недосуг сейчас заниматься философией. Знаю лишь одно – я воровка. Я много лет воровала счастье у самой себя, жила не так, как хотела бы! Не там, не с тем и вообще, вся наша жизнь — явление временное... мысль запуталась, как спагетти».

Рита выключает душ, заматывается в банное полотенце. Из запотевшего зеркала на нее смотрит счастливая, новорожденная женщина, еще не понимающая, что этот мир вовсе не райский сад.

— Ты не выглядишь больной, — подозрительно произносит помятый Мишка.

Он не выспался, он голоден и зол.

Рита готовит завтрак – легкий салат и паста с острым соусом, и постоянно натыкается на сковороду с горелыми остатками вчерашнего Мишкиного ужина. Переставляет ее, передвигает… В очередной раз просто выбрасывает в мусорное ведро.

— Ты с ума сошла? — возмущается муж. — Она ж… ее ж отмыть еще можно!

Рита поднимает глаза, и становится ясно, что она только сейчас заметила его присутствие. А еще становится ясно, что мысли ее далеки и солнечны.

— Отмыть? — она оглядывается на сковородку, потом на Мишку, пожимает плечами. — Но я не хочу.

Это уже не первый звоночек, это целый колокольный набат.

— То есть… как? — офигевает Михаил, не верит собственным ушам. — Она же новая и ты это… должна.

В глазах взрослой женщины истинно детское удивление:

— Убирать за тобой грязь?

С минуту они пристально изучают друг друга.

— ПМС? — с надеждой произносит Михаил. Перед ним знакомая и абсолютно чужая женщина.

— Сротапанна, — ровно отвечает Марго, изо всех сил стараясь сохранять серьез и не расхохотаться ему в лицо. — Буквально означает «тот, кто вошел в поток», согласно традиционной метафоре, сравнивающей достижение просветления с переходом бурной реки. Тот, кто входит в поток, открывает свои глаза дхарме. Вошедшим в поток гарантируется просветление не больше чем через семь перерождений, а может, и скорее, — она могла бы еще долго цитировать последнюю прочитанную статью по введению в буддизм, но Мишка сбежал, обозвав напоследок Риту нецензурным выражением, которое она ему простила, ибо — войти в поток можно, став праведным человеком, узнав о дхарме, добившись правильного состояния ума и живя в соответствии с дхармой.

Тот, кто вошел в поток, получает подкрепление своему интеллекту от учения Будды «правильное воззрение», он следует буддийской морали (шила) и почитает Три драгоценности… — их Рита не помнит, но, не суть. Сейчас для нее открылась первая собственная драгоценность — собственное Я, которое она непростительно долго отодвигала на десятый план. Пришло время узнать его.

— Мама! Мама! Наша тетя Света пришла! — кричит маленький Мишка своей маме, бежит через двор, лавируя между кладками кирпичей, связками бревен, штабелями досок. Их дом еще строится, семья ютится в «летней кухне». Следом, натыкаясь на все подряд, продирается пьяная женщина в легком платье — тетя Света, в тридцать выглядящая на 45, двоюродная сестра Мишкиной мамы.

— А почему она такая странная? — спрашивает он, когда мама, уложив родственницу спать, выходит во двор вешать стиранное белье.

— Потому что болеет, — нехотя отвечает сыну.

Мишке около шести. Он головаст, крепок, смышлен и бесстрашен (не боится даже дедова Полкана).

— А почему она болеет?

Мать встряхивает его рубашечку, цепляет на прищепки и тянется за новой.

— Потому, что у нее мужа нет.

Мишка деловито сопит, вспоминая всех знакомых в таком статусе. Но получается, что у каждого мужа уже есть жена, а если жены нет, то он не муж.

— От горя болеют, — продолжает свои размышления мать.

— Если нет мужа, это горе? — делает свой вывод сын.

Женщина усмехается его сообразительности и подтверждает.

— Для женщины первейшее горе. Если у нее нет мужа, то не будет и детей, а если нет детей, то незачем и жить.

— У тебя есть я, и тебе есть, зачем жить, — размышляя вслух, Мишка ковыряет босым пальцем сырую глину. — И ты не заболеешь, потому что у тебя есть муж. А я, когда вырасту, тоже стану чьим-нибудь мужем?

Его звонкий вопрос останавливает женщину, идущую к старой баньке с опустевшим тазом. Она оборачивается и усмехается.

— Ишь! Чьим-нибудь! Тоже мне! — ее интонацию Мишке сложно понять, вроде ругается, а вроде нет. — Ты будешь самым лучшим мужем, и это мы еще повыбираем, кого из девок осчастливить! Но с такими ногами в дом не пущу! Кыш на колонку!

Поливая пальцы ног холодной, колодезной водой, Мишка смотрит, как слоями с них сходит рыжая глина.

«Значит, я — это хорошо. Я буду выбирать, кого осчастливить — это тоже хорошо. Катька-зануда не сможет меня выбрать, и это просто здорово! Когда она в следующий раз в саду встанет рядом со мной в отряд, я так ей это и скажу, что я никогда не буду ее мужем!»

«Да и вообще, я пока еще никого не хочу осчастливливать».

— Мам, Ритка приболела, Сонька пока у ее мамы, — торопливо бросая фразы в телефонный разговор, Мишка ведет машину по знакомой с детства улице. Она изменилась с тех пор — дома стали больше, заборы моднее. Неизменным остался только угловой дом Олькиного деда Федора. Который, впрочем, почти не виден за высоким, глухим забором и двумя огромными, древними соснами.

— Мам, не знаю, чем! — «Мужа у нее нет», — всплывает в памяти. — Простыла, наверное! Все, я за рулем, давай!

В первом классе он с сомнением глядел на одноклассницу из Ленинграда — «неужели найдется дурак, который захочет стать ее мужем? Она же не больная даже, а вообще сумасшедшая».

Во втором был уверен — мужа ей не видать, как своих ушей! Она палкой дерется, лучше любого пацана! Это не жена, а убийца. Приходишь домой с работы, а она тебя палкой!

С четвертого по десятый о семейных узах временно было забыто. Все силы уходили на непосильное соревнование — кто круче?

В одиннадцатом он вполне серьезно намекнул матери о том, что ее снохой, скорее всего, станет Кампински — у нее ноги длинные, и вообще, она ничего, настоящий друг!

Мать тогда перепугалась не на шутку.

— Джам, я сейчас подъеду, сваргань мне чего-нибудь пожрать, — не слушая ответ, он уверен, Джамала сейчас дома. Сейчас начнет метаться по кухне и сочинять, чем его порадовать. Для таких случаев у нее всегда что-нибудь заготовлено. В тайне она наверняка считает себя более достойной быть ему женой, чем Ритка.

Когда не сложилось с Олькой, он долго не мог понять — ПОЧЕМУ?

Он ходил за ней кругами. Маньячил круглыми сутками у дома, школы, везде, где только мог быть в пару метрах досягаемости. И она сдалась — открыла ему свою дурацкую тайну. Она никого не любит, и нет у неё никаких бойфрендов ни в голове, ни на стороне, потому что ей вообще нравятся девочки, и замуж она никогда и ни за кого не выйдет.

— Как это? Тебе…? — обалдел тогда Золотарев. — Не, я слышал вроде…