Сделав это, Савельев встал на колени и сел на пятки, не обращая внимания на крики людей возле его дома и вой пожарных сирен. Всё это уже не принадлежало его миру, было чуждым и ненастоящим. Словно сами собой в голове возникли слова из прошлого:

«Сознание круглой луны. Лишь в этом состоянии можно увидеть мир таким, каков он есть на самом деле, не искаженным собственными мыслями и ощущениями…»

Хотя нет. Не слова. Образы. Слов и мыслей больше не было. Было лишь ощущение, что картина привычного мира сползает, словно старые обои со стены, обнажая серую, невзрачную поверхность истинной реальности, словно мечущимися светляками усыпанную слабо светящимися коконами – так в Пустоте видны посвященным обычные люди.

Если бы Виктор умел испытывать страх, он бы, наверно, испугался того, что собирается сделать. Но бояться его отучили давно, как и испытывать неуверенность в себе, которая, как известно, самый худший враг человека в любом деле. Сихан сказал, что Путь Воина выведет Виктора туда, куда надо, – нужно лишь довериться своей интуиции, тренированному предчувствию. И тогда оно само найдет в мириадах светящихся коконов, открывшихся перед Савельевым, белого гайдзина, которому сейчас нужна помощь. Иначе и быть не может.

Пальцы легко сплелись в фигуру, которую сихан называл «печатью хэй». Слова молитвы-заклинания древнего божества сами полились с языка, словно только и ждали того момента, когда Виктор… нет, не Виктор. Когда Оми-но ками решится снова произнести их…

Туман возник почти сразу, будто ждал призыва. Он колыхался перед Виктором, словно живой, и смутные овалы, похожие на человеческие лица, проплывали в его глубине, будто пытаясь получше рассмотреть сверкающий кокон, осмелившийся открыть проход между миром живых и страной мёртвых.

«Легко войти в страну Токоё. Гораздо труднее найти выход оттуда… Сейчас ты мог перейти границу между живым и мертвым, но тогда твоё сознание без остатка поглотила бы Пустота, как это случается с обычными людьми… Лишь безупречный Воин способен следовать путями синоби без вреда для себя…»

Слова сихана, сказанные много лет назад, звучали где-то в уголке сознания – но сейчас они только мешали. К чему слушать чужие слова, когда нужно действовать?

Виктор поднялся с коленей – и сделал шаг…

Это не было похоже на обычное беспамятство. Из меня словно вытянули все силы, и сейчас я валялся в полузабытье где-то… Где-то на холодном полу. И если валяться так же, как сейчас, таким макаром можно запросто застудить почки.

Я попытался перевалиться на бок. И мне это удалось. Так. Что с обстановкой? Первое ощущение – руки связаны. Спереди. Уже хорошо, это лучше, чем сзади. Теперь зрение.

Я моргнул с усилием раз, другой. Вязкая хмарь, болтающаяся перед глазами, – верный признак сотрясения мозга – начала понемногу отступать. Но тошноты не было, значит, всё-таки не сотряс. И это замечательно. Прям не день, а сплошное везение.

Правда, в картину офигенной удачи не вписывались три персонажа. Двое стояли возле закрытой двери с автоматами, направленными в мою сторону. А третий сидел на полу, скрестив ноги, и неторопливо перебирал буддийские четки с мохнатым хвостиком на конце. А из-за плеч у него торчали рукояти двух японских мечей. Похоже, друг Савельева по ниндзячьему искусству в Зону пожаловал. Или недруг – как вариант.

С некоторым усилием сфокусировав зрение, я разобрал детали. Тип на полу был тем самым японцем, что каким-то немыслимым способом вырубил меня на расстоянии. То, что он именно японец, я догнал не сразу. Но несколько слов, произнесенные им, всколыхнули в памяти песенку на иностранном языке, которую как-то мурлыкал себе под нос Виктор Савельев. Когда я спросил, что это, он отмахнулся – мол, детская японская песенка про куклу. Ну ладно, каждый напевает то, что ему нравится. Хотя странно, что эдакая машина для убийства, как Савельев, зачем-то запомнил такое.

Сейчас на японце, владеющем какой-то бесконтактной боевой хренью, уже не было униформы рядового КГБ. Вместо нее он напялил на себя мешковатый черный костюм, выглядящий весьма убого, но, наверно, очень удобный в носке. Я сам люблю, когда одежда свободная, но в то же время не настолько, чтобы цепляться рукавами и штанинами за посторонние предметы. Костюм японца был именно таким.

Двое других, находящихся в комнате, были одеты в черную униформу местной обслуги и держали в руках компактные немецкие автоматы MP5 – немыслимая экзотика в Советском Союзе.

Впрочем, обведя взглядом помещение, я не особо удивился столь нехарактерному оружию.

На стенах комнаты висели плакаты, несколько отличающиеся от тех, что я видел в подземных коридорах. Один рекомендовал строго хранить государственную и военную тайну. Второй рваными строками Маяковского призывал юношей делать жизнь с товарища Дзержинского. А на третьем сам Железный Феликс собственной цитатой категорически призывал быть зоркими и бдительными. Ну и два титанических сейфовых шкафа по углам комнаты, плюс стол со стоящим на нем графином с водой и стул, привинченный к полу, дополняли общую картину.

Судя по внешним признакам, это сто процентов был кабинет офицера КГБ. С высокой вероятностью того, что лежит вон там, у стены, по которой к его уху тянется бурая полоса крови, уже успевшей свернуться. Кто-то отработал не заморачиваясь: подошел да и отвесил кагэбэшнику увесистую оплеуху, сориентировав офицера головой в бетонную стену, по которой тот и стёк на пол безвольной тяжелой каплей. Эффективно, не поспоришь. Чем отбивать свои руки об чужие черепа, лучше долбануть противника башкой об бетонную стену, которая всяко тверже любого кулака. Небось вон тот японец и вырубил безопасника, на которого решил не тратить свои суперспособности. Расчетливый, сволочь. Понимает, кого можно конечностями бить, а к кому лучше не приближаться на расстояние удара.

Это я, конечно, сейчас сам себе льстил. Глядя на бесстрастное лицо японца, я уже понимал – в случае чего он меня и конечностями уделает запросто. Такое понимание приходит не сразу, а только с многолетним боевым опытом, который у меня имелся в избытке.

Между тем японцу, похоже, надоело перебирать четки. Он лишь качнул головой, и этого оказалось достаточно. Один из автоматчиков с поклоном приблизился к хозяину, взял у него какой-то пакетик, после чего метнулся к шкафчику на стене, нашел там заварочный чайник, вылил в него воду из графина, засыпал содержимое пакетика и поставил чайник на электроплитку.

Ага, японец решил чайком побаловаться, даже ради этого дела отложил четки и небольшую индивидуальную чашечку достал из-за пазухи.

Я вяло наблюдал, как суетится вокруг него автоматчик, организуя шефу чаепитие в полевых условиях. И гадал, что это за парни такие. Униформа вроде такая же, как у местных рабочих, и сами автоматчики на них похожи – обычные славянские лица, ни капли монголоидного в них не наблюдается. Так какой им интерес прислуживать иностранцу, неизвестно какого лешего забывшего в подземных лабораториях Чернобыльской АЭС?

Впрочем, через некоторое время я заметил в движениях автоматчиков нечто неестественное. Двигались они как-то рвано, механически, что ли. Будто во сне, хотя довольно шустро для лунатиков. А еще я заметил, что, когда один двигается, второй слегка «подвисает». Глаза у него стекленеют, хотя автомат держит исправно, направленным в мою сторону. И когда я попытался поменять положение, он повел стволом так, чтобы по-прежнему держать на прицеле мое колено. Намек ясен, передвижение на своих двоих не рекомендуется. Интересно, зачем я им нужен?

Я задал этот вопрос вслух, но никто и не почесался. Японец продолжал прихлебывать чаек, глядя сквозь меня, словно я состоял из воздуха. Автоматчики тоже не отреагировали. Один тупо смотрел на меня, держа на прицеле своего автомата, второй возился с чайником, периодически доливая в него воду для кипячения. Впрочем, ответа я и не ждал. Просто проверил, не настроены ли мои новые знакомые на диалог. Не настроены. Ждут чего-то. Может, машину, чтоб перевезти меня куда-нибудь, а может, просто ожидают, когда японец неторопливо напьется чаю, после чего нашинкует пленника в бастурму мечами, висящими за его спиной.