Все это было занятно, но Сераковский с нетерпением ждал начала работы секций, и не всех тести, а лишь пятой, занимавшейся военной статистикой. Председатель секции, холодный и надменный лорд Стенгоут, с которым разговаривал о Зыгмунте Пальмерстон, предложил назначить Сераковского одним изз секретарей секции. Предстояло обсудить вопрос о состоянии здоровья в войсках и статистике лошадей. Зыгмунт взял слово одним из первых, он не мог ждать, пока достопочтенные ученые мужи наговорятся о состоянии конского поголовья в армиях разных стран. Он начал, не отклоняясь от программы, о здоровье солдат, но тут же поставил это в прямую зависимость от свирепости телесных наказаний. В России, Австрии, Англии - всюду налицо это зло!
- Простите, мистер Сераковский, - поправил его лорд Стенгоут, - в моем государстве телесные наказания уничтожены еще в прошлом году.
- Неправда! - Сераковский горячился. - Разрешите напомнить уважаемому председателю приказ герцога Кембриджского, где сказано, что второй класс ваших солдат подлежит телесным наказаниям!
Месяц, проведенный в Лондоне, Зыгмунт недаром посвятил знакомству с английским военно-уголовным законодательством.
Лорд Стенгоут смутился.
- О, уважаемый коллега понимает не только дух, но и знает букву наших законов! Очень похвально.
- А разве не позорит просвещенную страну, - продолжал Сераковский, предложенная одним английским юристом машина для механической порки людей?! А это сообщение? - Он достал газету. - "Вчера одна достопочтенная содержательница пансиона в Лондоне за незнание арифметики так долго секла своего ученика, что засекла до смерти".
Дерзкие реплики Сераковского подлили масла в огонь. Увидев, что русский представитель знает немало из того, что хотели бы скрыть, многие делегаты стали откровеннее.
- Да, нам стыдно, что телесные наказания у нас еще существуют, признался английский полковник Сейкс. - Либеральная и гуманная Англия до сих пор не может отделаться от линьков на флоте!
- А наш последний билль, по которому муж, уличенный в нанесении побоев жене, подвергается не только тюремному заключению, но сверх того получает от пятидесяти до полутораста ударов плетью!
- По-моему, это справедливо! Идея талиона - воздаяние равным за равное, - заметил галантный француз Легоа.
- Телесные наказания противны во всех случаях! - возразил Сераковский. - Во всех без исключения случаях они - зло!
Дискуссия продолжалась ровно до часу дня, когда педантичный председатель на полуслове оборвал очередного оратора, объявив, что время заседания истекло.
- Я был бы весьма признателен мистеру Сераковскому, - сказал лорд Стенгоут, - если бы он к утру представил свой проект для утверждения его на общем собрании конгресса.
Остаток дня Сераковский писал записку о необходимости повсеместной отмены телесных наказаний в армии. Вернувшийся поздно вечером Обручев нашел его в состоянии крайнего возбуждения.
- Николай Николаевич, ничего не получается, все пропало! Я не могу связать двух слов.
- Прежде всего успокойтесь, Сигизмунд Игнатьевич. Скажите, что вы пишете и что у вас не получается?
- Да записка же! Документ об отмене шпицрутенов, палок, розог, линьков... Завтра его должны утверждать...
- Хорошо, читайте, что вы написали.
Вокруг, на столе и на полу, лежали исчерканные листы бумаги, и Сераковский с трудом находил нужные.
- Прекрасно... то, что вы мне прочли, звучит весьма убедительно, сказал Обручев.
- Вы думаете? А вдруг я что-то упустил? Надо еще обязательно посоветоваться с Герценом.
- Сейчас? На дворе ночь, и Александр Иванович, наверное, спит.
- Ничего, я все равно поеду и разбужу его. Отмена телесных наказаний - проблема настолько важная, что можно поднять с постели даже самого Герцена!
В доме Герцена было темно, и Сераковскому пришлось долго звонить, пока не вышел со свечой в руке заспанный лакей.
- Но мосье спит!
- Не беспокойтесь, я разбужу его сам. - Зыгмунт поднялся на третий этаж и постучал в дверь спальни. - Прошу прощения, Александр Иванович, но вопрос не терпит ни малейшего отлагательства, и я вынужден побеспокоить вас среди ночи. Завтра, нет, уже сегодня к восьми утра я должен отдать эту записку на строжайший суд конгресса... Нет, нет, вы не поднимайтесь, я сяду возле постели и прочитаю.
Герцен слушал внимательно. Изредка он вставлял замечания, и Сераковский тут же вносил их в текст.
- Но в общем, Сигизмунд Игнатьевич, все в полнейшем порядке. Многое изложено просто отлично. Повторите, пожалуйста, вот это. - Герцен показал карандашом, что бы хотел услышать еще раз.
- "Телесное наказание, поддерживая наружную дисциплину, - снова прочел Зыгмунт, - убивает в то же время ту истинную дисциплину, которая рождается из сознания своих обязанностей, сознания важности своего призвания и святости долга... Теперь, когда каждый солдат, каждый стрелок составляет чуть ли не боевую единицу, а каждая малейшая часть - боевое товарищество, необходимо возвысить личные свойства солдата, его личное мужество, предприимчивость, умение пользоваться минутою, применяться к местности, к обстоятельствам. Телесное наказание сильно противодействует достижению подобной цели".
- Ну что ж, благословляю вас, Сигизмунд Игнатьевич. Думаю, что вам удастся пригвоздить это международное зло к позорному столбу и тем самым пришибить наших российских генералов-дантистов. - Герцен посмотрел в окно. - Однако уже светает.
На общем заседании конгресса присутствовали все делегаты, множество гостей. Секретари секций с места читали свои отчеты. Сераковский читал пятым. В отличие от многих иностранных делегатов он говорил по-английски, и это понравилось англичанам, которые неодобрительно относились к французскому - второму официальному языку конгресса. Когда Сераковский окончил записку, раздались аплодисменты. После навевающих сон, наполненных цифрами и таблицами отчетов предыдущих секретарей эмоциональное, страстное слово русского делегата пришлось всем по душе.
Зыгмунт добился своего: телесные наказания, палочная дисциплина в армии были заклеймены представителями всех участвовавших в конгрессе стран.
В перерыве к Сераковскому подошел Вернадский:
- Поздравляю... Полный триумф! Расшевелить такое скучное и строгое общество - о, на это способен только такой убежденный человек, как вы!
Кто бы мог подумать, что год, целый год пролетит так быстро! Впрочем, что год - вся жизнь мчится, как на курьерских, быстрей, чем казенная бричка, на которой его везли в Оренбург. Кажется, так недавно он сошел на туманный берег Англии, а уже позади остались и Франция, и Пруссия, и Австрия, и Италия, остров Капри, куда он ездил для того, чтобы встретиться с Гарибальди.
Сераковский совсем перестал видеть сны, должно быть, от усталости, но стоило ему закрыть глаза, как немедленно возникали перед ним написанные писарским почерком отчеты, которые он изучал в архивах, судебные заседания, напудренные парики и черные мантии английских судей, тюрьмы. В Лондоне он первой осмотрел полковую военную тюрьму. Был разгар рабочего дня. Арестанты поднимали с земли тяжелые валуны и уносили их за круглое здание в центре тюремного двора. Навстречу шли другие арестанты с камнями. Все делалось строго по команде и в полнейшем молчании.
- Они что-либо строят? - спросил Сераковский у тюремщика.
- Нет, перетаскивают камни с места на место.
- Но зачем этот бессмысленный труд, никому не приносящий пользы? воскликнул Зыгмунт.
Благодаря своему знакомству с военным министром ему удалось побывать в знаменитой Ньюгетской тюрьме, самой старой тюрьме Лондона, расположенной в Сити. Ему показали камеру, откуда уводят осужденных на казнь, и выставленные здесь же отвратительные слепки с голов повешенных. В этой тюрьме заставляли работать по-настоящему, а лодырей наказывали тем, что морили голодом... Потом были другие тюрьмы Лондона... Тюрьмы Франции, Пруссии, Австрии. Сераковского интересовало все об уголовном наказании судоустройство и судопроизводство, быт осужденных, их перевоспитание.
