С шестого класса я изменилась мало. За три года, конечно, выросла, но на фоне одноклассников так и оставалась малявкой с детской фигуркой. И с лицом перемен не произошло – на отечественную косметику была получена пожизненная аллергия, а на импортную не было денег. Поэтому ходила так. С белесыми ресничками, прыщавой мордочкой и волосами, стянутыми резинкой в хвост. Ну и сколиоз третьей степени дополнился лордозом (спасибо тяжелым учебникам, которые я таскала в школу то на левом, то на правом плече). С виду Наташка была мне как сестра. Может, только ростом чуть повыше и цвет волос чуть потемнее. А так – все те же прыщи, та же осанка, та же прическа. Встретишь в темном коридоре – и не отличишь. Столь заурядные внешние данные сблизили нас, пожалуй, даже больше, чем соседство. Мы заняли одну из парт и начали наблюдать за обстановкой.
Обстановочка, если честно, была странной. Школа делилась на две группировки. Как часто водится – по территориальному признаку. Район облупившихся панельных пятиэтажек и бараков, построенных еще немцами после войны, примыкал к школе с востока. На противоположной, западной стороне стояли два квартала современных кирпичных домов по индивидуальному проекту. Можно сказать, суперэлитка по тем временам. Назло всем природоохранным организациям она угнездилась на берегу озера и в окружении березовой рощи. Понятно, что эти дома были не для простых смертных. И даже не для «сирот».
«Дети Запада» отличались от остального контингента школы, как жители ФРГ от гэдээровцев. Нет, наверное, даже сильнее. Каждый ребенок – картинка. Внешность, одежда, воспитание. Мамы в бриллиантах на родительском собрании. Папы на блестящих машинах, подвозившие золотых деток в школу, чтобы тем не месить новыми американскими кроссовками грязь на тропинке через рощу, даром что там всего триста метров. Понятно, что таких деток было меньшинство. Шедевров много не бывает. У нас в классе их было четверо. Два парня и две девушки. Остальное население – жевуны и мигуны из восточного района. Планктон рабочих окраин. Неполные семьи, комната в бараке, у многих печать потомственного алкоголизма на лице и куцее здоровье. Мы, как представители непонятного пока Северного мира, состоявшего всего из трех домов, были чужаками. И для элиты, и для мигунов. Для первых были «недо-», для вторых – «слишком». Поэтому чувствовали себя в вакууме. У одноклассников, а в особенности у божественной четверки, отсутствовал интерес к двум маленьким прыщавым девочкам. За первый месяц в нашу сторону они не посмотрели ни разу. «Западные» детки жили в каком-то своем мире, отгороженные от плебса толстым слоем стекла. Причем стекла матового. Наши лица небожители разглядеть не могли, впрочем, они их и не интересовали. Эти четверо сидели все вместе на двух последних партах среднего ряда, и там на них всегда падал солнечный луч. Или это от четверки исходило золотое сияние? Вернее, от одного из четверки, от единственного взгляда на которого мои спящие гормоны проснулись и взбесились. Причем спросонья они, гады, не разобрались и, к несчастью, выбрали все самое лучшее. Самого красивого мальчика не только параллели, но и всей школы. Почти бога. Сына какой-то шишки райисполкома. Высокого блондина с голливудскими чертами лица и чуть рассеянной, мимолетной улыбкой.
Когда у нас был урок физкультуры, девочки из классов помладше сбегали со своих занятий и подсматривали сквозь щель двери, как наш бог делает тридцать отжиманий на турнике под одобрительное бурчание пожилого физрука. Мышцы Миши (так звали бога) равномерно и плавно вздувались под тонкой футболкой фирмы «Адидас», капли пота святой росой выступали на высоком лбу… Девочки за дверью млели и отталкивали друг друга, чтобы не заслоняли обзор. Да что там эти малолетки! Вся женская часть нашего класса, которая в это время должна была играть в волейбол, замирала. Мячик улетал далеко в угол зала, и одна из нас шла за ним, постоянно оглядываясь на Мишу. А остальные молились, чтобы шла она долго и дала досмотреть…
Разумеется, как у каждого бога, у Миши была свита. Разумеется, жившая в тех же кирпичных дворцах. Лучший друг и сосед по парте, который уже устал от подкатов желавших познакомиться поближе не с ним, а через него, и две девочки практически такой же божественной красоты. Белозубые улыбки, импортная косметика, прически явно салонного изготовления. К тому же эти дивы к своим пятнадцати годам уже имели полностью сформированный, шикарный, минимум третий размер и идеальные формы. Не хуже, чем у Альфии. Пышности обтягивались остродефицитными турецкими свитерками из ангорки с богатой вышивкой бусинами и блестками. Кто помнит, такие ангорки стоили безумных денег у перекупщиков и даже директор школы имела подобную роскошь лишь на выход в свет и приезды различных контролирующих инстанций. Впрочем, родители этих двух девочек были обеспеченнее, чем какая-то там директриса заштатной школы. Все же директор гастронома и директор автосервиса – звучит намного солиднее. Поэтому у дочек было не по одному, а по несколько таких свитерков разных цветов и фасонов. На зависть всему трудовому коллективу школы, включая директора.
На задних партах всегда царило оживление. Там было весело, обсуждались походы в кино после уроков и дискотеки в ближайшем ДК. Пылинки в воздухе завихрялись в ритмах Сандры и Сиси Кэтч, а лучи солнца высвечивали и блестки на одежде, и золотые прядки мелирования в волосах красоток Тани и Жанны… Когда раздавался очередной взрыв хохота – учителя не орали на них, как на остальных. Поджав губы, молчали. Видимо, вспоминая и подаренные к праздникам продуктовые наборы, и ремонт «жигулей» по официальным расценкам. Весь класс пользовался передышкой, резко поворачивался на хохот и мечтал переместиться в его эпицентр. В потоки света. Туда, где нет бед, безденежья и пьяных родителей. Где обсуждается новый фильм по видаку или поездка в выходные на дачу в Малаховку, на шашлыки. И я тоже всем своим сколиозом поворачивалась на солнечный свет и смеялась громче всех. И мечтала, чтобы Миша хоть раз обратил на меня внимание.
Но мне уже было пятнадцать. Я росла умненькой девочкой и достаточно быстро поняла полную расстановку сил. Уяснив, что ничего мне не светит и место под солнцем плотно занято блестками и грудями – тупо ударилась в учебу. С ней-то как раз дело обстояло намного лучше. Оказалось, что я перевелась из более сильной школы, которая ушла далеко вперед и даже преподавала ученикам кое-что сверх программы. Меня полюбили учителя, а я полюбила отвечать у доски. И отвечала. Вся такая интеллектуальная и правильная. Демонстрировала свой широкий кругозор, начитанность и отличное знание химических процессов при реакциях азота. Сначала меня смущало, что отвечаю только для учительницы. Мои «выступления» проходили под разговоры и смех на задних партах. Разумеется, это возмущало, бесило… а потом привыкла, и стало все равно. И, как ни странно, это начало срабатывать.
Где-то через месяц я поймала на себе первый взгляд своего кумира… Потом еще один. Вроде рассеянный, но с какими-то проблесками изумления, что ли. При моих ответах его шутки прекращались. И он сам замолкал. Пару раз даже цыкнул на свою свиту.
И вот неожиданно случился прорыв. Он сам подошел и попросил тетрадь. Списать домашку по алгебре. Правда, обратился ко мне «Катя», да и потом вернул тетрадь не мне, а подруге. Видимо, все же еще нас с Наташкой путал… Но это был прогресс!
Приближалось Восьмое марта, а вместе с ним и «мероприятие года» – дискотека в школьной столовой, которую совет старшеклассников с боем отвоевал у «корпоративщиков». Видимо, это и сподвигло меня на вторую попытку смены имиджа. Снова вспомнила, что я серая мышь и мне требуется улучшайзинг. Отсидев дома неделю с традиционным конъюнктивитом и решив, что лимит плохого на этот год уже исчерпан, – исследовала перед зеркалом свой образ и пришла к выводу, что менять придется многое.
Как раз накануне случайно увидела в руках своего божественного одноклассника журнал с портретом Сиси Кэтч. Мальчики обсуждали ее в весьма положительных тонах и даже хотели жениться на этой диве… ну либо пригласить на шашлыки и пивко. Я решила стать такой же. С ворохом кудрявых волос, дерзким взглядом хорошо подведенных глаз и большой грудью, стыдливо распирающей обтягивающую маечку до пупка.