Время шло неспешной поступью. За спиной разговоров больше не было. Трясучка мерная – успокоила. Пленница, пригретая солнцем ласковым, разморилась, да расслабилась. Лёжа на боку да всякого в голове передумав разного, тупо в ворс мохнатый уставилась, шерсть разглядывая да забыв про своё положение улыбалась, грустью светлой объятая. Навеяла шкура вонючая на приятные воспоминания – прошлогодние Дни Девичьи, [21] что были в аккурат по осени …

4. Сколь плодится род людской, столь и спорят меж собой люди «знающие» чего можно молодёжи, чего нельзя пока, да до коих пор это «пока» растянуть надобно, саму молодёжь не спрашивая. Вот и молодняк их не спрашивая берёт да делает…

Ещё загодя Девятка – атаман ватажный со своими товарищами все леса здешние облазили в поисках пчелиных закладок на зиму, грабя бедных мух кусачих без зазрения совести. Пчёлы к времени тому уже на зимовку за конопатились. Оттого вели себя вяло словно сонные. Из ульев не летели, только ползали. Воров не кусали, будто все остались без жальные.

Водил ватагу по сладким местам в лесах запрятанных, приставленный к ним мужик артельный, что Коптырём кликали. Главный знаток по медовым делам в артели давно на том промышляющий. Он во всей земле рода Нахушинского, почитай каждую семью пчелиную в «лицо» знавал иль, что там у них, вместо лица имеется. Ну не морда же!

Коптырь не только ведал, где эти «мухи» водятся, но и с кого сколько мёда можно взять, не навредив полосатым бестиям. Бабы поговаривали что он как мужик пропащий совсем. Мол, с самой Лесной Девой [22] договором повязанный, а значит для баб здешних, в общем-то, как супружник потерянный.

Был он с виду неказист. Ни ростом не вышел, ни плечами не выдался, да и отросток мужицкий так себе, как знающие бабы сказывали. Ну, в общем, ни одна хозяйка по-хорошему не позарится. А вот как стал для них недоступен, так давай ему кости мыть да помыв, заново перемывать с таким видом, что и прям подумать можно «эх, какого мужика потеряли ценного». Ну вот что бабы за народ. Сама ни ам и другим не дам.

Пацаны по указке Коптыря гребли мёд от души да всегда чуть больше, чем велено. Жадность – она ещё та дрянь пагубная. А как тут не будешь жадным коли знаешь, что мёд на медовуху пойдёт да не для кого-то там, а для себя любимого. Натаскают девкам мёда, те наварят пойла пьяного да совместно его же и приговорят, прям как взрослые.

Гонянье Кумохи [23] праздник был особенный. Целых три дня сплошной пьянки никем не контролируемой, да ещё в бане с голыми девками. Мечта любого мужика нынешнего. Вообще этот праздник один из немногих, когда девки пацанов звали сознательно, не то что на другие куда приходилось вечно с боем прорываться иль хитростью. А тут ещё ко всему прочему на Девичьи Дни никого из баб для присмотра да старшинства из бабняка не ставили. На всех девичьих праздниках за главную снаряжалась «смотрящая» из бабняка, большухой девичьей поставленная, а на эти дни никогда не ставили.

Старшую выбирали девки из своих самостоятельно. Как уж они там это делали? Доходило ль до склок с драками? Пацаны ни знали, ни ведали. Почему на эти три дня пьянки да разврата никакого присмотра не было, пацаны тоже не ведали. Хотя врут. Знали, конечно, но помалкивали.

Когда весь молодняк буквально в шею из баймака выталкивался, ну, окромя посикух, конечно, куда их выгонишь, к бабам мужики артельные с загона наведывались почитай в полном составе во главе с атаманом выбранным. Да не как попало, а каждый мужик ещё на Положении [24] отмеченный шёл к конкретной бабе аль молодухе, что обрюхатил на дни Купальные. [25] В реалии только бабы знали, кто от кого понёс, а мужикам так лишь полоскали мозг обманами. Ещё до Положения меж собой договариваясь, кто кого «своим» звать будет на год следующий, а мужики и рады дураки обманываться.

Бабы особо и не стремились за девками да пацанами в эти дни приглядывать вовсе ни из-за того, что мужик выбранный притащит в её кут вычищенный свой уд вонючий да будет там перед ней им похваляться во всех его состояниях. По большому счёту мало кто из них мог похвастаться. А ждали бабы этих дней из-за того, что каждый из «бычков» с волосатой грудью нёс подарочек. Да подарочек не простой, а дорогой, особенный.

Для самих мужиков эти подарки были головной болью ежегодною. Именно для этого они на Трикадрук [26] к арийцам хаживали. Именно там искали подарок невиданный, украшение «блестючее». Чтоб от одного вида коего у соседских баб глаза на лоб повылазили, да так там и полопались от завести.

Хотя по правде сказать настроение у беременных к тому времени улучшилось. Мутить прекратило, еда вроде как прежде съедобной сделалась. Да ещё ожидание долгожданного подарочка… Всё это повышало настроение настолько, что откуда-то, мать её, и желание с мужиком потискаться всё же появлялось как себя не обманывай. В общем, подарок подарком, а мужика на три ночи тоже не помешало бы. Какая ни какая ласка. Какая ни какая услада. Пусть вонючего, пусть с огрызком, но своего снизу доверху. Как от такого бабу оторвать да за девками караулить отправить. Да никак. Вот и гулял молодняк эти дни сам по себе. Хотя на самом деле всё не так было просто, как кажется.

Бабы провожая молодняк грузили воз посудой резной из дерева, продуктами огородов да заготовками из припасов на зиму. Артельные мужики снабжали шкурами да мясом, мёдом, пацанами собранным.

Нагрузили два воза доверху что молодняк тащил вручную по слякоти, тягая да толкая их с песнями да прибаутками. Тащили это всё ребятушки на слияние двух рек большой да маленькой, где на песчаной косе из года в год гуляла молодёжь с размахом да каждый раз как в последний раз.

Именно в прошлом году Зорька была девками за большуху избрана. Кутырок-одногодок что навыдане было четверо, но выбрали именно её, потому что была шустрая, шебутная да не раз с пацанами дралась по-настоящему да при том не всегда проигрывала. А в этот праздник именно за пацанами и нужен был глаз да глаз. Их следовало в рамках держать как на привязи, а это у Зорьки лучше всех получалось из круга девичьего.

Погодка правда подвела. Было слякотно, мерзопакостно. Мелкий дождь зарядил моросью. Ветер хоть и не сильно дул, но лез под шкуры да до дрожи выхолаживал. Потому в первую очередь решили костёр для обогрева запалить, а уж потом приниматься за приготовления к празднику.

Девки стали свои костры складывать, готовить мёд да чем его закусывать. Пацаны на косе откопали от песка да мусора большую «каменюку» плоскую, что на трёх камешках поменьше была устроена. Этот банный камень здесь стоял испокон веков. Просто по весне при половодье его топило, заносило илом да мусором, а яму под ним, где огонь разводили, песком сравнивало. Было необходимо привести его в потребное состояние да развести основной огонь, чтоб начинал греться до каления. А это дело не быстрое.

Затем пацаны таскали жерди с брёвнами из леса местного, где всё это аккуратно было сложено ещё с года прошлого. Опосля чего устанавливали большой шалаш над камнем тем, что и был по сути банею. Застилали его лапами ели да ёлки мохнатой. Осина уже облетела полностью, берёза с клёном тоже лист сбрасывали, так что пришлось обходиться лишь игольчатыми. Снаружи всё это сооружение завалили шкурами туровыми да кабаньими, а внутри все пристенки да песок вдоль них шкурами мягкими: заячьими, лисьими, беличьими. На место большухи постелили шкуру бера лохматую. Вот почему Зорька и вспомнила те дни. Навеяла, так сказать, ассоциация.

Командовать особо было не кем, да и не зачем. Песчаная коса напоминала муравейник в разгар дня рабочего, где каждый муравей чётко знал, что ему делать полагается. Девки сами как-то разделились по котлам да вертелам. Никому объяснять ничего не требовалось. Они готовке пищи с малолетства обучены, аж чуть ли не с посикух несмышлёных при кутах маминых, потому всё знали и умели не хуже Зорьки, это дело не хитрое. Она, конечно, прохаживалась туда-сюда по кухне импровизированной, с гордым видом да надменной поступью, но исключительно для значимости себя любимой да собственной важности.