Я так много не успел сказать тебе, мама… Не успел сказать, как много ты для меня значишь, не успел сказать спасибо. Времени было достаточно, дело не в этом. Просто… у меня не было осознания, что это нужно сделать. Ты всегда казалась мне такой близкой, такой надежной. Я думал: мир рухнет, а мама все равно останется рядом. Но жизнь оказалась более жестокой, чем я мог представить.

И вот, тебя нет. Есть лишь я и все мои несказанные фразы, такие важные… Я был наивным глупцом, прости. Мне не следовало быть таким беспечным. Я поплатился за свое легкомыслие сполна. Теперь все, что я могу — это зазря переводить бумагу, тщетно пытаясь избавиться от гнетущих мыслей. Да и лист кончается, так что пора ставить финальную точку, хоть и сказал я далеко не все. Попытаюсь выразить это «все» двумя простыми словами — «Спасибо» и «Прости».»

Тут лист действительно кончился, и я даже не сумел поставить подпись. Но это не имело значения.

Я сложил наполовину размокший от слез лист бумаги вчетверо и положил его в портфель… к двум десятком таких же, исписанных расплывшимися буквами свитков.

У меня была уже целая коллекция писем. Писем в никуда. Порой я говорил себе, что пора прекратить ерунду, выбросить эту макулатуру и никогда больше не возвращаться к бесполезному бумагомаранию, но пересилить себя было невмоготу. Так что письма лежали аккуратной стопкой, будто ожидая своего часа. Часа, который никогда не настанет.

Я их ни разу не перечитывал, зная, что приду в ужас от бессвязных фраз и путанных мыслей, но хранил трепетно, словно сокровище. И вот мое собрание пополнилось еще одним листком.

Я знал, что за ним последуют и другие, но это будет потом. А сейчас на душе стало легче. Будто я и впрямь поговорил с матерью, а она меня выслушала. Такая вот симуляция общения — все, что мне теперь осталось.

Работа над письмом помогла успокоиться и хоть на время отпустить тоску по самому близкому человеку. Теперь мне было до странности легко смотреть в иллюминатор и думать о вещах, никак с матерью не связанных.

Постепенно мои мысли перетекли в сон — один из таких, что никогда не запоминаются, но неизменно оставляют неуловимый таинственный шлейф.

========== Глава 3 ==========

На базе уже вовсю хозяйничала осень. Даже странно: разные планеты, а как совпали сезоны. Но здесь осень была другой — мятежной и динамичной.

Резкий, уже по-зимнему морозный ветер рвал угрюмые тучи, позволяя солнцу подарить этому миру если и не тепло, то хотя бы свет. Но тучи не отступали, напирая с северо-запада непреступной армадой, и потому солнце то появлялось, то вновь пропадало, погружая базу в серые сумерки.

Порой начинал лить дождь, но почти сразу же обрывался, чтобы через пару минут обрушиться вновь. А на Заре если зарядит, то на весь день, а то и на несколько. Такое вот разное межсезонье.

Здесь все было каким-то рваным и переменчивым. Природные силы словно вступили в схватку и отчаянно боролись, поочередно одерживая победу.

Немногим нравится такая погода, когда не знаешь, как одеваться и брать ли зонт — все равно прогадаешь. Но я отношусь к тем, кто в этой хаотичной нестабильности видит что-то захватывающее и близкое. Такая погода как нельзя лучше отражала мое состояние, и потому я ощущал с ней сродство.

Глаза слезились от ветра, отросшие волосы растрепались, но на губах играла непонятная, полубезумная улыбка, а внутри… даже затрудняюсь сказать, что со мною творилось. Быть может, именно так начинают сходить с ума?

На базе было безлюдно. Я нарочно пошел к командному центру длинным путем, но мне так никто и не встретился. Впрочем, ничего удивительного: после Возрождения и ужасной истории с Фриггой, вся галактика будто притихла в плане катастроф и прочих неурядиц.

«Черный Квадрат» распался. Ника с головой ушла в какие-то научные исследования, и уже вторую неделю от неё не было вестей. Рэй, если верить его словам, раз и навсегда завязал с преступностью. Аномальный фон после небывалого всплеска стабилизировался в рамках нормы. Меня не покидало ощущение, что все это — затишье перед бурей, разрушительной и беспощадной.

Человек мне встретился только тогда, когда я уже подошел к командному центру. И встреча меня удивила: я никак не ждал найти здесь ребенка.

Однако на ступеньках крыльца сидела девочка лет одиннадцати-двенадцати, почему-то показавшаяся мне смутно знакомой. Едва я взглянул в её серо-зеленые глаза, какое-то волнующие, пробирающее до дрожи чувство охватило меня. Будто я видел их раньше, когда-то очень и очень давно. И мне тогда было… больно?

Сердце заколотилось быстрее, дыхание сбилось, как после быстрого бега, а я все стоял и глядел на девочку, пытаясь понять, что вызывает во мне такой отклик. Я рассматривал её светлые, отливающие золотом волосы, рассыпавшиеся по плечам, её простую одежду — темно-синие джинсы, кремово-бежевую ветровку и бейсболку с небольшим козырьком — хоть какая-то защита от своенравной погоды.

Ребенок заметил мой взгляд и стал в свою очередь изучать меня. Надо было что-то сказать, но нужные слова не приходили. Девочка тоже молчала, видимо, ожидая, что разговор начнет старший.

— Привет, я Локи, я… работаю тут, — выдавил я наконец. — А ты как сюда попала?

Девочка ничего не ответила, но посмотрела так, что меня вновь пробрало необычной, незнакомой судорогой. Было что-то такое в её взгляде… И это пугало.

— Не бойся. — Даже не знаю, кому в большей степени предназначались эти слова: девочке или мне самому. — Тебя как зовут-то хоть, чудо?

Вновь молчание и чарующий, чуть ли не колдовской взгляд.

— Эй, ты меня слышишь?

Я начинал терять терпение и даже злиться. Пора бы уже бросить это вредную привычку: злиться всякий раз, когда попадаешь в непонятную ситуацию. Я же видел, что ребенок хочет общаться, но по какой-то причине не может открыть рот и хотя бы поздороваться.

Девочка кивнула и вновь посмотрела на меня очень внимательно. Наверное, даже после «рентгеновского» взгляда Ники не испытываешь таких ощущений. Зачем она это делает?

— Тогда почему молчишь?

Я постарался спросить мягко, но девочке все равно что-то не понравилось. Следующий её взгляд был наполнен досадой и укоризной.

— Что?

Из глаз девочки фонтаном брызнули слезы. Она резко отвернулась к стене и закрыла лицо руками. И только тогда до меня начало доходить…

— Ты не можешь разговаривать? Ты все понимаешь, но не можешь произносить слова? Прости пожалуйста. Если бы я знал, что ты не можешь говорить…

— Долана разговаривает.

Я вздрогнул, услышав позади себя мрачный бас: к нам неожиданно подошел Тор.

— Она говорила сейчас с тобой. А если ты не сумел понять — это твои проблемы.

— Долана — это вообще кто? Начнем с этого. И что она делает на военной базе?

Я выжидающе поглядел на брата, который, судя по всему, был в курсе, и мог пролить какой-то свет на происходящее.

Тор начал с последнего вопроса.

— Я привез её сюда. Не мог бросить свою дочь.

— Дочь? — Я непонимающе нахмурился, а затем в памяти проступили обрывки воспоминаний, от которых шли мурашки по коже. — То есть, постой… — Сердце в груди пропустило удар. — Ты хочешь сказать, что это…?

— Да, — мрачно подтвердил брат. — Это дочь Аморы. Тот самый младенец, которого ты вытащил из мира демонов и отдал нам с Джейн.

— Не знал, что это девочка.

Ничего умнее в голову не пришло. Я до сих пор был не в себе: слишком уж неожиданный отголосок давно забытой истории.

Я уже несколько лет не вспоминал об Аморе, но эти события оставили на сердце слишком глубокий шрам. Наверное, такие вещи не забываются до конца. Жгучие воспоминания мирно дремлют в душе, ожидая своего часа, а затем пробуждаются, чтобы вновь захлестнуть с головой.

Конечно, я должен был догадаться, едва посмотрев в глаза Доланы. Ведь одиннадцать лет назад я уже смотрел в эти глаза, держа на руках крошечного младенца. Смотрел и не мог от них оторваться.

— Столько времени прошло… — пробормотал я, не зная, куда деть растерянный взгляд. — Ты никогда не говорил о ней.