Но значит ли это, что нужно заранее сдаться? Значит ли это, что нужно смириться с судьбой и плыть по течению, чтобы в итоге свалиться с обрыва вместе с ревущим потоком?

«Нет, — решил я после нескольких секунд раздумья. — Что бы ни случилось, нужно бороться до конца».

Я сделал этот выбор еще тогда, когда по собственной глупости оказался во власти демонических сил, которые грозились все уничтожить. Ведь, наверно, как раз в бесконечной борьбе с трудностями и состоит суть нашей жизни.

И даже если мы терпим поражение, мы знаем, что сделали все, что могли, и не корим себя понапрасну. Нет ничего страшнее, чем изо дня в день сокрушаться, что там, в прошлом, можно было не допустить беды, приложив чуть больше усилий.

Я знал, что и сейчас не собираюсь сдаваться, хоть борьба со всемогущими демонами виделась безнадежной и даже наивной.

Первые минуты я сам поражался своей отрешенно-спокойной реакции. Любой здравомыслящий человек, узнав о приближении апокалипсиса, пришел бы в ужас, а я почти ничего не почувствовал.

— Апокалипсис… Демоны объявили войну… Аномалии… Огненные люди… Смерть… — одними губами шептал я, лежа на старом диванчике и глядя в потолок, чтобы хоть немного проникнуться. Но сердце равнодушно молчало, воспринимая эти страшные фразы как пустой звук, раздающийся из телевизора, где идет какой-нибудь второсортный фильм. Наверное, в глубине души я просто не мог поверить, вот и не волновался.

Правда, продлилось оцепенение недолго — суровой действительности удалось пробить брешь в моей прочной броне из отчужденности и равнодушия.

«Огненные люди, — эта фраза вдруг и впрямь обожгла мою душу, лизнув сердце языком смертоносного пламени. — Заберут души пяти человек, — пронеслось в голове со скоростью света. — Они уже забрали Джейн, а теперь тянут свои плазменные лапы… к Сьюзен!»

Первым порывом было пойти к Леоноре и все рассказать, но, поразмыслив с минуту, я передумал.

«Леонора мне не помощник, — решил я, подойдя к окну и приоткрыв его самую малость — так, чтобы ощутить холодное и отрезвляющее дыхание переменчивой осени. — Она сейчас не в том состоянии, чтобы принимать разумные решения. Она и так еле слезы сдерживает, а если еще и про апокалипсис узнает… Нет, я не имею права причинять ей очередную боль. Я должен сделать все сам. Я, а не кто-то другой должен отыскать способ спасти Сьюзен».

Мои рассуждения были логичными и даже правильными, но все-таки было в них что-то фальшивое, и оттого на душе становилось противно. Себя не обманешь — я знал, а вернее чувствовал, что не хочу посвящать в происходящее Леонору не столько потому, что за нее тревожусь, сколько потому, что боюсь ее гнева.

Не надо быть психологом, чтобы знать: когда человек в отчаянье, он неосознанно ищет «громоотвод» — нечто, что можно будет назвать причиной всех бед, нечто, на что можно обрушить эмоции, которые держать в себе стало невмоготу. И чаще всего подобным «громоотводом» становится человек — человека обвинять легче, чем что-то абстрактное.

Я не хотел, чтоб Леонора обвинила меня в страданиях дочери, и в то же время понимал, что у нее есть на то основания. Строчки: «Они заберут души пяти человек, которым небезразличен твой сын» говорили сами за себя.

Если бы мы с Даной не познакомились, если бы девушка не привязалась ко мне, она не лежала бы сейчас в одной из палат Долины Жизни. Её убивают её чувства, её воспоминания о тех кратких мгновениях, которые мы провели с ней вдвоем.

Воспоминания… Ну, конечно, надо было сразу сообразить: все слишком просто!

Опомнился я, лишь когда за мной шумно захлопнулась дверь. Я и сам не заметил, как неведомая сила подбросила меня с дивана, а ноги понесли прочь из командного центра.

— Что случилось, Локи? — Леонора, на которую я чуть было не налетел в коридоре, осторожно попыталась остановить меня.

— Нет времени! — отмахнулся я и, не замедляя темпа, побежал дальше.

— Брат, в чем дело? — Тор в глубокой задумчивости сидел на крыльце, но мое появление заставило его оторваться от мыслей.

— Потом, Тор!

Внезапная идея так взволновала меня, что я пока не мог говорить о ней с кем бы то ни было. А еще я очень боялся опоздать.

Вот и «Экстрим». Дверь закрылась, и в следующую секунду скоростной челнок бесшумно оторвался от земли и понес меня ввысь. Только набрав приличную высоту и немного отдышавшись, я заметил, что из моих глаз текут слезы. От сильного ветра? Наверное. Но не только от него.

Что и говорить, я не был от этой идеи в восторге. Но знал, что пойду на любые меры, чтобы Сьюзен осталась жива, и огненные люди не получили её душу. Всю дорогу до медицинского центра я думал только об этом, и потому время в пути пролетело почти незаметно.

***

Долина Жизни… Обычно, всякий раз, когда я попадаю сюда, на меня волнами накатывают воспоминания: как я познакомился с Элвисом и Корой, как мы пытались спасти корпус детского отделения, как меня мучил артефакт-пересмешник, и как нас всех обманул Искусственный Интеллект. И еще я всегда старался прочувствовать самобытную атмосферу этого маленького «государства» — насладиться ароматом цветов и шелестом листьев, уловить малейшие изменения и ощутить непреходящую умиротворяющую гармонию.

В этот раз я не замечал ничего. Окружающий мир словно бы превратился в размытое пятно. Просто фоновая картинка, наскоро намалеванная бесталанным художником. Ни атмосферы, ни ощущений, ни воспоминаний — ничего.

Перед глазами мелькали фонтаны, клумбы, деревья, здания и даже люди, но все они были бездушными, плоскими, словно их вырезали из картона. «Человек в картонном городе», — так бы, скорее всего, назывался рассказ о моем путешествии через Долину Жизни, если бы кому-то в голову пришла нелепая мысль его написать.

Разумеется, дело было не в медицинском центре, а в моем восприятии. Точнее, в отсутствии восприятия как такового. Даже апокалипсис перестал меня волновать, превратившись в кукольную постановку, которая развернется в этом ненастоящем, созданном на скорую руку мирке, за который просто смешно всерьез беспокоиться.

Думать я мог только об умирающей девушке. В эту минуту только она была для меня настоящей, а все остальное виделось дешевым спектаклем.

— В какой палате Сьюзен? — спросил я у администратора, даже не отметив про себя, как он выглядит и какая у него одежда. Передо мной словно стоял безликий манекен.

Все-таки странная это штука — уход от реальности. Хотя что, если подумать, мы называем реальностью? Объективность или наше субъективное восприятие? Хочется выбрать первое, но объективного взгляда на мир не существует, ведь взгляд — это и есть восприятие мира одним человеком.

Мы можем стараться быть реалистами, а можем закрыться в собственных ощущениях и фантазиях, и все равно видеть мир объективно не может никто. Каждый смотрит со своего ракурса и не может своим взглядом охватить всего: мир слишком разносторонен и противоречив, и вряд ли кто-то из ныне живущих способен видеть его целиком. Получается, ни один человек не может дать ответ на вопрос: «А какая она, эта объективная реальность?» Видимо, каждый из нас существует в своем собственном мире — мире своего восприятия, но вместе с тем мы живем вместе, и оттого людям порой так сложно понять друг друга.

— Локи, ты заснул что ли? — оторвал меня от размышлений голос администратора.

— Нет, просто задумался. Извините, — пробормотал я, сокрушенно покачав головой: уже не замечаю, когда со мной начинают говорить. Что же дальше будет?

— Неважно выглядишь.

— Спасибо за комплимент.

Я съязвил на автомате, в действительности ничуть не обидевшись: мне было плевать, кто и что думает о моем внешнем виде.

— Может, тебе стоит…

— Нет. — Я даже не захотел узнать окончание фразы. — Так в какой палате?

— В триста пятнадцатой, в третий раз уже говорю.

— Ага, спасибо, — кивнул я и поспешил вверх по лестнице.

***

Сьюзен лежала на кровати, укрытая двумя теплыми одеялами. Должно быть, сильно мерзла. Увидев меня, она слабо, но до боли искренне улыбнулась и попыталась сесть.