«Новое русское слово» подробно рассказало об истории документа. Хечинов, судя по его телеинтервью, о ней знал. Знал, что письмо было вывезено из Китая, передано профессору М.П. Головачеву, а в 1947 году -Макарову, Бахметьеву и Сергиевскому – политическим деятелям эмиграции. Знал об экспертизе письма во Франции и Америке. О том, что оно всем давно известно. И тем не менее захотел предстать «первооткрывателем» документа, обнародованного за границей более 60 лет назад.

Но мне хочется представить тебе, читатель, другой документ, касающийся провокаторства «Отца Всех Народов», который нигде ранее не публиковался,- посланное из Франции В. Макарову письмо генерала Спиридовича. Оно датировано 13 января 1950 года и хранится в архиве Гуверовского института Станфордского университета.

«Глубокоуважаемый и дорогой Вадим Степанович».

Показанное Вами мне письмо Еремина глубоко взволновало меня. По Вашем уходе я долго не мог придти в себя. Я перебрал многое из своего прошлого и, согласившись высказать Вам свое мнение по поводу этого письма, должен сказать несколько слов об этом самом далеком служебном прошлом, не зная которого Вы не сможете правильно оценить мое мнение. А ведь это-то в данном случае Вас и интересует.

Будучи переведен в 1899году в корпус жандармов, я был назначен в Московское Охранное отделение под начало знаменитого Зубатова. Благодаря Зубатову и его школе, я сделал блестящую военную карьеру. В 42 года я был уже генерал с лентой, был осыпан подарками государя. Русские революционные партии трижды пытались меня уничтожить и в конце концов вывели из строя, тяжело ранив в Киеве. Еврейский Бунд и Самооборона меня не трогали, так как там, где я служил, еврейские погромы не происходили, они были немыслимы…

Всем моим служебным успехам я был обязан главным образом школе Зубатова. Она научила меня любить людей без различия национальности, веры и профессии, научила бороться честно и упорно со всеми врагами государственного порядка, научила выдвигать против их революционного фанатизма фанатизм государственной политической полиции.

В деле этой борьбы едва ли не самую главную роль играла тогда так называемая «агентура», то есть привлечение на сторону политической полиции членов различных революционных партий. Оставаясь в рядах своих партий, эти господа должны были секретно информировать политическую полицию о работе своих партий, и тем самым должны были помогать расстраивать эту работу.

Мы их называли «секретными сотрудниками», общество именовало их «провокаторами». Умением привлекать революционеров на службу правительству и его политической полиции отличался сам Зубатов. В этом была его сила. Этому искусству он учил и нас - подчинённых ему офицеров.

- Помните, - говорил он нам,- «Секретный сотрудник» - это ваша любимая женщина, с которой Вы в нелегальной связи. Берегите ее, ее тайну, как зеницу ока. Провал «сотрудника» это для Вас - служебный неуспех, для него позор, чаще смерть…

В начале 1902 года я был командирован из Москвы Зубатовым, по ордеру Департамента полиции в Тифлис, для постановки агентуры на Кавказе.

Мой приезд и моя работа явились острым ножом для начальника Тифлисского жандармского управления, генерала, который по праву считал себя там хозяином в деле полицейского розыска. Это было на заре социал-демократического движения в России.

Почтенные жандармские генералы не усваивали еще тогда, что такое появившийся марксизм, что такое Российская социал-демократическая партия. Департамент полиции был ими недоволен, я прибыл на Кавказ до сентября 1902 года, выполнил данное мне поручение и был назначен начальником Таврического Охранного отделения, ввиду поездки государя в Крым, а в декабре 1902г.на видный пост начальника Киевского Охранного отделения.

В 1903 году ко мне в Киев был прислан из Петербурга от Зубатова, который в то время был уже заведующим Особым отделом Департамента полиции, то есть руководил всем политическим розыском по Империи, поручик Александр Михайлович Еремин.

Его только, что перевели в корпус жандармов, Зубатов оценил его, нашел пригодным и способным для службы по розыску (собственно Охране), и прислал мне его на «выучку», дабы Еремин под моим руководством воспринял все принципы политического розыска, так как его понимал сам Зубатов.

Еремин, уральский казак, окончивший Николаевское кавалерийское училище, во всех отношениях оказался умным, хорошим офицером, который твердо воспринял принципы правильной розыскной работы, без провокаций, без «раздуваний», но упорной и систематической, где одним из главных элементов являлась агентура с ее «секретными сотрудниками».

Еремин полюбил агентуру и, когда понадобился выдающийся офицер для заведывания Охранным отделением в Николаеве (на Черном море), Еремин был назначен туда по моей аттестации, как вполне готовый для розыска жандармский офицер.

Когда же летом 1905 г. я был серьезно ранен в Киеве и выведен из строя, по моему представлению Еремин был назначен начальником Киевского Охранного Отделения.

Через некоторое время Еремина перевели в Особый отдел Департамента полиции, а в 1908г. назначили начальником Тифлисского губернского жандармского управления, где требовался выдающийся жандармский офицер ввиду хронически запущенного там розыскного дела.

На Кавказе Еремин работал блестяще, завел отличную агентуру среди социал-демократов и разбил действовавшие там революционные партии, особенно партию «Далинакцютун». Разгром этой последней вооружил против Еремина круги наместника графа Воронцова-Дашкова, и по просьбе наместника Еремин был отозван и взят снова в Особый отдел Департамента полиции.

Зная отлично, что при первом своем назначении в Особый отдел, из Киева, Еремин привез с собой в Петербург кое-кого из своих киевских «секретных сотрудников», которых по тем или иным причинам он не мог передать своему преемнику, я предполагаю, что и при вторичном переводе своем в Петербург Еремин мог взять кого-либо из своих кавказских «сотрудников». Далеко не все «секретные сотрудники» переходили от одного жандармского офицера к другому «по наследству».

Многие отказывались работать при смене начальников. Все зависело главным образом от личных взаимных отношений заведующего розыском с «секретным сотрудником».

Отношения Еремина с «секретными сотрудниками» были настолько хороши и человечны, что особенно ценилось при «секретной» с одной стороны, и подпольной работе, с другой, что переезд в Петербург кого-либо из кавказских «сотрудников» вполне вероятен. И надо думать, что в Петербурге Еремин и передал своего «сотрудника» начальнику Петербургского Охранного отделения, так как в то время сам Особый отдел розыска в столице не вел. Это было всецело дело Охранного отделения.

Прочувствовав и поняв «нутром» все то, что вкратце, со многими умолчаниями я постарался понятно изложить, - можно понять и оценить письмо Еремина, о котором идет речь.

Оно категорично - Джугашвили был «сотрудником» политической полиции на Кавказе и Петербурге.

Чьим «сотрудником»? На Кавказе, безусловно «сотрудником» самого Еремина.

Только о «своем сотруднике» мог Еремин написать свое письмо. Только про работу «своего» «сотрудника» мог Еремин дать такую оценку, которая имеется в письме.

Это оценка человека, который сам принимал от своего «сотрудника» агентурные сведения, и сам оценивал их.

Помня работу Джугашвили по Кавказу, правильно оценивая его значение, особенно после вступления его в ЦК партии, Еремин, как начальник, понимающий и любящий розыск и «агентуру», и указывает на Джугашвили начальнику Енисейского Охранного Отделения, не говоря, конечно, что это его бывший «сотрудник».

Но не является ли письмо Еремина подложным, поддельным? Нет. И своими недоговорками, и всей своей «конспирацией», оно пропитано тем специальным «розыскным» духом, который чувствуется в нем и заставляет ему верить. Это трудно объяснить. Но я это чувствую, я ему верю.