Все увлеклись поединком Кузьмы и рыжего, и, когда вожжи были отвязаны, никто не заметил, как голова инженера скрылась под водой. Кузьма все же закинул вожжи на место, где раньше маячила голова, показывая этим, что, как он и ожидал, ничего из этого не вышло.
Удивительно, что дальнейшие двухчасовые поиски с баграми тоже не дали никаких результатов, инженер исчез бесследно.
Пожалели утопшего и стали расходиться. Уехал и Кузьма.
Тут еще некто Авдотья Терехова завладела вниманием толпы. Она подняла дикий крик, но из ее слов мало что можно было понять: она шла по ту сторону плетня с полными ведрами на коромыслах и вдруг заметила диковинной длины остроносые ботинки. Развевающийся черный плащ на ярко-красной подкладке временами открывал "тонюсенькие ножки, как у француза". Но, когда Авдотья подняла глаза, она вскрикнула: "С нами крестная сила" - бросила ведра с водой. По ее словам, из-под шляпы "француза" виднелось не лицо, а, "истинный бог, кринка из-под молока". Это было так страшно, что у ней сердце сразу остановилось. А "француз" будто бы мгновенно растаял, как облако, или провалился сквозь землю.
Приближаясь к Пухтинскому сельсовету, Кузьма чувствовал себя неважно. Не то чтоб он считал себя очень виноватым в чем-то, а все же неприятно, и разговоров не избежать.
Скажут; "Кузьма, чего же ты смотрел?" Скажут: "Кузьма, что же ты..."
- Кузьма, - окликнул кто-то. Кузьма вздрогнул и обернулся. Перед ним кто-то стоял и держал в руках фуражку, доверху набитую мелкими желтыми яблоками.
- Что, Кузьма, не узнал?
- Кабудь нет.
На всякий случай кучер приветливо улыбнулся и остановил лошадь.
- Меня ж ты вез со станции.
Кузьма беспомощно посмотрел по сторонам.
- Все могеть быть... - холодно ответил он и хотел тронуть лошадь. Новый знакомый бросил яблоки в телегу и надел фуражку. Тут Кузьма признал утопшего инженера. Инженер рассказал историю, в которой Кузьма, конечно, ни одному слову не поверил.
Будто, как только Кузьма пошел отвязывать вожжи, инженер почувствовал сильный толчок снизу вверх и будто его с силой выбросило под самые облака ("за что купил, за то и продаю", - говорил Кузьма), и что он будто таким образом пролетел километров пять-шесть и снизился у самого Пухтинского шоссе. И будто под облаками мимо него пролетел какой-то гражданин в длинном черном плаще на ярко-красной подкладке и, поравнявшись с ним, вежливо поздоровался, приложив к шляпе два пальца. Инженер очень хвастался тем, что совсем не растерялся, хладнокровно расправил свой плащ и на нем, как на парашюте, спустился вниз.
Кузьма-то хорошо знал, что плащ пассажира все время лежал в телеге, но вежливо ухмылялся и, довольный, колотил себя по сапогам кнутовищем.
"Ври, ври, - думал Кузьма, - ври, хороший человек, сколько тебе угодно, мне лучше - за утопленника не отвечать".
Андрюша буквально засыпал кучера разными вопросами, часто не слушая ответа. Спросил, в частности, не появлялись ли в округе какие-либо новые источники. Внимательно осмотрел ближайший родничок. Ложе родника было бурого цвета. "Железистый источник, - мелькнуло в голове у Андрюши, - может, большие залежи железняка. Может, и здесь повезет". Для геолога главное - везение, вспомнил Андрюша кем-то сказанную фразу. В сознании как-то само собой складывалось объяснение исчезновения Орловки.
Орловка была - была. Это факт. Орловки нет - нет. Это факт. Куда могла деваться Орловка? Единственное объяснение - образовался грандиозный провал, куда и опустилась Орловка. Потом под действием тех же сил провал закрылся. Все совершенно логично, торжествовал Андрюша, и всякое другое объяснение исключено".
Было далеко за полночь, когда доктор предложил прекратить "бдение".
- Шахразада, пора, пора спать, - говорил доктор, спешно разбирая свою постель.
- А от вас, журналист, большего я и не ожидал. Вы ударились, согласно природе вашей профессии, в сенсации... Исчез целиком поселок Орловка... Доктор пожал плечами. - Гоголь еще мог так писать!.. Здесь же, казалось бы, научная фантастика, а не бред... Просто, извините, это газетная утка, за которую должно в конце концов влететь репортеру. Я не представляю, как мы выскочим из всего этого, - ворчал доктор. - Я бы сказал, это безответственная фантазия.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Вечером, когда в купе собрались все авторы, выяснилось, что никто из присутствующих не знает, как вести рассказ дальше.
- У нас вырос такой хвост событий, что мы не знаем, что с ним делать, резюмировал ситуацию доктор.
- Знаете, а я соскучилась по Ивану Ивановичу, - между прочим, сказала Валя, - хорошо бы его снова отыскать, и, может быть, он подскажет направление рассказа. У нас есть специалист по Ивану Ивановичу: его коллега Иван Алексеевич.
Иван Алексеевич отнекивался и лишь после долгих уговоров стал поправлять галстук, аккуратно застегиваться на все пуговицы, готовиться к рассказу.
"В пятницу,- начал Иван Алексеевич,- во время вечерней смены, директор школы сидел в своем кабинете и хмуро просматривал циркуляры Наркомата, от которых всегда ждал какого-то подвоха.
Циркуляр был совсем обыкновенный, казалось бы, и нет повода для какого-либо беспокойства, а директор нервничал. Перечитывая в пятый раз циркуляр, директор заметил, что источник беспокойства находится во вне, а именно, в соседней комнате, откуда слышался голос, похожий на голос Ивана Ивановича.
Голос будил не очень осознанные, но неприятные воспоминания, что, должно быть, и создавало угнетенное настроение.
Сквозь щель неплотно закрытой двери можно было действительно увидеть Ивана Ивановича в шляпе на затылке. Иван Иванович со свойственной ему несколько развязной манерой сидел на столе и болтал ногами.
- Вы спрашиваете, откуда я? - слышал директор его голос. - Прямехонько с Марса, еле выбрался, право. Как будто культурные существа, а как бандиты хватают человека посреди белого дня, - гремел Иван Иванович. - Но не на такого напали! Я устроил там грандиозный скандал этому главному, в черном плаще на красной подкладке. Говорю: "Безобразие, я этого дела так не оставлю!" Видимо, перетрусил и отпустил, - удовлетворенно заключил свою по обыкновению неясную речь Иван Иванович и направился к кабинету директора. Директор уже принял решение стоять твердо и не сдаваться.
- Ну, вот и я, - сказал Иван Иванович.
- И что же? - сухо спросил директор, не отрывая глаз от циркуляра.
- Как - и что же?.. Пришел на занятия, и все.
- Но ваше место занято, у нас другой биолог.
Директор по-прежнему читал циркуляр.
- А как же я? - повысил голос Иван Иванович.
- Ничего не знаю, - холодно ответил директор. - Вы умерли, и, согласно объявлению в газете, - директор сунул в газетную вырезку пальцем, - и, согласно бухгалтерской записи, вашей семье оказана помощь... денежная. Не могу входить в ваши семейные дела и выслушивать объяснения, - директор хотел считать разговор оконченным.
- Через четырнадцать минут начало урока, и я просто пойду в свой класс, Иван Иванович был полон решимости.
Директор встал и, как бы загораживая выход, приготовился к столь же решительным действиям.
- Я не могу допустить, - сказал директор запальчиво, - чтобы в моей школе преподавали покойники. Это же скандал, если человек, которого хоронил весь город, вдруг публично появляется на уроке. Нет, нет, я не могу вам доверить воспитание юношества.
- Ну какой же я покойник? Я - Иван Иванович, стою перед вами, - Иван Иванович перешел на мирный, почти просительный тон.
- Все равно, - упрямо повторял директор. - Все равно.
- Как все равно? Я же живой!
- Все равно. Вы, может быть, живой биологически, - нашелся директор, - но в общественном смысле - вы умерли.
Довольный тем, что наконец нашел удачную формулировку, директор смягчился и даже задумался над судьбой Ивана Ивановича.
- Могу посоветовать вам только одно, - раздумывая, сказал директор, поезжайте в Воронеж и возьмите новое назначение в другой уезд, где вас не знают.
