Порой запах её плоти дурманил рассудок. Белокурые волосы, собранные в небольшой хвост, обнажали тонкую шею, заставляя горло пересыхать от жажды, но, даже оставляя за плечами пределы снисходительности, Руки запретил бесчинствовать, боясь оборвать эту тонкую грань под названием жизнь.

«Вот же!» — возмутился Юма при взгляде на девушку, выгнувшуюся, как кошка, желая дотянуться до последнего сорняка на гряде с дайконом. «Руки, если ты хочешь, чтобы я себя сдерживал, то тогда хотя бы смотрел бы, во что она одевается, это же невыносимо!» — простонал вампир про себя, хлопая по лицу широкой ладонью, закрывая ей горящие глаза. «Здесь не только бессмертному, здесь простому мужику станет не по себе, когда молодая девушка ползает перед ним на четвереньках в коротких шортах и прилипшей к телу майке, тяжело дыша», — помотал головой он, сотрясая густой хвост из тёмных волос, выбивающихся из-под тугой резинки. «Вот же идиот, нужно было отдать её Рейджи и не мучаться сейчас при виде её белоснежной кожи», — подумал Юма, на мгновение пугаясь, слыша жалобный писк.

— Ммм, — мычала Юи, судорожно вытягивая руку в большой перчатке, через текстильные края которой капала алая кровь.

— Порезалась! Покажи! — скомандовал юноша, бросая тяжёлую лопату на землю, подбегая скорее к девушке, скрючившейся на земле. — Не дёргайся, я вытащу стекло, — попросил он, обхватывая крохотное тельце Комори.

— Не надо! — выкрикнула она, сотрясаясь от режущей боли, которая казалась куда ужаснее, чем сами клыки вампира.

— Не мели чепухи, — рявкнул Юма и резко выдернул осколок из прорезанного почти до самого ногтя пальца.

— Ммм, боже, как больно, — застонала она, чувствуя, как слёзы потекли по румяным щекам. — Откуда здесь стёкла? — возмутилась девушка, стараясь терпеть.

— После того как отец Руки покончил с собой, усадьбу разгромили слуги и осколки разбитых в ту ночь окон ещё попадаются на этой земле, — объяснил он, не чувствуя радости от боли Юи. — Не будь так беспечна, — попросил юноша, стягивая грязную перчатку с всё ещё дрожащей руки, — даже прекрасная роза может ранить своими шипами, — сказал Юма, преподнося окровавленный палец к своим губам.

— Так Руки лишился отца? — ужаснулась она, не зная об этом юноше ничего, кроме любимого кофе и изысканных манер, перемешанных с жаждой насилия. — А что случилось с его матерью? — решила расспросить блондинка, не замечая, как она потерялась за широкими плечами Юмы, который прижимал её к себе, вдыхая запах крови.

— Если хочешь жить, не упоминай о ней, — предупредил вампир, уже поглощённый этим манящим ароматом, запуская тонкий палец к себе в рот, предчувствуя эйфорию от сладковатого с металлическим привкусом завтрака.

— Юма, — простонала она то ли от боли, то ли от удовольствия, запрокидывая белокурую голову ему на плечо, сидя на нагревшейся под их телами земле.

— Пошли, соберём овощей на обед, а то ты совсем сгоришь на солнце, — заявил он, с трудом отрываясь от пальчика Комори, который он только что пропускал между своих клыков, обволакивая нетерпеливым языком, всасывая в себя жизненные силы беззащитного в его руках существа.

— Сгорю? — удивилась она, поднимая на него свои алые глаза.

— Да, — недовольно ответил он, набрасывая на покрасневшие плечи девушки тёмно-серый блейзер.

«Он обо мне заботится или просто понял, что мне больно?» — неожиданно подумала Юи, еле заметно сморщившись от жгучей боли, которая захватила её плечи в тот момент, когда юноша поднялся с земли и набросил на неё свой тяжёлый спортивный пиджак.

— Идём, — безразлично сказал он, отворачиваясь вовсе.

— Да, — согласилась Комори, поднимаясь с земли, как её осенило. «Нет, он это сделал чтобы не смотреть на меня», — всё поняла она, обхватывая ладонями тонкую шею, чувствуя, как пульс отбивает свой радостный ритм.

— Чего лыбишься? — пробасил Юма, видя на лице блондинки еле заметную улыбку. — Лучше подумай, чего мы будем сегодня жрать, а то твоя вчерашняя стряпня даже на корм собакам не годится, — заявил он, не желая показаться хоть капельку милым.

— Я не виновата, это Коу сказал приготовить, — склонила голову Юи, чуть не плача от обиды, ведь её всегда хвалили за вкусную еду.

— Да мне плевать, но только посмей испортить сегодня мои овощи, — предупредил он, срывая с высоких кустов мясистые помидоры, кладя их в прозрачную миску. — Так, что там у нас ещё? — почесал голову он. — А, морковь, лук, зелень… репу брать будешь? — сухо спросил Юма, увлекаясь лишь своим огородом.

— Нет, этого хватит, — добродушно усмехнулась Юи, обхватив ёмкость с овощами руками, прижимая холодящую посуду к груди.

«И чему она так радуется?» — удивился Муками, глядя на счастливую улыбку блондинки, растрёпанные волосы и слегка измазанное землёй лицо. «Встала ни свет ни заря, устала, палец разрезала, плечи сгорели… не понимаю я её», — вздохнул он, даже не желая уже видеть это наивное лицо.

— Ну что, я ушла, — улыбнулась она, возвращая юношу из своих мыслей. — Спасибо, что позаботился обо мне, — поблагодарила Комори, грациозно склоняя свою голову, заставляя глаз бедного парня уже дёргаться.

«Она ещё и благодарит?!» — чуть не выкрикнул он, глядя вслед покидающей его блондинки. «Да, Руки, она крепкий орешек, тебе нужно стараться сильнее», — покачал головой Юма, возвращаясь к своей работе, занимающая его большую часть дня.

— Как хорошо! — радостно проговорила Юи, топая по каменным дорожкам с овощами в руках, наслаждаясь утром проведенным с пользой, пением птиц и лёгким стрекотанием зелёных кузнечиков, прячущихся где-то в высокой траве. — Сейчас приму душ и ай да на кухню, — решила она, уже не сомневаясь в своих силах.

— Собралась искупаться? — послышался довольный голос Коу, который встретился с ней уже в доме. — Спинку потереть? — предложил он, шепча эти слова на ушко, скидывая лёгким движением руки тяжёлый пиджак Юмы.

— Как-нибудь сама справлюсь, — зажмурив глаза, выпалила она, пихая в живот блондина увесистую тарелку с овощами, взбегая по лестнице к себе в комнату, у самых дверей встречаясь с пронизывающими глазами Руки, который как всегда за всем наблюдал.

— Отнеси их на кухню, — попросил Руки, видя, как Коу сжимает стеклянную миску, заставляя её хрустеть, — а то Юма будет вне себя от ярости, если ты их испортишь, — напомнил он об овощах брата, поднимая упавший блейзер с изысканных лестниц, бросая его на резные перила.

— Несу уже, несу, — передразнил он старшего брата, стараясь не смотреть, как он медленно спускается со ступеней, обрамлённых красными коврами, глядя в его голубые глаза, не показывая одобрения или же явной злобы. Но витающее в воздухе подозрение сковывало даже такого как Коу.

«Да что это с ним?» — не могла отдышаться Комори, прячась в своей комнате. — «Что это за ядовитый тон? Может он и шутит, но такое чувство, словно я провинилась перед ним», — думала Юи, вспоминая поведение Коу до и после возвращения Руки. «Страшно, страшно идти на кухню», — призналась она, убегая в ванную, скорее смывая с себя следы пота и грязи. Жалеть себя было некогда, если не поспеть во время, то от наказания будет не уйти, а тогда страшно и больно станет вдвойне.

Идол и любимец прекрасного пола вёл себя странно, но не более чем требовалось для многолетнего плана. Хотя было и кое-что сокрытое в его душе. Юношу раздражала мысль о том, что Комори вернётся в дом к Сакамаки, выйдет замуж за одного из братьев и когда-нибудь он должен будет преклонить перед ней колено, но не как возлюбленный, а как верный подданный и слуга. И порой он сам не понимал где эта грань между ревностью и гордостью, которая так терзает его сердце.

— Я пришла, — отозвалась Юи, завязывая передник на шее, готовясь к чудесам кулинарии.

— Что, убийца моллюсков вернулся? — ехидно усмехнулся Коу, переставая думать о собственном мировоззрении, вспоминая вчерашних изничтоженных девушкой белых моллюсков, которых он так любит.

— Я говорила, что не умею их готовить, — возмутилась девушка, моя свои руки, а затем и овощи, пышущие здоровьем и свежестью. — В монастыре не подают таких дорогих блюд, в школе тоже, у простых людей всё гораздо проще, — объяснила она уже не в первый раз, но одно упоминание об этом месте, где день и ночь трудятся служители церкви, Коу перекашивало от злости.