«Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой».

посвящается Надежде

Битоит

Было это вечером середины короткой понтийской зимы. Митридат возвращался из Армении в Боспорское царство, истощенный, израненный, потерявший былую богатырскую силу. Но дух воина все еще жил в нем – он верил, что однажды соберет войска, разобьет римлян, и создаст великое государство от Италии до Индии.

Скрипели колеса, медленно брели воины, редкие конники вели в поводу навьюченных поклажей коней.

Рядом с царем шли отряды галлов, германцев и фракийцев – так всегда во времена поражений – дальние становятся надежнее ближних. После измены армян Митридат не верил уже никому, но этих наемников он подозревал меньше, чем других.

Командовал этим сбродом Битоит – галл, во всяком случае, по отцу. Его мать была то ли из Вифинии, то ли из Фракии, он и сам не мог этого сказать. Спутанную гриву светлых волос прикрывал скифский кожаный колпак, на коротком шерстяном хитоне болтался греческий кожаный доспех с парой медных блях. Он носил скифские штаны со скифскими же короткими сапогами, неразлучными с парой засапожных кинжалов, на голых по локоть руках тусклой серебряной насечкой поблескивали железные индийские браслеты, украшенные рельефными ягодами – чтобы не скользил отражаемый клинок, и только толстая витая гривна желтого золота напоминала о родстве Битоита с галлами. Сейчас он вглядывался и принюхивался – впереди дымил костер, и, похоже, жарилось мясо, а войско порядком проголодалось за эти дни постоянных отступлений и неудач.

Действительно, впереди горело несколько костров, стояли телеги с сеном и хворостом, в котлах варилось мясо с зерном, на углях жарились потроха баранов – похоже, кто-то из союзных Митридату колхидских правителей вспомнил о долге гостеприимства?

Оказалось, не совсем так. Среди встречающих было только двое мужчин – калека и седой глава деревни, приютившейся на скалах между горами, морем, и отвесным берегом горной реки.

Воины не задавали вопросов, пожилые женщины молча наливали похлебку, резали мясо, а старики не спешили с речами, ожидая, когда с ними заговорит кто-нибудь из обладающих властью.

Митридат слишком устал, чтобы сейчас вести разговор, и послал на переговоры командира скифов – своего сына Фарнака, свою шестую жену – воительницу Гипсикратию, и Битоита, разумеется.

Пока воины рвали зубами сочащиеся жиром куски, они втроем вышли к старикам, стараясь не показать ни своего отчаянного положения, ни терзающего их голода.

Пошел снег с дождем, они накинули длинные бурки из шерсти овец, головы замотали башлыками, едва виднелись глаза. Фарнак и Битоит были в черных одеждах, а Гипсикратия носила бурку и башлык снежно-белого цвета, ее одежда топорщилась – на спине под буркой висел лук с колчаном длинных стрел.

Оказалось, что искалеченный ветеран неплохо говорит на эллинском языке, но вот смысл того, что он переводил из речей старейшины, немного ускользал от Понтийских стратегов.

– Сначала злой зверь воровал наших детей. Мы сочли это происками соседей – там выше в горах соседская деревня, они тоже считают себя потомками албанов, но язык у них другой. Потом у нас стали пропадать молодые девушки. Мы крупно поссорились с соседями, но оказалось, что и у них те же беды, что и у нас. Несколько недель назад наши охотники напали на след большого зверя. Мы собирались собрать облаву, отправили послов в деревню к соседям, но там все были убиты, а жилища разрушены. Наши люди нашли много следов от больших когтей, мы решили, что это стая огромных медведей, но все знают, что медведи не живут стаями. Несколько дней назад наши воины и охотники ушли на большую охоту за неведомым зверем, но так и не вернулись. Мы узнали, что царь со своим войском идет мимо нашей деревни, и решили просить у него помощи, – окончил свою речь переводчик, а старейшина по глазам пытался понять, ясен ли пришельцам смысл перевода.

– Это ловушка, – бросила Гипсикратия, – медведи не охотятся стаями.

– Это двойная ловушка, – пробормотал Фарнак, – если мы откажемся, то потеряем уважение, на нас будут нападать все, бить в спину, по ночам.

– А я думаю, что это дракон, а не стадо медведей, – сказал Битоит по-персидски, и заметил, как дрогнула макушка у переводчика-калеки, – В Колхиде издревле водились драконы, герой Ясон бился с таким за Золотое Руно. Драконы спали в пещерах много лет, и вот один из них выполз. Мы убьем его большими копьями, – добавил он погромче, на греческом.

Фарнак и Гипсикратия с изумлением смотрели на Битоита – обычно он не показывал такую откровенную глупость.

– Эй, старейшина, – прокричал Битоит, – а вино у тебя найдется? – ручаюсь, что он предложит вино только для царя и его охраны, – прошептал он на языке римлян своим спутникам.

– Старейшина выкрикивал гортанные фразы, в которых явно был избыток согласных звуков, а калека-переводчик на неплохом греческом сообщил, что воинам придется идти вверх по сложной тропе, их рука не должна дрогнуть, а нога – оступиться, но вот для царя и его свиты они приготовили две амфоры родосского.

Фарнак внимательно посмотрел на Гипсикратию, и произнес:

– Предлагаю нашему проницательному Битоиту подготовить план облавы на дракона, пусть выберет копья подлиннее, похоже, он знает, что делать, – произнес Фарнак с нажимом на слове "что".

– Сначала воздадим честь трапезе, принесем жертвы богам, – предложил Битоит.

Ночь прошла в сытном дремотном сне, но, впрочем, иберы и колхидцы были заняты разведением дополнительных костров по периметру лагеря, носились в шуме и гаме, изредка постреливая в темноту зажженными стрелами. Митридат одобрил план охоты: вспомогательные отряды сопровождают албанских женщин в их деревню, ударная сила поднимется в горы, будет искать следы, и штурмовать пещеру дракона. В лагере остаются только царь с семьей, и его личная охрана из людей Битоита.

Гипсикратия вызвалась идти в деревню, ее прищуренные глаза вспыхивали недобрым огнем, когда она говорила о старейшине:

– Полагаю, что в деревне мы найдем золото римлян, – заключила она.

Митридат согласно кивнул:

– Наш общий друг Помпей, я полагаю, постарался. Он делает успехи. У Рима сейчас слишком много золота, их клиентская сеть растет.

– Отец, как так получилось, что Запад стал богаче Востока? – недоумевал Фарнак, – я готов признать, что у римлян лучше дисциплина и выучка солдат, но откуда у них столько денег?

– Гней Помпей – республиканец, –заметил Митридат, – республиканцы не тратятся на роскошь, поощряют земледелие, снижают налоги на торговлю. Мы, потомки македонцев, владеем Азией со времен Александра, мы живем в двух параллельных мирах. С одной стороны, у нас македонская традиция военной аристократии, с другой – у нас персидская сила, роскошь, масштаб. Мы теряем деньги, мы их находим. Мы теряем армии, мы их вербуем заново. Все зависит от единственного человека – героя и лидера. Если я умру, римляне легко овладеют всем моим царством. Если умрет Помпей – они просто выберут нового консула, того же Цезаря.

– Значит, ты считаешь, что Рим непобедим? – нахмурился Фарнак.

– Рим объявил своих граждан исключительными по праву рождения. Все остальные для них варвары – даже греки, египтяне, персы – народы древние, владеющие культурой и мудростью. Чтобы новый гражданин Рима получил земельный надел, должна быть сожжена деревушка где-нибудь в Галлии, Германии, или Македонии. Чтобы десять римских граждан жили в достатке, сотня неримлян должна быть убита, тысяча должна влачить жалкое существование, и все потенциальные Карфагены должны быть разрушены, – с горечью процедил Митридат.

– Но не так ли устроены и государства тиранов? – спросила Гипсикратия.

Митридат посмотрел на жену, и покачал головой:

– Тирания – удел малых и завистливых государств. Величие проявляется в умении согласовать интересы многих. Кир Великий не был тираном. При нем персы провели воду на пустынные плоскогорья, построили дворцы и сады, люди были накормлены. Кир не делил подданных на граждан и неграждан, он иудеев вернул на их родину, и добился союза с Карфагеном. Дарий Великий не был тираном. При нем персы построили дороги от Индии до Египта и Дарданелл, торговля расцвела. Великий Александр не был тираном, он уравнял македонцев и персов, а мы – лишь жалкие его потомки, потерявшие главное, мы снова превратились в восточных царьков.