Рики прижался напоследок и стал медленно вставать, прислушиваясь к ощущениям внутри и отголоскам удовольствия. Течка еще не кончилась, но теперь он сможет себя удержать.
— Хм… Да, раньше я бы не ударил омегу, — согласился Рафаэль, скривившись, и пошел к океану мыться.
Рики грустно посмотрел ему вслед, но тоже собрал вещи и пошел к своему костру. Он жил все там же, разве что сильнее вытащил катер на берег и спал теперь в нем.
К катеру Рафаэль пришел через час и постучал в бок. Альфа прислонился к посудине, размышляя о своем. Рики вынырнул и удивленно посмотрел на него.
— Можешь себя не винить. У нас при любом твоем поведении ничего бы не вышло, — ровно сообщил альфа, не желая, чтобы Рики себя мучал. — Я никогда бы не стал жить за деньги твоей семьи, ты бы не смог жить на то, что могу зарабатывать я. Только хуже было бы. Так что ты сделал все как лучше. Мы ненавидим друг друга и это хорошо.
Рики покачал головой.
— Я не ненавидел тебя, скорее, себя. И злился на себя, потому что ничего не получалось так, как хотелось мне, а я привык получать желаемое без особых усилий. Я никогда не боролся за внимание альфы, тем более зрелого и опытного. Я могу предложить деньги семьи, но они не мои, и таким образом, это тебе есть, что предложить мне, а вот у меня только личико, которое ты возненавидел моими стараниями. Я сам себе вырыл могилу. У меня нет права просить, но, — Рики сжал край борта, — и я не знаю о чем. И… Я совсем запутался. Ты — мой истинный альфа, идеальный альфа, самый лучший на всем свете. Тогда почему все так непросто? Почему я ошибался? Почему это так тяжело?
— Потому что природа решила, что мы идеальны друг для друга, что у нас будут здоровые дети, что мы никогда не потеряем сексуального интереса друг к другу. Знаешь, почему омеги сразу чуют идеального? Чтобы альфа не знал, что бы именно омега решил, достоин ли его идеальный детей. Но ты, как бы ты себе не врал, ненавидишь меня. Ты наслаждался, когда задевал меня. Тебе это нравилось. И нет, нормальный человек не способен наслаждаться так болью, если не ненавидит.
Рики задумался и кивнул.
— Наслаждался, но я не чувствую в себе ненависти к тебе. Можешь не верить, но это так. Я злился, что не интересен тебе и жалил, как мог. Мне было хорошо, когда плохо тебе, но это уязвленное самолюбие, а не ненависть. Ты не видел во мне омегу… Нет, не так, ты не видел во мне сексуального соблазнительного омегу, не хотел ухаживать. А я уже не чувствовал себя ребенком. Встреться мы сейчас, и я бы повел себя иначе. Но тогда… да и сейчас, я все еще маленький обиженный ребенок. А дети могут кричать, проклинать и говорить о ненависти каждому, не чувствуя ее на самом деле. Просто леденец не купили и все — вселенская печаль и безграничная ненависть.
— Только вот дети не делают максимально больно, просто дуются. А ты… Ты делаешь. Когда мой младший брат все же умер, ты напоминал мне об этом неуместно и зло. Это уже не обида, это уже ненависть. Ладно, я пойду, ты все равно правду не признаешь.
— Правда в том, — повторил Рики, — что я не чувствую ненависти. У меня было три года на обдумывания. Ты не обязан уходить, и извини, что сбросил на тебя эту бомбу. Много истинных не находят друг друга и живут же, и все же я рад, что первым стал ты. И я не трогал память твоего брата, о чем ты? Я не нападал на твою семью.
— Ты опять издеваешься? Вначале ты спросил как-то в июне, как мой брат, я сказал, что он умер. Ты вроде как посочувствовал. Затем в июле ты, когда я у тебя вино забирал, кричал, чтобы я шел и воспитывал своего Хорхе, а не тебя. А через неделю издевательски предложил мне забрать для него твои детские игрушки. Даже не поленился в коробку собрать.
— Я… Я помню только последнее, — удивленно моргнул Рики и тяжело сглотнул. Я собрал их в коробку, но не понял твоей реакции, и тогда уже слуга сказал, что Хорхе умер. — Рики побледнел и в ужасе уставился на Рафа. — Я… Клянусь, я помню только последнее. Боже, что же я натворил.
Рики накрыл рот ладонью и опустился на дно катера, не понимая, как же так… Бывало, случались провалы, когда он слишком энергично запивал травку, но… Но не такие же!
— Я собрал игрушки…
Рафаэль молчал, думая о своем, а затем сообщил:
— В сезон дождей ты тут насмерть замерзнешь. Не хорошо это… Думаю, нужно перебраться в пещеру.
Рики все еще шокировано соображал, нервно дергая себя за волосы.
— Может, и хорошо, что замерзну, — безэмоционально ответил он. — Я знал, что подонок, но думал, что у меня есть пределы.
— Ну… Если ты не помнил, то не издевался, — покачал головой альфа. — Да и на катер у меня большие планы.
— Не помнил, но ты же помнишь. И не забудешь… Прости, Рафаэль, — сказал Рики, — мне жаль.
— Мне тоже. Пойдем, покажу, что я нашел, — кивнул Раф.
Омега неуверенно поднялся и вылез из катера. Он пошел за Рафом.
— И когда ты только успел изучить остров… Я коз видел, они милые, не хочу их есть, — повел нейтральный разговор Рики, стараясь так сгладить ситуацию и самому отвлечься.
— Я хочу поймать одну молодую особу с козлятами. Люблю молоко и сыр умею делать, — фыркнул альфа. — Жертву я себе уже наметил.
— Но они такие дикие, вряд ли им загон понравится, — но сыр и Рики любил. Хотя козий все же специфический.
— Не… Козы это козы. Немного упорства, и они привыкнут.
— Это будет здорово… Раф, ты думаешь, нас найдут? Я знаю, что родители не перестанут искать, но все же не зря критичны первые сутки, а поиск важен именно в первые семьдесят два часа. Потом факты забываются, добровольцев в поиске становится все меньше, свидетели забывают виденное… Неужели нас так далеко отнесло от радиуса поисков? Маршрут заложен в яхту, куда бы мы не уплыли, нас бы искали исходя из количества топлива. А буря… течение… все же можно подсчитать?
— Эх… Наивный ты…
Они как раз вышли на берег и альфа взял палку, нарисовал длинную линию.
— Это, допустим, маршрут яхты. Мы отъехали вот тут, — Раф поставил на линию камешек, а затем добавил: — Я крикнул бете, что ты отчаливаешь, тот даже кивнул, но очевидно не мне, иначе нас бы нашли уже. Смотри дальше. Вот столько мы прошли на катере, — альфа провел пунктирную линию. — Это легко вычислить. Но тут нас накрыла буря. По снимкам со спутника можно узнать, что в этом районе была буря. Но буйки синоптиков вряд ли есть близко. То есть рядом с буйком ветер, допустим, был северо-западным, десять метров в минуту, а у нас двенадцать метров и западным. Далее, течения. Крупные известны, но мелкие могут быть и не изучены. Тем более течения могут временно меняться после шторма. Дальше мы плыли на спирте — это уже не предсказуемо. И остров. Он один и мелкий. Такой может быть и не отмечен на картах. Но основная проблема не в этом. — Альфа, нарисовав маршрут, вернулся к камешку: — Мы отплыли тут… Но если команда этого не заметила, а заметила через часов пять, вот тут, — Раф ткнул палкой, — думаешь, они скажут, что не помнят нас, не помнят тебя, вернее, и уже несколько часов не видели? Нет, они в этом не сознаются, не сознаются, чтобы не отвечать. Скажут, что ты отплыл отсюда. Понимаешь? Мол, мы отплыли через шесть часов, и район поиска будет другим. А если заметят утром, то поиски начнутся еще дальше…
Рики грустно на это посмотрел, но Раф был прав, совершенно прав, а не просто краски сгущал.
— Черт, нам теперь тут робинзонами что ли жить? А если заболеем? Дьявол, Раф, как же нам быть?
— Думаю, твои родители нас найдут, просто на это нужно больше времени. Вот я и хочу сделать кое-что с нашим судном.
— Хорошо бы, они не сдадутся и средства есть. Я помогу, если смогу, чтобы ты не задумал. Кстати, — Рики улыбнулся, — ты сказал, что тебе нечего мне предложить. Вернее, мало чего. Но вот у меня денег сейчас нет, а у тебя в перспективе есть даже сыр.
— Перспективу не съешь, — рассмеялся альфа и повел дальше, к выходу из пещеры. — Тут сухо, проходи.
— А там нет змей? Они же такое любят, — побаивался Рики.
