Он приезжает с работы позже, и у меня еще минимум часа полтора, чтобы привести себя в порядок и заняться приготовлением к вечеру, который сегодня будет особенным. Пусть Он вспомнит о том времени, когда мы возвращались с работы практически одновременно и каждый вечер были вместе. Тогда мы были более чувственными, более живыми. И еще мечтали о большой семье…
А вот наконец и дверь в подъезд. Успела добежать до нее пока не начался дождь – уже маленькое счастье, приподнимающее настроение.
Держа пакет в одной руке, другой пытаюсь достать ключи из рюкзака. Краем глаза вижу, как справа приближается сосед с мелкой горластой таксой на поводке. Я люблю зверюшек, но этот ушастый монстр достал лаять по утрам. Собаки как люди. Бывают умные, но попадаются и дураки.
Этот ушастый – в хозяина, который умеет спать под собачье гавканье и нести всякую чушь, когда нам случается ехать вместе в лифте. Я стараюсь побыстрее найти эти проклятые ключи, которые в такие моменты как будто нарочно прячутся на самое дно рюкзачка. Нет, я, конечно, переживу поездку на лифте под кривой флирт с подхихикиванием, как и деловитое обнюхивание моих ботинок, но зачем портить минуту своей жизни, когда можно этого избежать?
Мне повезло. Связка ключей ткнулась в пальцы, словно умная собака, готовая выручить хозяина в трудную минуту. Ныряю в полумрак подъезда и искренне благодарю судьбу за лифт, ждущий меня на первом этаже. Пока что вечер складывается в мою пользу. Хорошо бы, чтоб эта тенденция сохранилась и дальше.
Наша квартира встречает меня пресловутым запахом родных стен, пропитанных нашими с Ним общими воспоминаниями, сквозь которые можно уловить слабую нотку только моих, личных, которыми я так дорожу. Здесь я чувствую себя как золотая рыбка в своем аквариуме. Усталость сразу куда-то девается, и просыпается желание действовать.
Я люблю Его, люблю свою работу. Но еще я люблю побыть дома одна. Думаю, это чувство знакомо любой женщине. Сразу появляется желание что-то делать, при этом оставаясь наедине со своими мыслями, которые никто не прервет репликой, звуком смываемой воды в унитазе или просто появлением в поле твоего зрения.
Сбрасываю обувь и сразу прохожу на кухню, чтобы на время убрать пакет с продуктами в холодильник. Что к чему и куда разберу потом. Сейчас я больше всего на свете хочу залезть в душ, чтобы смыть с себя всё, что налипло за день. Не только пыль мегаполиса и рабочую усталость, которые прямо въелись в кожу, но и накипь чужих слов, обращенных ко мне, а также жирные полосы от сальных взглядов в метро, которые ощутимо стягивают лицо, грудь и бедра.
Захожу в душевую кабину, настраиваю необходимые напор и температуру. Прохладные струйки приятно покалывают кожу, массируют волосы, щекочут тело. Несколько минут просто стою, наслаждаясь этим расслабляющим массажем. Затем беру мочалку, сплетенную из грубых волокон агавы, лью на нее гель для душа с любим нежно-романтическим ароматом пиона и магнолии и начинаю скоблить себя, словно слесарь, сдирающий напильником ржавчину с рабочей детали. Он говорит, что моя мочалка смахивает на инструмент инквизитора, созданный, чтобы снимать с живых людей кожу. А мне нравится, когда она горит, пылает горячим огнем, а сознание при этом балансирует на границе боли и наслаждения.
Интересно, что у моей мочалки есть своя история.
В шестнадцатом веке из Южной Америки в Испанию прибыли торговцы, которые привезли с собой на удивление крепкие канаты, сплетенные из невиданного доселе грубого волокна. Его назвали сизалем по названию мексиканского порта Сисаль. С той поры уже пять веков люди плетут из него сети, веревки, матрацы, мочалки, и даже классические мишени для дартса состоят из этого уникального природного материала.
Но прошли столетия, и сейчас мировое производство сизаля постепенно сходит на нет, вытесняемое более дешевыми синтетическими волокнами. Так везде. Искусственное понемногу убивает натуральное, и это касается не только мочалок. Дома, еда, одежда, да и отношения между людьми все больше становятся синтетическими, вытесняя настоящее, проверенное веками…
Грустно ли это?
Наверно, да.
Особенно – для таких, как я, которые немного не от мира сего, живут словно в собственных скорлупках, сплетенных из своих же мыслей, чувств и маленьких ритуалов, отогораживаясь в них от большого ненастоящего мира, которому мы уже, наверно, и не особо нужны.
От грубого трения мои руки, бедра, живот и ягодицы довольно быстро приобретают красноватый оттенок, и я снова встаю под душ, смывая с себя соскобленное. Наплевать, что мы с моей мочалкой анахронизмы, главное – мы нужны друг другу. И я ни на что не променяю этот натуральный сизаль-эффект, который не даст никакая синтетика, – и она при деле, старая, верная и надежная, как тот самый первый канат из волокон агавы, что шлепнулся на причал Ла-Коруньи, Барселоны или Севильи пятьсот лет назад.
Наконец я откладываю мочалку в сторону и уделяю несколько минут мытью волос. Роскошная грива, покрывающая почти всю спину; это, как и талия, моя гордость. И обе они требуют много внимания – гордость всегда прибавляет забот тому, кто в состоянии ее себе позволить.
Оглядываю себя в поисках остатков пены, не спеша провожу руками по мокрым волосам, плечам, рукам, касаюсь живота и бедер… Сами собой приходят воспоминания о тех днях, когда Он частенько по-тихому открывал дверь в незапертую ванную комнату и бесцеремонно забирался в душевую кабину – иногда полностью голый, а порой и прямо в одежде. Ему нравилось, когда я его раздеваю под струями воды. В любых, даже самых прекрасных отношениях должна быть нотка безумства, иначе они будут как красивое блюдо без приправы: глазам приятно, а на вкус пресно.
Вспоминая, как мы сходили с ума под душем, я чувствую, как меня поглощает желание. Соски твердеют, ноги становятся немного ватными, а низ живота начинает медленно сводить.
Закрываю глаза, опираюсь спиной о стену. Рука сама начинает опускаться вниз, туда, где сосредоточилось желание. Уже рефлекторно. В последнее время мне всё чаще приходится удовлетворять свое желание в ду́ше самой. Без Него…
Он постоянно занят на работе. И даже когда находится дома, мыслями Он там, где делаются большие деньги. Наше общее блюдо по-прежнему красиво, но приправ в нем уже почти нет. И я иногда опасаюсь, как бы оно со временем не стало пересоленным от слез, которые порой пропитывают мою подушку.
Пока это случается редко, и я надеюсь, что однажды всё изменится к лучшему. Например, когда Он поймет, что прохладные струи воды, бьющие за расстегнутый воротник рубашки, и прижимающееся к нему горячее тело жены, дрожащее от желания, не купить ни за какие деньги.
Моя рука останавливается на полпути, и я выкручиваю синий кран до предела. Резкие, почти болезненные ледяные струи воды гасят пламя желания, уже разлившегося по телу. Не сейчас. Нужно приберечь сладкий десерт для вечернего ужина.
Вылезаю из душевой кабины, дрожа от холода, растираюсь полотенцем. Холодное купание взбодрило, и теперь я готова на подвиги.
Нагишом направляюсь в спальню, чтобы натянуть удобные домашние шортики и короткую футболку, которая подчеркивает грудь и не скрывает талию. Домашняя одежда вообще должна быть такой, чтобы проходя мимо большого зеркала было не стыдно перед ним за то, что оно отражает.
Неприготовленный ужин похож на нереализованное желание, с которым хочется разделаться поскорее, чтоб одной заботой стало меньше. Иду на кухню, достаю пакет из холодильника, выкладываю купленные продукты на стол.
Организм включается в режим «готовка», который есть у любой женщины – нужно просто знать, где находится кнопка, которую нужно нажать, чтобы эта функция включилась. Некоторые дамы говорят, мол, готовить не люблю, не моё это. По-моему, они многое теряют.
Для меня приготовление пищи это своеобразная медитация, отвлекающая от всех проблем, в конце которой еще и приятно посмотреть на то, что я сделала своими руками. Он говорит, что в моих руках есть магия и что многие женщины из тех же продуктов никогда не приготовят еду так вкусно, как делаю это я. И каждый раз это очень приятно слышать. Еще один бонус, которого лишены те, кто ленится поискать в себе эту волшебную кнопку.
