– Итак, как ты попал в венозный бизнес, Томми?
– У моего брата была передозировка героином, когда мне было пятнадцать, после того случая я решил, что хочу стать врачом.
Он раскрывает личную информацию так небрежно, что я даже немного ошеломлена.
– О. Господи, мне очень жаль.
Он умело скользит иглой. Я практически не чувствую укола.
– Да. Отстойно было. Я обнаружил его опрокинутым через унитаз со все еще перевязанной рукой. Такое дерьмо действительно способно поменять мировоззрение.
– Это точно, – еле слышно поддакиваю я.
Он наполняет один флакон, заменяет его другим, легко и профессионально, параллельно болтая.
– Я поступил на предварительную программу в штате Портленд, но бросил через год. Учеба – не мой конек. В тестах я не силен. Но все равно хотел что-то делать в области медицины. Я знал парня, который тут работал, он сказал, что зарплата приличная и обучение происходит на месте, так что я прошел аттестацию и вуаля – я здесь.
Он уже заполнил все четыре приготовленных маленьких пузырька и выкинул отвратительную иглу. Я получаю ватный тампон, закрепленный фиолетовым лейкопластырем, чтобы покрыть крошечное отверстие в моей руке. Дело сделано.
– Ну, могу честно сказать, что ты лучший медбрат, который брал у меня кровь, Томми. Хорошая работа.
– Благодарю, – он смотрит на меня с минуту. – У тебя все в порядке?
Вопрос застает меня врасплох, я смущенно провожу рукой по своим волосам.
– Я выгляжу настолько плохо, да?
– Через эти двери проходит множество людей. От тебя исходит иная энергетика.
– Да? – неудобный смех. – И какая она? Как у женщины на грани нервного срыва?
Уголки его губ приподнимаются в маленькую, загадочную улыбку.
– Женщина на грани кое-чего. Береги себя. Счастливого Дня Благодарения.
Он оставляет меня сидеть в кресле и гадать, что, черт возьми, только что было.
Решаю, что люди, которые зарабатывают на жизнь, добывая кровь, странные.
* * *
Вернувшись в комнату Тео, я как вкопанная торможу. Я шокирована тем, что Куп и Сюзанна накрывают импровизированный праздничный стол на близстоящей пустой кровати.
– Что?.. – шепчу дрожащим голосом. – Что вы здесь делаете?
– Ты что, издеваешься? – кричит Сюзанна, торопясь обнять меня и поцеловать. Она отстраняется и тормошит меня за плечи. – Где нам еще быть на День Благодарения, кроме как с семьей?
– Но, Куп... – я смотрю на мужчину со светлой копной волос и улыбкой, который занимает большую часть пространства в комнате. – Твои дети...
– Они сегодня со своей матерью. Они мои на Рождество. Это просто прекрасно, учитывая, что я не выношу тещу.
– Бывшую тещу, – добавляет Сюзанна через плечо.
– Точно. Бывшую, – усмехается он ей.
Сюзанна переводит взгляд на меня, без слов давая понять, чем эти двое занимались с тех пор, как я поселилась в Портленде.
– Эта милая медсестра Ана сказала, что не должна была впускать нас сюда со всей этой едой. Нам повезло, что большинство этих бездушных докторов ушли на выходные, поэтому она позволила нам пробраться сюда. И…
Ее фирменные высоченные каблуки цокают по полу, она несется к бумажному пакету на столе под телевизором и вытаскивает блюдо, завернутое в алюминиевую фольгу. Она держит его как трофей.
– Я сделала лимонный пирог!
Когда моя нижняя губа начинает дрожать, а глаза наполняться слезами, она смотрит с ужасом.
– О, черт, только не говори, что ты на диете! Ты из-за этого похожа на бродячую кошку?
– Я люблю тебя, Сюзанна, – говорю я и начинаю реветь.
– Милая, все в порядке, – должно быть, она передала пирог Купу, потому что ее руки нежно обнимают меня. Затем гладят меня по волосам, когда я разваливаюсь на части и хлюпаю в ее сиськах. Она шепчет мне на ухо: – Я тоже тебя люблю. Даже если ты испортишь мою новую шелковую блузку своими соплями, – она вздыхает. – Почему самые красивые девушки так уродливо плачут?
Когда я прихожу в себя и отцепляюсь от Сюзанны, Куп заканчивает раскладывать еду. Здесь есть все: фаршированная индейка, кукуруза, сладкий картофель. Они даже принесли клюквенный соус. От этого мне снова хочется разрыдаться, но сейчас нужно сосредоточиться на чем-то более важном.
Запах пищи приводит в беспокойство мой желудок.
– Ты немного зеленая, – осматривает меня с боку Куп, вытаскивая бумажные тарелки из мешка.
– Я просто немного устала. Все выглядит аппетитно, ребята. Огромное спасибо.
Каждый из нас наполняет тарелку едой, затем ставит стулья вокруг кровати Тео. Мы жуем в тишине, прерываемой только постоянным звуковым сигналом пульса Тео.
Через некоторое время Куп тихо замечает:
– Он похудел.
– Ты бы тоже, если бы питался исключительно жидкостями.
Куп смотрит на комок под одеялом, где трубка для кормления вставлена в живот Тео. В его глазах отражается боль, и он быстро переключает внимание на свою тарелку.
– Что новенького?
Я ковыряюсь вилкой в тарелке, гоняя туда-сюда бедную индейку, создавая впечатление, что ем. Им пришлось похлопотать. Мне совсем не хочется оскорбить их, ничего не попробовав. Или, что еще хуже, съесть и вернуть все обратно.
– Ничего. Его жизненные показатели стабильны.
– Как насчет ЭЭГ13?
– Без изменений, – шепчу я. – Мозговые волны похожи на поверхность озера.
– Моя бабушка Рода была в коме в течение двух лет, но потом вышла из нее, – небрежно трещит Сюзанна. – Просто однажды проснулась и потребовала шоколадный пудинг. У нее тоже не было мозговых волн. В конце концов, это ничего не значит. Если Бог захочет, чтобы ты проснулся, ты просыпаешься. Нет так нет. Ничего не поделаешь.
– Почему Бога всегда обвиняют во всем? – измученно говорит Куп. – Может быть, Господь просто позволяет жизни протекать так, как она протекает? Сам же просто наблюдает, как мы справляемся с трудностями.
– Бог типа часовщик, а не шахматист, – говорю я. – Так думал и мой отец.
– Понятия не имею, что это значит, – вставляет Сюзанна, – но точно знаю, что все происходит не просто так. Даже плохое. Это часть большого плана, который нам не дано понять. Бог – самая великая любовь во Вселенной
– Думаю, – бормочу я, – что Бог – это ребенок, который любит посыпать солью на раны.
Разговор переходит на другие темы. Куп сообщает о прогрессе в реставрации «Баттеркупа», который впечатляет. Если погода не подведет, то все работы будут доделаны в конце января. Как раз чтобы я успела открыть гостиницу ко Дню святого Валентина.
Чертова ирония.
Я стараюсь изо всех сил, чтобы проделать вмятину в куче пищи на тарелке, но мне удается укусить всего несколько раз. Ребята сидят еще час, потом мы собираем остатки и выбрасываем мусор. Когда Сюзанна идет в туалет, Куп неожиданно обнимает меня.
– Что ты собираешься делать? – тихим голос интересуется Куп.
Я знаю, что он имеет в виду, даже не уточняя.
– Ждать, – говорю я, голос ломается. – Неважно, сколько времени это займет.
Он отстраняется и смотрит на меня с такой болью в глазах, что от этого становится только хуже.
– А что, если это единственное что будет? – жестами показывает на лежащего неподвижно Тео. – Что же тогда?
– Я не теряю надежды, – яростно заявляю я. – Не сейчас, никогда. Если мне придется состариться в этой долбанной больничной палате, то так тому и быть. Если он проснется с IQ чашки кофе и его придется одевать, купать и кормить всю оставшуюся жизнь, я так и сделаю. Я люблю его, Куп. Несмотря ни на что. Я буду любить этого человека и заботиться о нем до самой смерти.
Я теряю способность говорить, поэтому мои следующие слова звучат задушенными.
– И даже тогда я буду продолжать любить его. И буду любить до конца времен.
Куп крепко обнимает меня, я чувствую, как у него перехватывает дыхание, затем он резко уходит, так что я не вижу его слез.
Сюзанна возвращается из уборной, и мы прощаемся. Я так вымотана, что усаживаюсь в кресло рядом с кроватью Тео и закрываю глаза, намереваясь вздремнуть несколько минут. Но когда разлепляю веки, на улице уже темно, а передо мной стоит Ана, шепча мое имя.
