Таким образом, еще задолго до своих путешествий в Египет, Океанию или Японию Бальмонт всерьез изучал древнюю культуру народов, населяющих эти страны, переводил их поэзию на русский язык. Видимо, в 1908 году Бальмонт впервые попытался перевести несколько образцов японской поэзии. 6 мая 1908 года он послал из Парижа в редакцию московской газеты «Русское слово» «несколько японских песен»[42] (судьба этих переводов неизвестна). Он умел настолько вжиться, «вчувствоваться» в чужие языки, обычаи и творения, что сближение с ними протекало для него совершенно естественно и безболезненно. «Погрузиться душою в восторг изучения, это я знаю, – утверждал Бальмонт. – Долгими, сложными, трудными путями сделать так, что в Индии ты индус, что в Египте ты египтянин и мусульманин с арабом, и жадный испанец в морях»[43].
Поздней осенью 1909 года Бальмонту удается наконец осуществить давно задуманное им путешествие в Египет – страну, олицетворявшую для него «край Солнца». В одной из своих статей о Египте Бальмонт писал:
В какую страну ни пойди, услышишь хвалы Солнцу, уловишь любовь к нему – и в народной поговорке, и в цветистом слове поэта, и в точной формуле мыслителя. <…>
Все египетские боги качествами своими и свойствами тяготеют к богу Солнца – Ра и тонут в океане его бессмертного сияния. <…>
Вознеслись в Небо уходящие обелиски, символизирующие солнечную силу пола, а равно устремленность души к Жизнедателю-Солнцу. Вознеслись безмерными и молитвенно-стройными громадами Пирамиды, в которых обманно видят лишь огромные гробницы, тогда как они являют взнесенность души к Солнцу…[44]
В своих очерках, посвященных Египту, Бальмонт обстоятельно рассказывал русским читателям о мифологии, истории, религиозных верованиях и культах Египта. Готовясь к своей поездке в «край Солнца», Бальмонт изучал труды французских египтологов, пытаясь приблизиться к «тайне» этой древней страны. Однако субъективность восприятия неизменно одерживала в Бальмонте верх над любым знанием; «край Озириса» рисовался поэту в розовых, романтических красках. Бальмонту всегда было важно обнаружить в той или иной стране близкие и созвучные ему приметы, отыскать в современности архаику, «седую старину», окунуться в жар лелеемого им Солнца. Поэтому достоверные описания и вполне адекватные частные наблюдения неизменно перемежаются в очерках и письмах Бальмонта с поэтическими восторгами и наивной умиленностью перед непознаваемым, таинственным, «первозданным» миром и его обитателями. «Нил, – утверждал Бальмонт в одном из очерков, – по самому существу своему таинственен и не поддается ни изъяснению, ни зачарованию магическому. <…> Два есть Нила – земной и небесный»[45].
25 октября 1911 года поэт писал из Бретани в редакцию «Русского слова» (Ф. И. Благову):
В конце ноября или в самом начале декабря я уезжаю в кругосветное путешествие. Индия, Индо-Китай, Индийский архипелаг, Австралия, Океания, Калифорния, Мексика. Я буду, конечно, излагать в очерках свои путевые впечатления. Причем заранее сообщаю, что они будут чисто художественные, эти очерки, без обременения их эрудицией, как это было (по свойству предмета) с очерками египетскими. <…> Проезжая по таким странам, как Индия, Индо-Китай и Австралия, призванным сыграть в недалеком будущем – быть может, в нашем Завтра – крупную историческую роль, я буду, конечно, говорить, и в очень определительных словах, о настоящем состоянии этих стран с точки зрения непосредственного практического интереса.[46]
Наиболее продолжительным и важным по своим последствиям было для Бальмонта его «кругосветное» путешествие, начавшееся в конце января 1912 года[47]. «25-го января нов<ого> ст<иля> я уезжаю в Англию, а оттуда в страны дальние, в Южную Африку и во всяческие южные области, какие доступны для обычного путника на Земном шаре», – писал Бальмонт А. М. Ремизову 4 января 1912 года[48]. 1 февраля 1912 года Бальмонт и Е. К. Цветковская отплывают из Лондона на Канарские острова (Тенерифе), а оттуда – к мысу Доброй Надежды (Кейптаун). Около месяца провел Бальмонт в Южной Африке, где посетил селения бушменов и зулусов; в Иоганнесбурге, одном из крупнейших городов Южно-Африканской Республики, он задерживается лишь на один день. Позднее Бальмонт подытоживал свои впечатления:
Южная Африка кажется сладкоблагоуханным садом – страна исполинского размаха природы с черными детьми – зулусами, с их гортанным голосом, с их непередаваемой торжественностью, с какою у них делаются самые обыкновенные вещи.[49]
В конце марта 1912 года Бальмонт отплывает из Кейптауна; его путь лежит через Мадагаскар на остров Тасмания, где он знакомится с городами Хобарт (столица острова) и Лонсестон. «Скучный Гобарт. Неуютная Тасмания. На этом острове английские поселенцы бесчеловечно истребили всех тасманийцев»[50]. Сходный по содержанию отзыв о Хобарте дается в одном из писем к А. Н. Ивановой[51]: «Этот город, бывшее место каторги, произвел на меня самое мучительное впечатление. Не знаю почему. Он ничтожен – и только. Но там есть великолепный музей и в получасе ходьбы прекрасный ботанический сад и возможности поездок. Однако уже через несколько часов по приезде на меня напала невыносимая тоска»[52].
В середине апреля путешественники достигли берегов Австралии. «На траме и пешком, вчера и сегодня, исследовал чуть ли весь Мельбурн, – рассказывал Бальмонт А. Н. Ивановой 22 апреля. – Чудовищно-огромный, безжизненный город. Жители – какая-то английская помесь 3-го сорта. Хороша лишь бухта огромная».
16 мая Бальмонт все еще в Австралии. «Я невольно задержался в Аделаиде, – пишет он А. Н. Ивановой, – и тоскую. Уже должен был бы ехать на корабле “Mоаnа” (что по-маорийски означает “Море”) в Новую Зеландию, но дело в том, что Елена захворала, пролежала в лихорадке неделю, и мы не могли уехать <…> уезжаем послезавтра в Мельбурн, а 22-го оттуда на корабле “Warrimoo” отбываем в Auckland <Окленд – англ.>».
О дальнейшем маршруте Бальмонта мы узнаем из его письма, написанного неделю спустя – 23 мая:
Я отправлю тебе это письмишко завтра в Гобарте. Волею корабля «Warrimoo» мы заезжаем туда на несколько часов. 31-го я буду в Веллингтоне. Оттуда хочу проехать до Оклэнда сушей – очень красивый путь. Если найду место на корабле, я уеду из Н<овой> Зеландии 18-го июня, на Тонга-Табу[53] лишь заеду и прямо отправлюсь на Самоа.
По мере удаления от «европеизированной» Австралии в тоскливом настроении Бальмонта, на которое он жалуется в предыдущих письмах, наступает решительный перелом: поэт радуется приближению Полинезийских островов (Океания) – главной цели путешествия. Письмо к А. Н. Ивановой от 28 мая, написанное в городе Данедин (на новозеландском острове Южный), окрашено уже в более радужные тона:
…Сегодня мы прибыли в красивый Дёнидин – какая-то смесь Норвегии с Шотландией à la polynésienne <на полинезийский лад – франц.>, и я блуждал в окрестных холмах так высоко, вольно и просторно. <…> Я радуюсь срокам, время проходит, и я счастлив приездом сюда – вот уже преддверье Океании. <…> На Австралию и глядеть мне не хотелось. Теперь опять повеяло чем-то светлым.
