С тех пор она не плакала. С тех пор она держала себя в руках. Старалась ни днем, ни ночью не думать ни о чем, кроме любви к Уиллу. Она уже не была самой собой, старалась ничем себя не выдать. Она была живой ложью, которая, если не убьет их обоих, даст ему то, о чем он мечтает.
И вот сейчас наконец ему можно было все рассказать. Можно, потому что менять решение уже поздно. Сейчас у него нет времени, чтобы передумать. Он бы уже не остался сейчас.
Но он не захотел слушать. Что ж, может это и к лучшему.
Где он сейчас? Почему не пришел?
"Я могу больше не увидеть его", - вдруг подумала она. Чудовищная мысль всей громадой навалилась на нее, ударила и сломила. Это невозможно! Такого не может случиться: больше не видеть его!
- Уилл, я здесь.
Он чуть было не прошел мимо.
- А... Привет!
Какие обычные слова. Какие пустые, обычные слова. Как будто он просто выходил погулять. В обычный вечер. Как будто еще будет завтра.
- Давай попрощаемся, - произнес он, и даже в темноте можно было различить его каменное лицо. - Тебе нет смысла оставаться здесь до утра. Ты, конечно, поставила их в известность о своем решении? Как я понимаю, мне ты сказала последнему?
Значит, так. Он вне себя. В нем говорит лишь обида. Его но переубедить, да и не нужно.
- Я бы хотела остаться, - сухие губы едва слушались ее. Но мы можем попрощаться сейчас, если ты так хочешь.
- Да, я так хочу.
Он легонько взял ее за плечи, наклонился и целомудренно поцеловал ее в лицо.
- Нет. Нет. Не так, Уилл. Нет.
Ее собственная боль, обида и печаль исчезли при виде его горя.
- Уилл, пожалуйста, - сказала она твердо, - выслушай меня. Всего одну минуту. Я хочу объяснить тебе...
- Лучше не надо, Сью.
Она медленно вздохнула, облизала запекшиеся губы, зажмурилась, чтобы унять красные пятна, заплясавшие в глазах, и проговорила снова:
- Мне надо тебе объяснить. Я... Я не...
- Я не хочу слышать! - закричал он.
Его лицо напряглось, подбородок задрожал, пальцы впились ей в плечи. Он пытался сдержаться, сохранить видимость спокойствия.
- Я... - попыталась она опять, но больше не смогла вымолвить ни слова. С трудом можно было лишь различить: - Уилл, я...
- Прекрати, - сказал он, а затем неожиданно мягко добавил: - Ничего, малыш, я понимаю.
И вдруг она ощутила его руки у себя на спине, и он, не совладав с нахлынувшим чувством, прижал ее к себе. Крепко, крепко. Так, что стало невозможно дышать.
Он понимает. Но что он понимает? Он не знает, что случилось. Как он может знать? Да и его гнев показывает, что он ни о чем не догадывается.
"Я ненавижу тебя, - подумала она, пытаясь устоять на месте. - Ненавижу за то, что ты такой сильный, что так хочешь лететь!"
- Хорошо, - сказала она тихо. - Я больше не буду.
Она улыбнулась. Она продолжала улыбаться. Вот так, наверное, и нужно прощаться. И больше ничего не надо. После этого мгновения он, конечно, понял, что она его любит. И неважно, почему она не летит, он должен понять, что она его любит, будет любить всегда.
Она увидела, как он повернулся и пошел прочь. И вдруг почувствовала, что по крайней мере частица ее всегда будет с ним, куда бы он ни улетел, где бы он ни был.
Шесть тяжелых удаляющихся в сторону шагов по бетону, и все затихло... Он повернулся. Нет, оглянулся, чтобы сказать:
- И передай ему от меня, чтобы он был достоин этого!
Сначала в эту очередь. Поставить печати на документах. Сделать уколы. Теперь сюда. Медицинская проверка.
- Вы понимаете, мистер Барт, довольно редкий случай, когда муж решает лететь один, если его жену не пропустили.
Улыбайся. Нет. Не так. Веди себя должным образом. Подумаешь об этом позже. Теперь иди сюда. Поставь штамп на эту бумагу. Встань в этот ряд.
"...не пропустили!"
Наконец все процедуры закончены. Еще час до отлета. Кто-то разносит кофе. Предлагают таблетки. Успокаивающие? Возбуждающие? Он не знал. Он проглотил таблетку и одним глотком выпил кофе.
"Не пропустили?.."
Но она ничего не сказала ему об этом... Она никогда... У нее ведь была белая карточка, такая же, как у него.
Он встал, чтобы поискать кого-нибудь, кто может все объяснить. И вспомнил слова, которые сейчас сказал врач-психиатр. Вспомнил нотку сомнения в его голосе, когда он говорил, что Сью... Если сейчас Уилл начнет спрашивать и обнаружится, что он не знал...
Он обязан был знать.
Не пропустили? Почему? Что с ней?
"Осел! Какой же я осел, - думал он. - Что я наделал!"
"Я люблю тебя, Уилл", - сказала она. А он кричал на нее. Может быть, он еще сумеет повидать ее. Может быть, она все-таки осталась. Кто-то должен это знать!
и вихре звезд
иль на нашей планете...
Стрелки часов сливались в полосы, а цифры казались звездами, и она никак не могла понять, который час. Она не знала, сколько еще осталось ждать. Стараясь не скрипеть, она повернулась на узкой складной койке. Лежать было невмоготу.
Впрочем, если она сейчас выйдет и будет одной из первых, она сможет подойти прямо к проходу. Она знает, где они пойдут. И тогда она будет очень близко к нему, почти может прикоснуться, когда он пройдет мимо.
Еще час до рассвета. Хотя, видимо, не одна она подумала об этом.
В кафетерии уже горел свет, и посетители торопливо пили кофе. Она пришла вовремя. Встала в толпу ожидающих и начала, как могла, протискиваться вперед. К тому времени, когда показался оркестр и музыканты принялись настраивать инструменты, она стояла у самого прохода. Оркестр заиграл, и с ней чуть не случилась истерика. Все вокруг начали петь.
Она тоже запела.
Скажи мне: я вижу
в пришедшем рассвете...
Только пока еще не было настоящего рассвета. Солнце еще не взошло. Как только оно покажется, огромный корабль исчезнет. Он будет наполнен людьми, и среди них - Уилл. Он также станет частицей того человеческого самопожертвования, которое утолит голод дракона и заставит его улететь.
А вот и жрецы, пасущие это стадо жертв. Жрецы в обыкновенных костюмах: президенты компаний, ученые, газетчики.
Прямо за ними двигались их пленники. Пять сотен голов, пятьсот пар рук и ног. Настолько одинаковые в своих белых комбинезонах, что не различить.
Один из них что-то сказал. Его имя было Уилл. Он заметил ее. Он сказал...
"Он ничего не знает. Он ненавидит меня. Он думает..." Она не могла вспомнить, что же такое он думает. Что-то очень плохое. Ужасное. Ведь она хотела рассказать ему. Объяснить. Сделать, чтобы все было понятно.
"Что же он мне сказал? Что он проговорил, когда проходил мимо?"
Она закрыла глаза и стала вспоминать его лицо, движения губ, стараясь не слышать ни шума вокруг, ни оркестра, ничего. Стараясь не отвлекаться. Она должна узнать по его губам, что он сказал. Она же знает их малейшие движения, все вместе и каждое в отдельности.
Первое слово было "малыш". Второе - "люблю". Но этого не могло быть! Он ее ненавидит. Она неправильно соединила произнесенные им звуки.
Заголосила сирена, и воздух наполнился грохотом. И люди закричали:
- Назад!
- Что вы делаете! Назад!
- Взрыв... нуль... назад!
Ее хватали за ноги, сжимали руки, но не могли удержать. Она освободилась. Побежала вперед. Быстрее, быстрее, чтобы ее не догнали.
Но уже никто не пытался ее догнать. Она должна была сделать так, чтобы он узнал. И узнать самой. Что он сказал... она сказала... можно сказать... нужно сказать.
- Малыш... люблю...
- Я люблю тебя, Уилл, - прошептала она, когда взрыв потряс воздух и бетон содрогнулся под ногами, возвещая о прощальном прыжке дракона. Затем пламя омыло ее и бросило на дрожащую землю. Она лежала ничком, устремив взгляд в сторону Уилла, который сейчас, несомненно, мог видеть ее сквозь пламя, на котором стоял.
И последней мыслью была счастливая уверенность: ему скажут. Он узнает.
