Дама, привлекшая их внимание, подошла к бару и поставила на стойку стакан.

– Еще, – хриплым голосом проговорила она.

– Конечно, конечно, – сказал Коэн. – Мисс Миллард, вы знакомы с мистером Гроссом? Чем больше людей знакомятся друг с другом, тем лучше для всех.

– Рад познакомиться с вами, мэм, – сказал Гросс. – Мистер Коэн мне только что сообщил, что вы работаете в радиобизнесе.

– Здравствуйте, – ответила мисс Миллард. – Но я не работаю в радиобизнесе.

– Что я вам говорил? – заметил мистер Коэн, энергично смешивая мартини. – Она просто пишет стихи.

– К черту стихи, – заявила мисс Миллард.

– Ха! – удивленно воскликнул Гросс. – Что-то не так, мэм?

– Все равно вы мне не поможете.

– Не говорите так, мэм. Я вспоминаю, как мы однажды в субботу устроили дома вечеринку, сломался туалет, квартиру начало заливать. Могло показаться, что проблема неразрешима – ведь все водопроводчики уже не работали. Но оказалось, что друг сестры моей жены когда-то учился на ветеринара, и он просто снял пиджак и принялся за работу…

Мисс Миллард со скорбным видом глотнула еще мартини, а потом, казалось, приняла решение.

Хорошо, я расскажу вам (заявила она), и вы сами увидите, чем можете помочь, и мистера Коэна это тоже касается. Если у вас хватит ума, вы отбежите от меня на добрую милю. Это хуже, чем быть прокаженным, и во всем я виновата сама – и только я одна.

Вы знаете, какие стихотворения я сочиняю? Их большей частью передают в эфир по вечерам в сети ДИТ; но некоторые произведения я продаю и в газеты. Вдохновенные поэмы – «Боже, дай мне то, Боже, дай мне это». Возможно, это не лучшие стихи на свете, но они действительно продаются, и люди пишут мне письма, сообщая, что мои труды им помогли. Даже проповедники и священники иногда пишут… Еще была одна женщина, которая сообщила, что я спасла ее от самоубийства. Если людям нравятся мои вирши и если они извлекают из моих стихов что-то делающее жизнь лучше, тогда почему бы мне не давать людям то, чего они хотят? Почему нет?

(Гросс пожал плечами, показав, что не намерен обсуждать данный вопрос).

Я не знаю, как это случилось и кто это со мной сделал, но боюсь, что теперь мне придется снова устраиваться в школу учительницей. Если мне кто-нибудь даст работу, когда обо всем узнают… Вы можете уже смешивать следующий коктейль, мистер Коэн; я как раз покончу с этим, когда вы приготовите новый.

Все началось несколько недель назад, когда я решила, что настало время отдохнуть. Я собрала вещи, села в свой автомобиль и отправилась в старинный французский район Квебека. У них там дрянные дороги; но еда весьма недурная; я прикупила несколько хорошеньких антикварных вещиц, и все шло как надо, пока я не добралась до местечка под названием Пас де Анжи, на реке Бенуа. Там находится священная реликвия, она хранится в часовне у монахов-бенедиктинцев. Да, еще, знаете ли, у этих монахов очень хороший хор.

А ведь я пишу стихи, которые, как все уверены, религиозны по содержанию, и я пытаюсь общаться с другими людьми как подобает доброй христианке, но обычно хожу в церковь не чаще раза в год и не уверена, что переступила бы порог часовни в Пас де Анжи, если б не оказалась в этом городке после обеда, когда ехать дальше было уже поздно. Я перечитала все книги, которые у меня с собой были, а посмотреть там, кроме церкви, больше нечего.

В итоге я пошла в храм и села на скамейку. Был чудесный осенний день, тихий, безветренный. Свет проникал через запыленные стекла, которые показались мне очень роскошными для такого маленького местечка. Сидя в храме, я испытала замечательное ощущение мира и спокойствия, возможно, как раз такое чувство и должна приносить нам религия. Я сидела там очень долго, ни о чем не думая – вернее, мои мысли словами выразить нельзя. Через некоторое время стало смеркаться. Я встала и собралась уходить; и в то же самое время чувство, о котором я говорила, исчезло, как будто очарование разрушилось; и у меня осталось лишь воспоминание об этом чудесном переживании. Я как раз начала размышлять над новым стихотворением, которое следовало выпустить в эфир на следующей неделе, – и тут у самых дверей я повстречала маленького священника, который как раз входил в церковь.

Он заговорил со мной по-французски. Я неплохо знаю язык, но этот канадский французский звучит так странно – в общем, мне нелегко было разобрать его слова. В конце концов я поняла, что он приглашал меня остаться на вечернюю службу и послушать хор. К тому времени я проголодалась, и начало стихотворения для следующей недели уже тревожило меня; я попыталась отказаться; но он выглядел таким огорченным, что я наконец сдалась и вернулась в храм вместе с ним. После этого священник произнес какие-то слова, которые я не совсем поняла; что-то о нежданных благодеяниях… Потом он покинул меня.

Хор был великолепен и оправдал все ожидания; когда запели монахи и в сумрачном воздухе разлился запах ладана, это чувство – нечто священное и благоговейное, если вы понимаете, о чем я говорю; как будто я стала легче воздуха и могла взлететь вверх прямо сквозь крышу – это чувство отчасти вернулось, но только на короткий миг, потому что я все время беспокоилась о своем стихотворении. Я, казалось, остановилась на первых двух строках:

Боже, дай мне дерево, цветок, дитя;Боже, дай мне птицу лишь на час…

После того как служба закончилась, я больше не видела маленького священника; и позднее я была так занята осмотром достопримечательностей и поиском нужной дороги, что стихотворение, которое я не написала, вылетело у меня из головы – пока я не вернулась в город. Затем вид знакомых улиц и магазинов напомнил мне, что нужно сдавать материал. Я попыталась поработать над текстом, поставив автомобиль в гараж, но дело никак не шло дальше первых двух строк. Когда я поднималась в лифте, эти две строки напомнили мне о происшествии в церкви; и я испытала на миг все то же чувство, с которым впервые столкнулась в Квебеке – вы бы назвали это экстазом.

В то мгновение, как я отворила дверь квартиры, я почувствовала: что-то неправильно. Я услышала крик. Я помчалась в свою гостиную, и там… там был новорожденный младенец, который ползал по ковру и вопил что было сил. В комнате было и все остальное: молодой дуб, который, казалось, прорастал прямо из-под пола, касаясь ветвями потолка; только что срезанная роза лежала у меня на столе; и желтая иволга сидела среди ветвей дерева.

Да, сделайте мне еще порцию, мистер Коэн. Вам, мужчинам, неплохо бы понять, что одно дело – много лет сообщать Богу, что хочешь ребенка, и совсем другое – внезапно обнаружить, что ребенок появился. Во-первых, я не замужем; я никогда замужем не была; и я только что вернулась из продолжительной поездки. Могу представить, какой поднимется шум, когда все узнают, что я вернулась с ребенком. Я женщина решительная, я могу не обращать на это внимания, но люди, которые покупают мои стихи, – достойные прихожане, и мне не следует об этом забывать.

Во-вторых, об этом существе нужно позаботиться. Извините меня, я уверена, что у меня в квартире очень милый, прекрасный ребенок, как раз такой, о котором я писала. Но я ничего не знаю об этих созданиях; когда у моих друзей появляются дети, я даже на руки их боюсь брать. Я сумела уложить ребенка в кровать и начала по телефону разыскивать няньку, которая могла бы прийти и помочь мне, в то же время пытаясь выдумать историю, которая объяснила бы появление ребенка. Казалось, что все няньки в городе были заняты, но я наконец отыскала одну. Как раз тогда, когда я этим занималась, иволга вылетела из окна. Я посмотрела на часы. Прошел ровно час с той минуты, как я вошла в квартиру. Именно к этому сроку я должна была сдать свою поэму.

Когда явилась нянька, дела пошли еще хуже. Мне пришлось потратить полдня, покупая вещи для ребенка – он, кстати, намочил мне кровать, – и я не смогла придумать никакой другой истории, кроме рассказа о младенце, подброшенном к моему порогу. Нянька, очевидно, мне не поверила – она, скорее всего, считает, что я где-нибудь украла ребенка, и говорит, что мне следует его зарегистрировать. Я наконец ушла, но в квартире кавардак, и бог знает что мне теперь делать.