– Фарисейство в чистом виде, – вздохнул я и добавил: – Но, Александр, у меня к вам есть один вопрос…
– Спрашивайте, – коротко ответил он.
Я немного замялся, потом заговорил.
– Александр, – сказал я, – мне довелось быть в этом городе несколько лет назад, когда он был еще столицей Османской империи. Теперь я вижу его иным, когда он стал югоросским Константинополем. Сегодня это совсем другой город. Дома остались прежними, но люди в нем совсем другие. Вы навели тут жесточайший порядок, полицейские, или, как у вас их называют – «gorodovye», стоят буквально на каждом шагу. Но при этом никто не выглядит забитым или несчастным, а все довольны. Почему?
– Понимаете, Сэм, – ответил мне Тамбовцев, – бывает порядок ради порядка, а бывает порядок ради людей. У нас как раз такой случай. Городовые стоят на каждом шагу, это да. Но пока не происходит ничего криминального, они ни во что не вмешиваются. Мы за этим строго следим. Если вы заблудились – смело подходите к любому и спрашивайте дорогу. Вам ответят со всем возможным тщанием.
– Хорошо, – сказал я, – запомню. Но, Александр, куда делись все эти воры, нищие попрошайки, грабители и убийцы, которыми город был переполнен в мой прошлый визит?
– Знаете, Сэм, – канцлер Тамбовцев на минуту задумался, – когда мы высадились в тогда еще турецком Стамбуле и взяли в плен самого султана, вся эта публика, огорченная подобным развитием событий, по своему обычаю тут же принялась громить христианские кварталы города и убивать иноверцев. Адмирал Ларионов приказал нашим солдатам немедленно остановить погром и резню. Для наведения порядка было разрешено применять любое оружие, за исключением, пожалуй, только тяжелых пушек.
– И вы их всех… – с некоторым испугом спросил я, признавая, впрочем, в душе необходимость таких жестких мер при столь трагических обстоятельствах.
– Ну, не совсем всех, – ответил Тамбовцев, – но самых кровожадных и буйных – точно. Потом, когда Черное море было окончательно очищено от остатков турецкого флота, к нам на помощь прибыли греки из России, по большей части служившие в русской армии. С их помощью мы смогли создать из местных жителей отряды Национальной гвардии, совместно с которыми окончательно взяли под контроль город и окрестности. С их помощью мы и начали наводить тот самый образцовый порядок, который вас так удивил. Одновременно КГБ разыскивало сбежавших участников погрома, на чьих руках была кровь невинных жертв. После суда и приговора они попадали туда, куда им была единственная дорога – на виселицу. И это даже было гуманно – ведь родственники убитых ими людей хотели их, как это у вас называется – линчевать. Тогда, поняв, что прежней жизни уже для них не будет, разбойники и убийцы стали переправляться через Босфор, ища спасения в тех землях, на которые еще не распространилась наша власть. Вместе с ними бежали и чиновники бывшей султанской администрации. Многие так торопились унести ноги, что, прихватив золото, бросили на произвол судьбы свои гаремы. Золото им, впрочем, чаще всего увезти не удалось. На приграничных таможнях нажитое взятками и грабежами имущество и ценности конфисковались. Беглецам оставляли лишь небольшую сумму на обзаведение имуществом на новом месте жительства. Что же касается их брошенных жен, то мы взяли этих несчастных женщин с их детьми, оставшихся без кормильца, под свою опеку. Сходите в наш военный госпиталь – он тут рядом, – в нем живут те из них, что не нашли еще себе нового мужа или же подходящую работу.
– Александр, у вас что, и женщины работают? – удивленно спросил я, подумав, что у меня уже есть темы для двух, нет, даже для трех статей. Работающие женщины – это ведь тоже такое дивное диво, про которое будет интересно прочесть американским читателям.
– Да, работают, – кивнул мне канцлер Тамбовцев, посмотрев на часы, которые он носил не в кармане, как это принято, а на запястье левой руки. – А теперь, Сэм, давайте пойдемте, пообедаем, и вы все увидите сами.
Обед в правительственном ресторане при дворце Долмабахче был восхитительным, хотя и состоял из блюд, мне решительно незнакомых, за исключением, пожалуй, шашлыка, который я уже пробовал в гостинице. Прислуживали нам прелестные девицы в длинных черных платьях, украшенных кокетливыми кружевными белыми фартучками. В основном это были девушки в восточном стиле. Но среди них были и красотки вполне европейского вида, и даже одна мулатка. Ах, эти опущенные долу глазки, отстраненные, но в то же время доброжелательные выражения на милых личиках. А уж когда во время перемены блюд твоего плеча, как бы ненароком, касается тугая женская грудь, и тебя обдает легким ароматом духов… Нет, об этом непременно надо написать.
Во время обеда Александр то и дело называл мне названия блюд: это – русская солянка, это – турецкий шашлык из баранины в гранатовом соусе, а вот это – русский торт по-киевски.
И когда та самая очаровательная мулатка принесла нам крепкий турецкий кофе, к которому я стал относиться намного лучше после вечера, к нашему столику подошел человек средних лет в темно-синей форме.
– Вы разрешите? – спросил он. – Мистер Клеменс, позвольте вам представиться – адмирал Ларионов, Виктор Сергеевич. Очень рад видеть вас в Константинополе. Давно хотел с вами познакомиться поближе.
Вот так, запросто, подошел и представился. А попробуйте так же пообщаться с нашим президентом…
После обеда адмирал откланялся – мол, дела, а мы с Александром вернулись в его кабинет. Первым делом хозяин налил мне в бокал восхитительного коньяка.
– Сэм, – сказал он, – Эндрю к вашим услугам в ближайшие дни. Он покажет вам все, что вы захотите. Кстати, у нас в Константинополе живет еще один американский писатель. Если вы не против, то я его с вами познакомлю.
«Ну вот, – подумал я. – Чего в Америке практически нет – так это писателей, которых было бы интересно читать. В моде скучные моралистические опусы, примерно такие, какие я высмеял в “Томе Сойере”. Другие пишут про индейцев и Дикий Запад, неуклюже подражая покойному Джеймсу Фенимору Куперу. Впрочем, и его произведения были необыкновенно скучными, а каждый поворот повествования был виден за версту. Были у нас, конечно, и неплохие писатели – Вашингтон Ирвинг, Натаниэль Хоторн, Эдгар Аллан По. Но они все давно уже находились в краях, откуда даже югороссы не смогли бы их переправить в Константинополь. Разве что Герман Мелвилль, написавший две или три неплохие книжки – но его я совсем недавно видел в Нью-Йорке, где он работает таможенником».
Тем временем Александр, смотревший с улыбкой на меня, продолжил:
– Сэм, вам знаком Джордж Генри Бокер?
«Бокер был когда-то весьма неплохим драматургом», – подумал я, и спросил уже вслух:
– Но он вроде сейчас находится в Петербурге?
– Нет, – ответил Тамбовцев, – он уже здесь, в Константинополе.
– Александр, – ответил я, – Бокер – это, пожалуй, один из немногих американских писателей, с кем мне было бы интересно познакомиться.
– Ну, вот и отлично, – сказал мой собеседник. – Я поговорю с Джорджем и дам вам знать, когда и где он может с вами встретиться.
Мы распрощались, и Эндрю, как и было мне обещано, повез меня по достопримечательностям этого так сильно изменившегося города.
Как обычно, какая-то сардоническая жилка хотела найти что-нибудь глупое или несуразное в ситуации, в которой я оказался. Но впервые за всю мою жизнь мне ничего не приходило на ум. Разве что в голове у меня ворочалась одна мысль – почему же так интересна моя скромная персона, и почему сам канцлер Югороссии тратит на меня половину своего рабочего дня?
Несколько статей, которые я напишу и в которых я обрисую Югороссию и ее обитателей перед американцами в выгодном свете? Не верю – это было бы слишком мелко. И зачем меня хотят познакомить с Бокером?
24 (12) ноября 1877 года, утро. Константинополь
Игорь Синицын, капитан морской пехоты
Вчера наш «Североморск» вернулся в Константинополь из похода в Карибское море, во время которого он сопровождал транспортный конвой, состоящий из танкеров и транспорта «Колхида». В случае попыток военно-морских сил любой державы задержать суда конвоя для досмотра или, не дай бог, ареста, мы должны были препятствовать этому. Или, в случае попыток задержать наши суда в порту захода. Впрочем, желающие совершить такое экзотическое самоубийство вряд ли нашло бы. Кроме того, мы должны, как говорят военные, «показать флаг», то есть напомнить всем о том, что мы ребята серьезные и шутить не любим.
