– Лика! Ты совсем сдурела?! Я всю дорогу думала, ты шутишь… А ну-ка убрала эту штуку куда подальше!

Вот ведь зануда! Я вздохнула и убрала баллончик с краской обратно в рюкзак.

У Ксюхи Кузнецовой, моей соседки по комнате и наследницы империи автозаправок, был один существенный минус. Она была страшной трусихой и не желала ввязываться ни в какие приключения, от слова совсем. Согласитесь, что, когда вам восемнадцать, и у вашей семьи достаточно денег, чтобы отправить вас учиться в один из самых престижных колледжей-пансионатов Великобритании, такая подруга очень скоро перестает быть подругой и становится скучным довеском к вашему существованию – жандармом и непрошенном ангелом-хранителем одновременно.

Милая, послушная девочка, Ксения исправно грызла кремень науки – вместо того, чтобы, как все нормальные люди, тусоваться, прогуливать и приползать в общежитие под утро, карабкаясь в свою комнату через окно по стволу ползучей ивы. Как вы, наверное, уже догадались, последним исправно занималась я.

И, конечно же, идея закрасить дверь кабинета ректора по дисциплине ярко красной краской принадлежала мне – в отместку за то, что посмел обозвать наш «русский» корпус улицей красных фонарей. Под названием «русский» корпус обычно имели в виду восточное крыло общежития, где по собственному желанию кучковались девочки из состоятельных московских и питерских семей.

Никакого борделя у нас, само собой, не было, но пошуметь могли изрядно – особенно после сессий. Пару раз тайком протаскивали мальчиков из соседнего пансионата, устраивали дискотеку. Делов-то. «Англичанки» нас недолюбливали, жаловались ректору, который в свободное от придирок время учил нас истории средних веков. На одной из последних лекций эта сволочь прям так и сказала – устроили, мол, улицу красных фонарей в престижном заведении. И морду скривил так презрительно, будто лорд какой…

Выглядел этот гаденыш и впрямь как недобитый большевиками аристократ. Породистое, вытянутое лицо, прямой нос с вечно подрагивающими ноздрями – будто он постоянно к чему-то принюхивался – тонкие, презрительно изогнутые губы. Добавьте к этому рост за метр девяносто, зачесанные назад черные волосы, пытающиеся просверлить в вас дырку глаза – и будете иметь полный портрет нашего ректора по дисциплине, доктора наук, профессора Николаса М. Кронвиля, которого мы все лаково называем Никки. Разумеется, когда не восклицаем «ну и урод этот Кронвиль!» и не рычим «вот ведь козел этот Кронвиль!».

На самом деле, заявить, что в «русском» корпусе у нас бордель, было еще не самое мерзкое из всего, что этот фашист нам наговорил. Полгода назад, к примеру, пряча мерзкую усмешечку, заявил, что с моим акцентом я могу рассчитывать разве что на карьеру в сфере обслуживания европейских иммиграционных служб – это с дипломом-то элитного международного колледжа, после которого с удовольствием берут хоть в Оксфорд, хоть в Гарвард!.

Учитывая, насколько популярен наш «пансион благородных девиц» в российских элитных кругах, дело дошло до совета директоров, а потом и до совета попечителей. Подняли даже вопрос, а что вообще делает мужчина в роли ректора по дисциплине женского пансионата. Однако, каким-то непостижимым образом все это дело замяли – поговаривали, что Кронвиль владеет контрольным пакетом акций благотворительного фонда, который ежегодно устраивает балы с участием знаменитостей и особ королевских кровей. Крупная часть сборов с этих благотворительных балов шла и на наше родное заведение имени Харольда Уилсона. Совет решил, что было бы крайне неприятно лишиться такого высокого покровительства, сделал Кронвилю мягкий выговор (а на деле просто попросил не высказываться уж слишком открыто) и благополучно оставил его у руля. Сделав отныне и навсегда моим личным врагом.

– Давай уже, двигаем отсюда! – прошипела Ксюша, трясясь и оглядываясь.

В одиннадцать ночи коридор главного административно-учебного корпуса, где, в том числе, располагались кабинеты лекторов, был пустынен и тих, камер нигде не было, но моя подруга все равно безнадежно трусила. Хотя, казалось бы, что уж ей-то трусить – даже если и выгонят, папочка быстро пристроит ее в какой-нибудь похожий колледж, может даже и получше этого. Что вряд ли произойдет со мной – мамаша у меня хоть и владеет сетью спа-салонов, все же не долларовая миллионерша. На два годичных платежа за школу вряд ли раскошелится. А то и вообще, отправит в наказание подметать стриженные волосы куда-нибудь в Краснодар. И будет мне и Лондон, и Париж, и Марсель с Прагой в придачу.

– Умничка! – похвалила меня Ксения, тяня за рукав в сторону служебного выхода, откуда мы с ней пришли. И зачем я только позволила ей пойти со мной!

Вот именно для этого – подсказал внутренний голос. Чтобы в последний момент успела все исправить, схватив меня за руку. Эх, придется оторвать душу как-нибудь по-другому – более безопасным способом.

Снова вздохнув, я поправила на плече потяжелевшую сумку и позволила себя увести. Проникли мы сюда благодаря маленькой хитрости – сегодня, почти перед самым закрытием корпуса на ночь, просунули в дверь тонкую, длинную тетрадь. Дверь служебного выхода издалека выглядела закрытой, однако механизм защелкнулся не полностью, и, после того, как здание опустело, мы спокойно открыли эту самую дверь, потянув ее на себя.

Думать противно, что все это было зря.

– Будешь? – оказавшись на свежем воздухе, я помахала перед Ксюшиным лицом пачкой Мальборо. Помахала не просто так. При всей своей «пай-девочковости», эта принцесса автозаправок вот уже полгода как безуспешно пыталась бросить курить. Это было, своего рода, моей маленькой местью – не видать мне теперь мечущегося по общежитию Кронвиля, с почерневшими от бессильной ярости глазами. Пройдет, эх, пройдет мимо меня удовольствие сидеть с невинным видом у него в кабинете, и на шипение – «Я знаю, мисс Красновская, что это вы!» – поднимать высоко бровки и вопрошать – «А какие, мол, ваши доказательства?».

Отчаянно покрутив головой на мое предложение сдаться табачным богам, Ксения отвернулась и быстро зашагала по тропинке, пролегающей меж кустов сирени, в сторону нашего общежития. Оглядываться и контролировать меня ей больше не было нужды – служебный выход административно-учебного здания был снова надежно заперт, миссия «не позволить моей заднице найти себе очередное приключение» – завершилась полным успехом. Триумфом, можно сказать.

Подкурив, я зло затянулась и поплелась следом, чувствуя неудовлетворенность в душе и урчание в желудке – из-за планирования несостоявшейся проказы мы с Ксенией пропустили ужин. И все же, через несколько шагов раздражение постепенно сошло на нет – призрачная красота ночного английского сада, в который постепенно уводила меня тропинка, успокоила бы даже разъяренного тигра.

И колледж, и общежитие располагались на территории старинного поместья в графстве Суррей, неподалеку от деревеньки Вирджиния-Уотер, облюбованной русскими олигархами. Когда-то давно это поместье принадлежало семье первого герцога Веллингтонского – того самого, Артура Уэсли. В бунтовские шестидесятые неблагодарные потомки, унаследовавшие родовое гнездо, свалили то ли в Штаты, то ли в Австралию, а поместье выкупила компания, занимающаяся гостиничным бизнесом. Благополучно разорившись спустя всего лишь три года, компания распродала все имущество с молотка – и многострадальное поместье, вместе с прилегающим к нему лесопарком и собственным зацветшим прудом, отошло акционерной компании «Брандт», владеющей сетью приходских и монастырских школ для девушек-подростков.

Так что еще пару десятков лет назад в нашей школе, как это ни удивительно, всем заправляли монахини и мать-настоятельница. Воскресенье начиналось с длиннющей службы в церкви, в качестве повседневной одежды воспитанницы носили длинные, бесформенные платья и фартуки, а ровно в девять вечера все как одна сопели носом в подушку, повинуясь строгому режиму сна и бодрствования. И, конечно же, не шлялись в одиночестве по темному ночному саду, наплевав на глупый «curfew» и раздумывая, а не вызвать ли такси и не отправиться ли в Лондон на гульки до утра. Благо, от нас всего сорок минут езды хоть до Челси, хоть до Сохо. Ну, разумеется, и возрастом они были помоложе меня – эти самые подростки в фартуках.