− Мам, а в какие игры вы играли?
− Детские игры были тоже незабываемы. Ребятишек в семьях было много, и мальчишек, и девчонок. И жили, и играли все дружно, не ссорились. Во всяком случае крупных ссор не было. И хотя возраст у всех был разный, примерно 5-12 лет, мы всегда находили общий язык между собой. Играли в прятки, городки, в летнее в время, после дождя, запускали бумажные кораблики. У кого были велосипеды, учили кататься друг друга. Чертили классики на земле, прыгали, боясь наступить на черту. Девчонки скакали на скакалках, а все вместе играли в вышибалы. Когда уставали от подвижных игр, садились на лавочку и играли в глухой телефон, в фанты. Я больше всего любила играть в домики-клетки. Вначале строили дом из досок, у кого красивее и лучше получится, приносили в него старую одежку, игрушки, своих кукол. Вместо посуды были стекляшки. Так формировалось понятие лучшей хозяйки. Лепили из песка разную стряпню. И еще играли в школу. С таким волнением и нетерпением ждала, своей очереди быть учителем. И меня внимательно будут слушать мои «ученики». Брали пошире доску и писали мелом на ней. Да, ходила в кино на детский сеанс, а позднее на школьные вечера по субботам. А еще позднее − в клуб, на танцы. Но прежде, будь добра наносить воды из колодца от Зарезенковых, воды в огуречник, в бочки железные и во фляги для полива мелочи − это в летнее время. Воду из колодца, сделанного в виде журавля, черпали бадьей, деревянной, выливали в ведра и несли на коромысле. В зимнее и весенне-осеннее время возили в корыте навоз в огород и огуречник, разбрасывая его вилами ровными невысокими рядами. Тем самым и огород удобрялся, и животным было свободнее в пригонах. − я вздохнула, − тяжелая работа, но бери столько, сколько сможешь унести, увезти. Работа в деревне − круглый год.
Так жили все, так жила и моя семья, состоявшая из женщин − бабушки, Прасковьи Ивановны, тети моей любимой лёлечки − Уваровой Феоктисты Алексеевны, старшей дочери в семье Уваровых. Мама стала жить в деревне Велижанка гораздо позднее, когда для нее появилась работа в селе. Она бухгалтер по образованию. А до этого жила и работала по деревням района, а то и за пределами его. И я. Воспитание получала от мамы старенькой (бабушки) и лёльки Фины.
Немного поплутав по незнакомым улочкам, мы вернулись в отель. Вечер решено было скоротать на террасе. Ведь завтра предстоял важный день! Уютно устроившись в креслах, мы пили чай, наслаждаясь теплым августовским вечером. Каждый был в своих мыслях.
− А какие чудесные были у нас вечера… − прервала я молчание.
− Расскажешь? − оживилась дочь.
Эти воспоминания вызывали у меня улыбку:
− Я помню… Особым праздником в семье считалась баня − субботний день. Она была построена в огороде. Наверное, в целях пожарной безопасности. Топилась по– черному. Печь была сооружена в виде каменки, т.е. камни сверху были положены на топку. Затапливали баню с самого утра, а к вечеру, часам к пяти, она уже выстаивалась. В доме, обязательно к бане, бабушка стряпала большой пирог с картошкой и салом, естественно, добавлялся и лук, в меру. Ставили самовар на углях, большой, ведерный. В первый пар (так было принято!) ходил мой хрестный − Уваров Анатолий Алексеевич, затем его жена с бабушкой или лёлькой, а уж потом я (или с мамой, или с бабушкой). Волосы мыли щелоком − вода дождевая или снеговая, с добавлением золы. А в летнее и осеннее время еще и запаривали мелкую ромашку, которая росла в огороде, − взглянув на волосы дочери, которые тяжелыми волнами рассыпались на ее плечах, продолжила, − оттого и волосы, наверное, в нашей семье были богатыми, красивыми, вьющимися. А у меня была коса, сколько себя помню. Я не могла даже сама промыть ее, настолько волосы были длинные и густые, тяжелые. И мне мыли голову или бабушка, или лёлька, или мама. Парились березовыми вениками! Ни с чем не сравненное чувство! А после бани отдыхали на кроватях, попивая горячий чай из самовара. Вся семья помылась, попарилась, отдохнула − и за стол, большой, деревенский. А на столе − горячий пирог, но уже отдохнувший от выпекания в русской печи. Поели, хрестный мой, дядя Анатолий берет в руки баян, и льется песня в избе Уваровых. Вначале грустная мелодия, которую запевает бабушка, каждую минуту думающая и ждущая деда с войны. «Сронила колечко, со правой руки…», «То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит…». Ей помогает сын, Анатолий Алексеевич, играет на баяне и поет. И слезинки вместе с песней блестят в ее глазах от воспоминаний о милом дружке. Видя это, Анатолий переключается на более легкую мелодию: «… Удивительный вопрос − Почему я водовоз?! Потому что без воды, и не туды и не сюды!» Это лёлькина не любимая песня, но она улыбается и прощает эту шутку родному брату. Она ведь в ту пору воду возила из пруда на маслосырзавод. В начале на быке, с металлической бочкой, а потом стала впрягать лошадь. Да пусть лучше песня льется над столом, чем слезы. А потом снова грустная − «Темно-вишневая шаль» К. Шульженко. Нам, детям, не принято было сидеть за столом со взрослыми, ну, если петь… Это другое дело. И вот я уже слышу приглашение дяди: «Люха, иди споем «Оренбургский пуховый платок»! И я с радостью бежала и мы пели. И мама моя подключается, но брат ее останавливает: «Ты, Мария, нас не сбивай. У тебя лучше получается пляска и танцы. Или подыграй мне, возьми в руки балалайку или гитару». А потом поем «Огней так много золотых», «Называют меня некрасивою». Семья у нас была музыкальная, песенная! С наступлением лютых холодов, когда морозы достигали минус тридцати градусов, а то и сорока, вечерами садились и стряпали пельмени. Какие же это были прекрасные вечера! Бабушка замешивала тесто на пельмени, мама резала и крутила мясо на ручной мясорубке, готовила фарш. И только лёлечка моя, Фина, не принимала в этом участия. Руки, натруженные за день, на тяжелой работе, не слушались ее. Не получались у нее пельмени! Вот чурку дров расколоть − это да, или по хозяйству управить скотину, таская пудовые ведра в своих руках, а все остальное − это мелочь, это не для нее. И разговор за столом, когда лепили пельмени. Обо всем: о домашних делах, о новостях в деревне, о планах семейных, но о войне…, о гибели деда − ни слова. Это ноша была у каждого своя, в душе носили ее и выплескивали горечь только наедине с собой…
− Ты когда-нибудь, мам, представляла себе деда на войне? − вдруг спросила Оля.
Я растерялась от вопроса дочери. Может быть, дед и писал, но я не видела этих писем… может быть… слишком мала была. Может, мои любимые женщины оберегали меня от всех напоминаний о войне? Да и тема эта была закрыта в семье. Как я могла себе его представлять?
− Нет… − чуть помедлив, я прошептала − мне просто страшно такое представлять…
Я смотрела на дочь, не понимая, куда она клонит. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль. После короткой паузы она тихо заговорила:
− А знаешь, я, наверное, могла бы представить его… За один день на войне проживаешь и десять жизней, и десять смертей… А у него, твоего деда, мам, вся война прошла перед глазами… Пытаюсь представить, как он воевал… Думаю, что писал он письма домой. Только тебе не суждено было их прочесть…
1941-1942 где-то на фронте… Тяжелая обстановка на фронте вынуждала железнодорожные части, вместо обслуживания и технического прикрытия участков, вести бои с наступавшими частями противника. Бои шли днем и ночью. Мам, я представляю его себе… Ранним утром, после остервенелого налета артиллерии и минометов, начиналась авиабомбардировка, которая продолжалась много часов подряд. Вот он, по уши в грязи, весь обросший, белье менял, бог знает когда… Прохудившиеся сапоги, сквозь дыры видны исподние штаны. Измученный физически и духовно, но не потерявший веру и человечность даже в самые страшные минуты жизни… шел в бой. А вернувшись с передовой на короткий отдых, он и не чувствовал, как, смертельно усталый, взглянув на изрядно потрепанную фотографию своей семьи, хранимую у сердца, писал пару строк, ей, Прасковье и детям, что жив, засыпал у костра… − Здравствуй, моя дорогая жена, Прасковья Ивановна и милые дети. Шлю я вам свой сердечный привет. Основная моя забота о тебе, Прасковья Ивановна, так как придется тебе пережить все трудности одной с большой семьей… − так он мог начинать свои письма… или что-то вроде этого: Обо мне не печальтесь, здесь, на фронте, на передовой, смерть получить – ничего удивительного нет, у кого какое счастье. Со мной вот воевал товарищ из N-го района, славный боец. В бою он погиб, а я получил ранение… Представлены к награде… − а в конце войны, наверное, мог написать такое: Вот уже несколько дней мы идем вперед − на запад. Противник в беспорядке отступает, а у меня одна только забота − вперед, вперед. Как любо это бодрое всепобеждающее слово. Оно увеличивает мои силы, заставляет забыть об опасности, о смерти… Каждый шаг вперед − это шаг к вам, к нашей встрече… Живите, как и я, надеждой на встречу…
