По причине избытка денег Лара не работала. Это был ее посильный вклад в семейную ворожбу по приманиванию денег. Муж с полным правом мог пожаловаться, что на нем одном держится благополучие семьи. Что армия иждивенцев лишает его мысли полета. Что его мечты погребены под грузом ответственности за судьбу родных тунеядцев. И деньги, как доверчивые щенята, зализывали его раны, липли к его карманам.

От скуки Лара заходила на кухню все чаще. Там всегда было что-то новое, теплое, хрустящее, ароматное, сочное, пикантное, воздушное, дразнящее, радующее. Там были эмоции и сюрпризы. Правда, они материализовывались в килограммы и фактурность груши, но можно же все сбросить при желании. Желания не было.

На этот раз ее ждала кулебяка. Лара размашисто налила себе чай с правильной мерой чабреца и мяты. Придвинула сахарницу. И тут тревожный звоночек обратился набатным колоколом: сахар был коричневый. Верка на днях рассказывала, что он вредный, но колокол звонил по другому поводу. Вчера в магазин заезжал муж, она точно это помнила. Коричневый сахар – это расточительство, транжирство, мотовство. Это хуже готового фарша. Что-то происходит. Коричневая зараза пробила брешь в стене смутных образов. Она вспомнила, что муж на днях убрал еще добротные брюки в чулан, что искал следы бицепсов на том месте, где им положено быть, что гневался на домашних по поводу чеснока в злосчастных котлетах из накрученного женой фарша. Лара не была дурой, она поняла все быстро и однозначно. И трусихой не была, поэтому отважно сказала себе: «Ну вот и у меня выросли рога. Лучше быть ондатрой без рогов, чем газелью с рогами. Тем более коровой».

Поделиться Ларке было не с кем. Ближайшая подруга Вера была доброй, но без житейской мудрости. Ее вечно все бросали. В их тандеме сопли и слезы были за Верой, а сострадание и советы – за Ларой. Так сложилось исторически, и порушить этот расклад Лара не могла. Роли расписаны, занавес поднят. Нет, тут нужны другие ходы. Она решила пойти к Наталье Иосифовне. Они были знакомы через Веру, которая, как связной в партизанском отряде, опосредовала их знакомство. Лара симпатизировала Наталье Иосифовне, но не дружила с ней. И это было то, что надо. Нет заданного формата отношений, зато есть доброжелательность и мудрость, которую Наталья Иосифовна приобрела с годами (она была старше лет на двадцать). Лара нашла телефон и напросилась в гости.

Чай ей предложили из пакетиков. Лара уже забыла, что это такое. Запуталась в ниточке, что не укрылось от глаз Натальи Иосифовны.

– А моя свекровь пакетики не признает, – начала учить жизни Лариска.

Но тут же осеклась, вспомнив цель визита. Она ждала сигнала для откровений. Ей достаточно было условного знака, вроде «Что-то вы, Ларочка, плохо выглядите». Или лобового «Что-то случилось?» Но Наталья Иосифовна была слишком деликатна для торпедирования откровенности.

– Знаете, я равнодушна к чаю. А вот конфеты люблю. В эпоху развитого социализма или, говоря проще, тотального дефицита у меня был один долгий и нежный роман. И мой возлюбленный каждый раз пытался порадовать меня новой конфетой. Я их храню до сих пор.

– Конфеты? – ужаснулась Лариска. Она представила, что сейчас ей предложат погрызть засохшие социалистические сладости.

– Как можно? Обертки. Или, как говорят дети, фантики.

Из комода извлеклась маленькая квадратная книжица, страницы которой были когда-то конфетными фантиками. Они были аккуратно подшиты и, похоже, разглажены утюгом. Наталья Иосифовна стала пролистывать эту книгу. Ее пальцы бережно гладили страницы-фантики. Морщины на руках гармонично сливались с изломами бумаги. На каких-то страницах Наталья Иосифовна улыбалась, на каких-то хмурилась. Вера понимала, что фантики возвращают хозяйку в те дни, когда происходило что-то смешное или грустное. Может быть, эту конфету ей протянули, спрятавшись в куст сирени, а другую вручили жестко, как выговор. Вере почему-то казалось, что «Мишку на Севере» подарили на вокзале, когда красавец-геолог уезжал ковырять полярную землю. Она представила себе сцену расставания в черно-белом формате советского кино. Ей было близко то время. Нет, она не хотела строить коммунизм, но тянулась к какой-то однозначности, определенности – герой, подлец, карьерист, трус, друг. «Не то что сейчас. Сплошные метросексуалы. Только при чем здесь метро?» – взгрустнулось Ларисе.

– И что потом? Вы были вместе?

– Как можно, Ларисочка? Мы были половинками чужих половин, но они были достойными и порядочными людьми. Их не за что было наказывать. И дети, знаете ли, должны жить со своими родителями, – сказала Наталья Иосифовна мягко, но как-то окончательно. Было ясно, что время откровений с ее стороны закончилось.

Пришла Ларискина очередь говорить. Но она уже все сказала. Самой себе. Что история с мужем не стоит страданий. Что единственное, о чем стоит жалеть, – так это о том, что ей никто не дарил конфеты. Такие конфеты, фантики от которых хочется хранить всю жизнь. Да и как может протянуть конфету рука, на которую надет носок?

Лариса не ожидала от себя такого спокойствия. Пусть муж делает что хочет. И она будет жить как хочет. Проблема была только в том, что она ничего не хотела. Даже есть.

Свекровь не доставала. Интуитивно она чувствовала, что причина кроется в сыне, поэтому избегала прояснения ситуации. Можно предложить сырники, а получить в ответ план размена жилья. Лучше уж недосказанность.

Между тем роман мужа выдыхался. Точнее, выдыхался сам муж. Бассейн, куда он стал регулярно погружаться, раздражал хлоркой, а цены на цветы – дороговизной. Игра, в которую он ввязался, оказалась затратной и хлопотной. На рынке адюльтеров, как выяснилось, все было устроено довольно просто. Мужчины желали купить приключение по цене ниже рыночной, а женщины планировали продать себя подороже.

Его любовная связь сначала имела ударение на прилагательном. Именно что любовная. Это ему льстило. Потом прилагательное отпало. Осталась просто связь. А это уже другая история. Чувствовать себя связанным было неприятно. А когда за это надо еще и платить, то неприятно вдвойне.

Он стал думать, как выпутаться из этой истории. Опыта у него не было. Но оскорбительнее всего было то, что жена бездействовала. И ведь знает все, по глазам видно, что знает. Ну или догадывается. Похудела сильно. Однако ни слежки, ни скандалов, ни ультиматумов. В ее спокойствии была тень презрения и разочарования. И это угнетало.

Попробовал откровенно нарываться, оставлять на видном месте телефон, фаршированный любовными посланиями. В ответ – тишина. Дошло до того, что он, как разведчик, стал класть на телефон волосок, чтобы прояснить ситуацию. Его ждало неприятное открытие: телефон в руки она не брала. Была проигнорирована даже губная помада на воротнике, которую он сам старательно размазал. Получалось как-то странно. С одной стороны, он мачо, поимевший хорошенькую девицу. С другой стороны, он пустое место в глазах собственной жены. И второе обстоятельство явно перевешивало.

Его связь вскоре распалась, хлопнув на прощание ругательствами и обидными словами типа «скупердяй» и «сквалыга». Он не расстроился, скорее вздохнул с облегчением. Все мысли были о жене. Однажды даже проследил за ней. Только время зря потратил. Она дошла до кондитерской лавки, постояла около витрины с конфетами и пошла домой. В контакт с незнакомцами не вступала.

В детстве он мечтал быть разведчиком, и вот мечта сбылась. В сорок лет он начал следить за собственной женой. Радости от этого не было никакой. В доме повисло тягостное молчание. Кот мяукал реже, посуда гремела тише.

Тем временем Лара пошла работать. Отбор прошла играючи. На вопрос, что она умеет делать, чистосердечно ответила: «Крутить фарш». Тем самым резко выделилась из числа других претендентов. Одуревший за целый день кадровик запомнил только ее, что и решило дело.

Она стала менеджером по торговле памперсами. Оказалось, что ее квалификации вполне достаточно. Имея двух детей, Лариска знала все про опрелые попки. Личный опыт подкупает, она стала нарасхват. Но главное, что вокруг были люди, которые обсуждали присоединение Крыма, рассказывали анекдоты, диктовали рецепты, жаловались на мужей и жен, хандрили без повода, выпивали по поводу. Здесь замечали ее шарфик и скорость похудения. Здесь, пережив шок от ее нагловатых манер и обильного хвастовства, поняли их безобидность и декоративность. За горой памперсов стали проступать человеческие лица. Словом, жизнь резко раздвинула перед Лариской горизонт, пробила кокон ее камерной жизни. В придачу к этому появились свои деньги. На первую зарплату Лариска пошла в дорогой магазин и купила готовый фарш. Наделала котлет с ударной дозой чеснока, запила их коньяком и заснула абсолютно счастливой. Под обеспокоенный взгляд свекрови и страдающие вздохи мужа.