Меркий не вставал, а тихо плакал и чего-то ждал.

Ан подошла к лежащему монаху и присела рядом. Может и правда добить? Он должен был умереть ещё неделю назад. Зажился. Но ей не хотелось убивать. Просто не хотелось. Не святошу, нет. Никого. Она напоминала сама себе сытого кота, которого пытаются ещё раз накормить. Просто не хочется есть. И двигаться тоже не хочется. Пусть его, пусть живёт, пока чудовище сытое и похоже на человека.

Сказать ему что-нибудь? А что? Рассказать о том, что ему не о чем беспокоиться? Что Разрушители будут спать дальше. Или предложить заодно освободить Благословенных? Нет, она не собиралась их освобождать, только не Совершенного. Но предложить… И рассказать ему всё, что произошло с их миром на самом деле. Что нет никаких божественных сил, что нет никаких плохих и хороший, ничего нет? И его глупая вера тоже ничего не значит? Долго. Она не сможет столько говорить. К тому же эти воспоминания неприятны ей самой. Она долго загоняла их внутрь себя, а дорогая сестра слишком резко и больно выдернула их наружу. Нет, рассказывать о прошлом на точно не будет.

Тогда что делать? Просто уйти?

— Ты мне два раза обязан своей жизнью. Так что… я тебе кое-что скажу. Я не Разрушитель. Их вообще никогда не существовало, как и твоих благодетелей и прародителей. Твои предшественники их выдумали. Мой дедушка, которого ты зовёшь Прародителем, вообще был простым человеком. Самым-самым простым, у него даже залысина была. И вообще он не был он, а она. Или как-то так. А старый мир погубили люди. Честно говоря, я даже не знаю, что именно с ним случилось. Новые болезни, какие-то старые счёты. Некоторые люди потеряли бдительность и выпустили чудовищ на волю. Город вымер сначала из-за эпидемий, потом из-за серых тварей. Люди ушли из него, чтобы переждать беду и собраться с силами и уничтожить тварей. Кстати, их создала твоя госпожа и размножала у себя на заднем дворе. Не знаю, нахрена, правда. Но чтобы она не хотела, это у неё не вышло. Что я ещё хотела сказать? А, точно. Иди домой, лучше всего бросай своих чернорясых и возвращайся к семье. Ты вообще не создан для путешествий и приключений.

Ан выпрямилась и пошла дальше. Кел несколько секунд смотрел на лежащего чернорясого, потом догнал её и зашагал рядом.

33

До старого мраморного карьера Ан дошла на рассвете четвёртого дня. По дороге ей практически никто не встречался. Только несколько раз местные крестьяне да разъезд солдат, совершенно не заинтересовавшийся одинокой бродяжкой с оружием. Её словно не искали. Обидно даже. Или она многое о себе возомнила?

Или, как и после смерти дяди, никому нет дела до настоящей убийцы, пока другой может захватить власть? Возвращаться и проверять желания не было.

Меркий-как-его-там тащился за ней. Монашек проявил редкостное упорство — или глупость — и плёлся по её следам. Ан подбрасывала ему на своих стоянках остатки еды, один раз выцарапала на золе предложение всё-таки подумать головой и уходить домой. После этого монашек перестал маячить у неё за спиной, и Ан решила считать, что он внял её предложению. Кел, отправленный проверить, что там сзади, вернулся голодным и спокойным.

Небо на востоке окрасилось в нежный оранжевый цвет. Земли около карьера заняли земледельцы, и от озера в чаше мраморных срезов до южного горизонта был лишь ковёр из засеянных полей. Часть урожая уже убрали, и тёмное золотистое поле выглядело лоскутным одеялом.

Старый мраморный карьер почти не изменился с тех пор, как Ан видела его в последний раз. Когда-то это был могучий утёс, вырвавшийся из-под земли и древних гранитов. Люди стесали его, выгрызли в белом камне ходы и пещеры, выскребли вросшее в землю основание, а после бросили. Вода затопила низины, промыла в камне новые ходы и затопила гроты.

Люди быстро полюбили это место. Когда-то на берегу стояла лодочная станция, чтобы можно было осмотреть белые утесы и причудливые творения воды вблизи. Когда они с отцом впервые сюда пришли, то взяли лодку и до вечера плавали по гротам. Вблизи камень оказался исписан самыми разными глупыми и даже непристойный надписями, но менее очаровательным место карьер не стал.

Ан подошла по единственному пологому спуску к самому краю воды. Встала. Кел боднул ее в колено и зашел на мелководье пугать рыбу. Он ударил по воде лапой, подпрыгнул, и чуть не провалился на глубину. Зверь отпрыгнул и взобраться на груду брошенных блоков, едва выступающую из воды. Когда-то эти камни треснули и были спален в стороне от выработки. С годами их накопилось столько, что, когда вода захватила карьер, вершины глыба превратились в мостик к одному из мраморных обрывов.

Ан посмотрела на испещренный трещинами камень.

Они все были здесь.

Ан поднялась на самый высокий камень мостика и села. Люди и списали и эти валуны, но время и травы скрыли следы людей. Ан, сняв шлем, подставила затылок первым лучами солнца и теперь рассматривала их. Солнце лизал чуть теплыми лучами ей спину, ветер с полей доносился странный мирный запах. Она оглянулась назад. Поле пшеницы, перемежаемое чёрными деревьями, тянулось до горизонта. Так мирно. Она на несколько мгновений почувствовала себя ребёнком, словно не было всех этих страшных лет.

Её взгляд вернулся к скале. Вот они все. Отцы. Далеко не все из них были мужчинами, далеко не все. Но мужчин было больше. А среди детей было больше девочек. Говорили, что Дети вышли более приспособленными к жизни и более совершенными, чем отцы. Говорили, что в это всем есть какой-то таинственный или даже мистический замысел. Ан когда-то давно спрашивала об этом отца и дядю Первенца. Отец сказал, что это все глупости, а дядя посоветовал спросить дедушку. Иди бабушку. Кем именно по полу был их создатель на самом деле Ан так и не узнала. Возможно, знал отец и дядя, но оба они сказали, что это не имеет значения.

Они стояли перед ней. Ан видела их, словно каждый из спрятанный в камень стоял прямо у границы своей тюрьмы. Высокие, красивые, с благородными лицами и злобными оскалами, с ровной кожей и плохо зажившими нарывами. Все они были инструментами воли своего творца, разные, заточенные для разных целей и для научного познания. Или созданные ради забавы и утешения его самолюбия, кто знает.

Первенец стоял чуть в стороне. Его серое измученное лицо было грустным. Знал ли он, какая судьба постигла их всех? Был ли он вправду был помещён сюда первыми? Видел ли он смерть их мира и гибель своего создателя? Видел ли он, как появилась легенда о его предательстве, о его злодеяниях и запретом имени?

Она перевела взгляд на остальных. В памяти всплывали имена и воспоминания, которые она считала уже давно забытыми. Дяди и тети, которых она боялась, сестры и братья, которых она не любила и считала мертвыми. Два десятка лиц, ужасно похожих, но все же немного разных. Она помнила их.

Взгляд задержался на одном лице: правильном, с высокими скулами и красивыми чертами. Длинные светлые волосы падали на плечи, а сам он казался бы спящим, если бы не вбитые в его тело штыри и пруты. Предполагали ли дядюшка Совершенный, что сам окажется рядом со своими родственниками?

Ан подошла к камню и коснулась его тёплой поверхности ладонями. Или нет, не от солнца. Камень отозвался на прикосновение заветной крови. Она почувствовала силу, услышала давно умолкшие голоса.

Кел бесшумно подошел к её ногам и боднул колено. Ан чуть не упала в воду, но устояла.

— Глупый ты. Чугунная башка, — вздохнула она и свела зверя на берег. — Сиди тут и не мешайся.

Кел попытался пойти за ней, получил хлопок по железной морде и, как обиженный пёс, лёг и отвернулся от неё.

В этот раз Ан было совершенно наплевать на его обиды. Она подошла к стене и приложила ладони к камню. Тепло немедленно вспыхнуло прямо внутри её плоти и костей. Она закрыла глаза, вздохнула и попыталась вспомнить то, чему когда-то училась и что, как ей казалось, давно было забыто за ненадобностью.

Ясный свет восходящего солнце сменился сумраком, где не было ни реальности, ни времени, ни даже её тела. Только ощущение, что она погрузилась в глубокую воду. Она перебирала спрятанных в камне, как разложенный на вращающемся прилавке товар. Или пыталась повернуть большой кусок вязкого желе. Её несуществующие руки не всегда правильно отзывались на приказы, а иногда вовсе не могли пошевелиться. Но она заставляла их двигаться раз за разом. Вот дядя Совершенный, он ей не нужен, прочь. Вот Счетовод. Хитрая пройдоха, похоже, в конце-концов обсчитала сама себя. Пусть остаётся. Вот кузен, который писал увлекательную прозу и абсолютно бездарные стихи. Ан не помнила его имени, ну и пусть. К чёрут его. Вот снова дядя Первенец. Ан замерла. Стоило бы забрать и его. Дядя мог бы изменить этот мир к лучшему. Она посмотрела на сухое измождённое лицо. Выживет ли он, узнав, что случилось с миром, с семьей и его любимым сыном?