Однако ревнивые чувства Фрейда совсем не ограничивались другими молодыми людьми; в равной мере распространялись они и на привязанность Марты к членам ее семьи. Фрейд требовал от Марты, «чтобы она не просто была способна объективно критиковать свою мать и брата и отвергать их «глупые предрассудки» – все это она делала, – но также отказать им во всякой симпатии на том основании, что они – его враги, и ей следует разделять его ненависть к ним» [7; Vol. 1; 123].
Тот же дух виден в реакции Фрейда на брата Марты Эли. Марта доверила ему имевшиеся у нее деньги, которые они с женихом хотели использовать для приобретения мебели в свою квартиру. По-видимому, Эли вложил деньги в дело и не очень хотел возвращать всю сумму немедленно; он предложил, чтобы они купили мебель в рассрочку. В ответ Фрейд предъявил Марте ультиматум, первым пунктом которого было требование, чтобы она написала брату сердитое письмо и назвала того «негодяем». Даже после того как Эли выплатил все деньги, Фрейд потребовал, чтобы «она не писала ему [Фрейду] снова, пока не пообещает порвать все отношения с Эли» [7; Vol. 1; 137].
Эта уверенность в естественном праве мужчины контролировать жизнь своей жены была частью убеждения Фрейда в превосходстве мужчины. Типичным примером такого отношения является его критика в адрес Джона Стюарта Милля. Фрейд превозносит Милля за то, что тот «возможно, лучше всех своих современников сумел освободиться от власти общепринятых предубеждений. С другой стороны, он во многих отношениях оказался лишен чувства абсурдного» [7; Vol. 1; 176]. Что же такого абсурдного было в идеях Милля? Согласно Фрейду, это был его взгляд на «женскую эмансипацию… и вообще женский вопрос». По поводу того факта, что Милль считал возможным для замужней женщины зарабатывать столько же, сколько ее супруг, Фрейд говорит:
«Вообще эту позицию Милля просто нельзя назвать гуманной. На самом деле мысль о том, чтобы послать женщин бороться за существование, как это делают мужчины, мертворожденная. Если бы, например, я представил мою нежную милую девочку в роли соперницы, это только привело бы к тому, что я сказал бы ей, как и сделал семнадцать месяцев назад, что я ее люблю и умоляю отказаться от борьбы в пользу спокойной, лишенной конкуренции деятельности у меня в доме. Я полагаю, что все реформы в области законодательства и образования будут разрушены тем фактом, что природа определила судьбу женщины – стать красивой, очаровательной и милой задолго до того возраста, когда мужчина может заслужить положение в обществе. Закон и обычай должны дать женщинам многое, чего они были лишены, однако положение женщины наверняка останется таким же, как и теперь: в юности быть обожаемой возлюбленной, в зрелости – любимой женой» (цит. по [7; Vol. 1; 177]).
Взгляды Фрейда на эмансипацию женщин, несомненно, не отличались от взглядов, которых придерживался средний европеец в 80-е годы XIX века. Фрейд средним человеком не был: он восстал против некоторых самых глубоко укорененных предубеждений своего времени, однако в женском вопросе он придерживался традиционной линии и называл Милля «абсурдным» и «негуманным» за взгляды, которые всего лишь через пятьдесят лет стали общепринятыми. Такое отношение ясно показывает, насколько сильной и непреодолимой была потребность Фрейда поставить женщин в подчиненное положение. Тот факт, что его теоретические воззрения отражали именно такую установку, очевиден. Видеть в женщине кастрированного мужчину, отказывать ей в собственной подлинной сексуальности, приписывать ей зависть к мужчине, слабо развитое Суперэго, считать женщину тщеславной и ненадежной – все это лишь слегка рационализированная версия патриархальных предрассудков его времени. Человек, подобный Фрейду, способный видеть глубже поверхности и критиковать традиционные предубеждения, должен был быть движим могучими внутренними силами, чтобы не заметить рационализирующий характер этих якобы научных утверждений [7; Vol. 2; 421].
Тех же взглядов Фрейд придерживался и пятьюдесятью годами позже. Когда он критиковал американскую культуру за ее «матриархальный» характер, его гость и последователь доктор Уортис возразил: «Но не думаете ли вы, что было бы лучше всего, если бы оба партнера были равны?» На это Фрейд ответил: «Это практически невозможно. Должно существовать неравенство, и верховенство мужчины – меньшее из двух зол» [11; 98. – Курсив мой. – Э.Ф.].
Хотя годы помолвки Фрейда были полны пламенного ухаживания и ревнивых уговоров, его жизнь в супружестве представляется в значительной мере лишенной активной любви и страсти. Как и при многих традиционных браках, завоевание волновало, но как только оно свершилось, источник страстного чувства иссяк. В ухаживании участвует мужская гордыня; после свадьбы для нее не находится особого повода. В браке такого типа жена должна выполнять единственную функцию – функцию матери. Она должна быть безусловно предана мужу, заботиться о его материальном благополучии, всегда подчиняться его потребностям и желаниям, всегда оставаться ничего для себя не желающей и услужливой – быть, другими словами, матерью. Фрейд был пламенно влюблен до женитьбы – ему нужно было доказать свою мужественность, завоевав девушку, которую он выбрал. Как только завоевание было скреплено печатью брака, «обожаемая возлюбленная» превратилась в любящую мать, на чью заботу и преданность можно было положиться, не проявляя к ней активной, страстной любви.
Насколько потребительской и лишенной эротики была любовь Фрейда к жене, ярко показывают многие выразительные детали. Наибольшее впечатление в этом отношении производят письма Фрейда к Флиссу. Фрейд почти никогда не упоминает о жене, кроме как в совершенно бытовом контексте. Учитывая тот факт, что он в подробностях описывает свои идеи, своих пациентов, свои профессиональные достижения и разочарования, это само по себе весьма показательно, но еще более важно то, что Фрейд, пребывая в депрессии, часто описывает пустоту своей жизни, которая оказывается для него полной, только когда ему сопутствует успех в работе. Он никогда не упоминает о своих отношениях с женой как об источнике счастья. Та же картина видна в том, как Фрейд проводил время дома или во время отпуска. В будние дни Фрейд принимал пациентов с восьми до часа, потом обедал, прогуливался в одиночестве, работал в своей приемной с трех до девяти или десяти, потом совершал прогулку с женой, невесткой или дочерью, и наконец, до часа ночи занимался корреспонденцией и написанием статей, если только в тот вечер не бывало назначено какой-либо встречи. За обедом, как правило, члены семьи друг с другом общались мало. Хорошим примером этого служит привычка Фрейда «приносить свое последнее антикварное приобретение, обычно небольшую статуэтку, и ставить ее на обеденном столе перед собой как собеседницу. Потом статуэтка возвращалась на его письменный стол, но приносилась к обеду еще день или два» [7; Vol. 2; 393]. По воскресеньям утром Фрейд навещал свою мать, среди дня встречался с коллегами-аналитиками, к обеду приглашал свою мать и сестер, а затем работал над своими рукописями [7; Vol. 2; 384]. Его жена обычно во второй половине дня принимала своих друзей, и об интересе Фрейда к жене красноречиво говорит тот сообщаемый Джонсом факт, что, если среди ее посетителей оказывался «кто-то, кем Фрейд интересовался, он на несколько минут появлялся в гостиной» [там же. – Курсив мой. – Э.Ф.].
Фрейд много времени посвящал летним путешествиям. Период каникул был великолепной возможностью компенсировать тяжелую непрерывную работу в остальную часть года. Фрейд обожал путешествовать, а делать это в одиночку не любил. Однако время отпуска использовалось лишь отчасти для того, чтобы восполнить те немногие часы, которые он проводил с женой дома. Как уже говорилось, он странствовал за границей со своими друзьями-психоаналитиками или с сестрой жены – но не с женой. Этому факту дается несколько объяснений – одно самим Фрейдом, другое – Джонсом. Последний пишет: «Его жена, имевшая другие заботы, редко оказывалась достаточно свободной, чтобы путешествовать; она не могла равняться с Фрейдом в стремлении к перемене мест и в пожирающей страсти к осмотру достопримечательностей. Однако почти каждый день во время своих странствий Фрейд посылал ей открытку или телеграмму и раз в несколько дней – длинное письмо» [7; Vol. 2; 15]. Опять хочется отметить, как традиционно и неаналитически мыслит Джонс, когда дело касается его любимого героя. Любой человек, получающий удовольствие от общества своей жены на отдыхе, просто умерил бы свою страсть к осмотру достопримечательностей, чтобы сделать возможным ее участие. Рационализирующее качество этих объяснений делается еще более ясным в связи с тем, что Фрейд приводит другое основание тому, что он не путешествовал вместе с женой. В письме из Палермо, где он был вместе с Ференци, он писал жене 15 сентября 1910 года: «Мне ужасно жаль, что я не могу показать вам всем здешние красоты. Чтобы иметь возможность наслаждаться этим в компании семи или девяти или даже троих, мне следовало бы быть не психиатром и не основателем предположительно нового направления в психологии, а предпринимателем, производящим что-то полезное вроде туалетной бумаги, спичек или шнурков для ботинок. Учиться этому теперь уже поздно, так что придется мне наслаждаться путешествием эгоистически, но с постоянным чувством раскаяния» (цит. по [7; Vol. 2; 394]).
