– Выручай, доченька, мы языкам не обучены.
Когда Марья Моревна сказала про Батю, что он один отдувается, она нисколько не покривила душой. Батя сидел в горнице, как обычно на своем стуле с высокой резной спинкой, и, отдуваясь, пил чай из стакана в резном серебряном подстаканнике.
Рядом с ним только что присел Джон с мокрым локтем, но уже без ссадины. Джон с любопытством оглядывал общество, про которое древние писатели сказали бы, что оно было разношерстным.
Древние писатели даже представить себе не могли, насколько точен был их язык. И насколько разношерстным может быть общество.
Итак, Джон, покачивая головой, узрел следующее:
Посередине горницы на табурете стояла большая стеклянная гусятница, в которой неторопливо пошевеливала плавниками, щука. На лавке на подушке лежал черный с рыжими пятнами кот с золотой цепочкой на шее. Кот жмурился, иногда открывал пасть, но звука при этом никакого не издавал. Под лавкой сидел другой кот – серый в темную полоску. Этот был в одном сапоге. Второй сапог он тряс перед собой и время от времени из сапога выпадали монетки и старинные ассигнации. Серый кот иногда отрывался от своего дела и вопросительно поглядывал то на щуку, то на черного кота. Перед каждым котом стояли плошки с молоком и сметаной.
Старичок Прохор сидел на пуфике возле гусятницы со щукой. Он что-то напряженно высматривал в воде, шевелил губами и загибал пальцы.
Вошла Марья Моревна и налила Джону чаю. Джон взял большую баранку с блюда и, спрятав лицо за баранкой, наклонился к Бате:
– Трофим Трофимыч, давно сидят?
Батя промолчал и только прикрыл веками глаза. Зато Марья Моревна горестно воздела очи к потолку.
– Антологию пересказал? – шепотом спросил Джон.
Батя, как сидел с закрытыми глазами, так и остался сидеть, только кивнул.
– А мифы Древней Греции?
Батя кивнул.
– И "Записки Иона Тихого"?
Батя и тут кивнул
– А "Понедельник начинается в субботу"?
Батя кивнул дважды.
– Себя-то он любит, – вполголоса проговорила Марья Моревна, – свои подвиги в литературе по два раза рассказывает.
Джон откусил от баранки и хлебнул чая. На его лице явственно было написано слово, которое он из вежливости оставил при себе.
– Бедолаги, – хотел сказать Джон, но удержался.
Дверь раскрылась и в горницу вошла улыбающаяся Василиса с кувшином, прикрытым белым полотенцем, в руках.
– Парного принесла! Только что ж вы, гости дорогие, все молчите.
– Они уже час как молчат, – сообщил старичок Прохор, и продолжил:
– Они телепатически между собой общаются, неизведанными возможностями разума пользуются. Я вот пузыри считаю. Думаю, что с азбукой Морзе что-то общее есть.
– Есть такая азбука? – спросил Джон.
– Древняя! – ответил старичок Прохор, – тебе не обязательно знать.
Василиса проплыла к гостям и в каждое блюдце добавила свежего молока. По пути она каждого ласково пригладила подаренным Джоном гребнем.
Кот с цепью на шее ничего не сказал, только высокомерно глянул со своей подушки на Василису, а Кот в одном сапоге поклонился и с акцентом произнес:
– Премного благодарю!
Потом он сгреб монетки и ассигнации в кучу и обратился к Марье Моревне:
– Мадам, позвольте оставить у вас на сохранение. Русский сундук – надежнее швейцарских банков, как начали говорить у нас во Франции после 18 июля.
– Оставляй, чего там, не впервой, – ответила Марья Моревна.
– Премного благодарю, – ответил кот и поднял двумя лапами блюдце с молоком, – за ваше почтенное семейство!
Кот с цепью тоже сунул нос к блюдцу, поморщился, но отпил добрую половину. Облизнулся, икнул, и недовольно посмотрел на полосатого.
Тот виновато поднял лапки, мол, молчу, молчу.
– Матушка, а для кого же ты звала по иностранному говорить, – спросила Василиса Марью Моревну.
– А на окошко взгляни, – ответила Марья Моревна.
Василиса взглянула на окно, на румяных щечках появились ямочки. Она поставили кувшин на стол, вытерла руки о подол и ласково произнесла:
– Welcome! Welcome!
На окне, на открытой форточке сидел громадный черный ворон. Он наклонил голову в бок и посмотрел сверкающим мрачным глазом на Василису.
– WouldYoulikeafewmilk? – продолжила проявлять гостеприимство Василиса.
Ворон наклонил голову в другую сторону, и вдруг гаркнул, раскрыв розовый клюв:
– Nevermore!
Василиса растерянно оглянулась на Марью Моревну, прошептала:
– Что ему предложить?
– Сахарку, сахарку подай, – сказал старичок Прохор, не отрываясь от наблюдения за пузырями. – У Данилы Мастера попугай живет, только сахарком и балуется.
Василиса с помощью Марьи Моревны быстро-быстро – только голые локти мелькали над столом, собрала на отдельную тарелочку кусочки сахара и еще прихватила с блюда баранку. Подошла к форточке и протянула ворону в одной руке блюдце с сахаром, а в другой баранку.
Ворон поморгал на баранку, снова открыл клюв:
– Nevermore!
А сахарок схватил клювом и проглотил. Потом схватил второй.
Василиса, поминутно оглядываясь на ворона, вернулась к столу и села рядом с Батей. Заговорщицки улыбнулась Джону и вполголоса спросила:
– Как думаешь, когда подействует?
Джон пожал плечами.
Василиса посмотрела на форточку, на которой ворон грыз, придерживая лапой, сахар.
– Может, ему сахарок в молоке намочить?
– Nevermore! – каркнул ворон, замотав головой из стороны в сторону
– Nevermore!
– Понимает! – потрясенно произнесла Василиса.
– Полиглот, – сказал старичок Прохор.
– Мудреная птица, – сказала Марья Моревна, и добавила.
– Ты лучше отцу молока в чай добавь.
– Хорошо, – сказал Батя, приоткрыл правый глаз, оглядел общество и снова закрыл.
– Я другого принесу, – сказала Василиса, забрала кувшин и ушла с ним на кухню.
Кот с цепью снова поморщился, но допил из своего блюдца. Зевнул и поднялся, выгнув спину.
– Ну, и нам пора, – сказал он, – да и молоко у вас, не обессудьте, тиной попахивает.
Полосатый натянул второй сапог и обутыми лапами сгреб богатство поближе к сундуку.
– Иду, иду, – и поспешил за черно-рыжим.
Коты степенно, задрав хвосты прошли к окошку, остановившись на секунду у гусятницы, кивнули щуке и, мягко прыгнув, исчезли в форточке, потеснив недовольного ворона.
– Доброго пути, заходите, когда сможете, – пробурчал Джон, продолжая жевать. Марья Моревна сердито взглянула на него.
– Так всегда говорят, – виновато произнес Джон:
– В Африке! – резко ответила Марья Моревна, и хлопнула в ладоши
Появились подавальщицы, взялись за гусятницу и понесли щуку обратно в бадью.
Батя открыл глаза. Увидел, что в горнице никого не осталось, встал, потянулся с хрустом крупным телом. Вышел из-за стола, подошел к ворону, протянул ему на толстом пальце кусочек сахара:
– Ну, птица-говорун, сядешь к столу?
Ворон схватил сахар и, шумно взмахнув крыльями, перелетел за стол, сел на высокую спинку батиного стула.
Старичок Прохор кряхтя подошел к окошку, закрыл форточку:
– Вечереет. Холодком потянуло.
Марья Моревна всплеснула руками:
– А ведь и ужинать пора, – она хлопнула в ладоши, пошла распоряжаться.
– А после – чай с новым вареньем, – сказала Василиса и последовала за Марьей Моревной.
Старичок Прохор подсел к столу, пододвинул к себе блюдо с баранками:
– Совсем мозги наперекосячились с телепатией ихней. Сиди тут, как цапля, пузыри считай! Проголодался, живот сводит.
– Плохо, – сказал Батя.
– А ты на баранки налегай, – посоветовал Джон.
Старичок Прохор деловито посмотрел на Джона с Батей, кивнул в сторону буфета.
– Перед ужином не вредно бы. За гостей.
Батя открыл было рот, но не успел ничего сказать.
– Nevermore! – каркнул ворон, – nevermore!
Все замолчали, и было слышно, как на кухне Марья Моревна шумит тарелками.
После ужина, как обычно, сидели на скамейке в саду, считали спутники.