– Как стильно! Завтра я тоже так подстригусь, а то эта красотка-длинноножка всех моих кавалеров уведет!

Красотка-длинноножка. Длинноножка-красотка! Это она сказала про меня! И-и-и!!!

– Дзевужки! – громко объявила Агния, – отныне курить в моем доме запрещено. У нас дети. И спиритизм тоже запрещен. Пока им, – она указала на меня и спящего на руках Димы Мистера Гослина, – не исполнится восемнадцать. Тогда мы их сами научим интересному.

И дамы, которым было на вид за восемьдесят, а то и все девяносто, согласно закивали, мол, пусть подрастут, научим, научим. И хорошему научим. И плохому научим.

А на следующий день Полина Игоревна пришла со мной заниматься, стащила с головы шапочку и оказалась бритой наголо и с гигантскими яркими серьгами в ушах. Это было абсолютно круто! Она выглядела как рок-звезда, Полина Игоревна.

– Вы помолодели на тридцать лет, Полина, – сказала Кузя, моя мама, – вы как девчонка.

– Ну вот еще, девчонка… А куда деть скорбь в моих глазах и сотни бед и приключений, что я нашла на свою задни… – она вдруг увидела Мистера Гослина, который пялился на нее во все глаза, поперхнулась и закончила пафосно и торжественно, – …и опыт, сын ошибок трудных. (На полях: …и случай, бог изобретатель.)

Ну и вот. Когда я увидела ее, эту обворожительную пожилую Барби, я окончательно поверила, что у нас начинается новая счастливая жизнь. (На полях: Тьфу-тьфу-тьфу!)

#my_family #miss_pauline

Я называю Полину miss Pauline, Агнешка называет Полину Игоревну Полэ-эна. Похоже на «полено». «Полено, приходи ко мне пить наливочку». И miss Pauline отзывается, идет выпивать наливку. Всю бутылку до дна. И поет по-английски: «Dream a little dream of me». И плачет, и сморкается не в бумажный платок, а в белый, с вышивкой и прошвами.

Представляю, сколько времени Полина сидела над этими своими платками. И вышивки в уголке «ТМ», понятно же, что эти платки для того чувака парня с фотографий. Красивый дядька дяденька. И вот Полина плачет и поет по-английски: «Люби меня, дорогой, люби меня, милый». Если честно, по мне, так это отстой и слюни. Но Полине можно петь про любовь все что угодно. И нужно. Агнешка говорит ей: «Что ты, Полина, зачем ты все живешь в своей растерянной любви. Она, твоя любовь, старуха, – говорит Агнешка, – как Снегурочка, растаяла давно». И тогда Полина ей: «Пусть гибну я, любви одно мгновенье дороже мне годов тоски и слез!» И шваркает ладонью по столу, пьяненькая и лысенькая, в мою честь. Жалко ее, такую нашу, родную.

#miss_pauline_is_my_family

#мисс_полин_это_моя_семья

Когда все разошлись спать, Полина побрела домой, я прицепилась к Агнешке с вопросами. Кароч, там было так, как Полина говорила, – одно мгновенье, и получилась вся жизнь полная тоски и слез. Полина была переводчицей у серьезных людей. Ну нормально, конечно, – у серьезных людей. Типа, есть серьезные люди, а есть клоуны вроде нас. Ну тут я не буду долго останавливаться, я этого никогда не пойму. Серьезные люди – это что? Бесят они меня. Выбешивают меня эти слова! Серьезные люди. Ну ладно, Полина влюбилась в этого Тони Матоски. И не замутила просто так, ради подарков там или что, а по-настоящему влюбилась. Тони полюбил Полину тоже, всем сердцем. Они хотели жениться даже. А Полине не разрешили… абалдеть ваще… Ей не раз-ре-ши-ли любить этого Тони. Чужие люди не разрешили… чувствовать! Ахренеть вообще! В 1960 году! Не в Средневековье. Не в сталинское омерзительное время! Моя учительница истории Оксаночка рассказывала мне про все эти дела, но в 1960 году была уже оттепель же! (Оксаночка – Оксана Ивановна. Но она хорошая и молоденькая. Ее все за глаза называют Оксаночка.) Но Агнешка сказала, ну и что, стукачи же были живы! Они сидели в своих норах и щелях, как крысы, вши и клещи, и продолжали вести привычный образ жизни – стучать. Вот они и накатали на Полину и Тони донос, что она бывает у него в гостинице «Интурист» и, самое страшное, ходит в магазин «Каштан», где покупает еду за валюту, а еще они фотографировались на фоне военного крейсера в Одесском порту. Там еще было вот что: Полина полетела в Британию с группой чиновников, то есть серьезных людей, а Тони приехал в Лондон из своего Бата и после конференции забрал ее к себе в гости, чтобы познакомить с родителями и подарить колечко, engagement ring, опустившись на одно колено, то есть официально в присутствии своих родственников попросить Полининой руки и сердца. Полина задержалась, конечно, и не улетела вместе со всей советской делегацией, а потом прилетела, через несколько дней. Опоздала. Она вернулась вместе с Тони. Почти уже в статусе миссис Тони Матоски. Но их встречали «серьезные люди». Мистера Матоски сразу выдворили, а Полину посадили на пять лет. За измену Родине! Я фигею! Агнешка говорит, что эти люди, ну которые накатали донос и которые посадили нашу тонкую аристократичную образованную Полину, живы и здоровы. И потом, в шестидесятых, и в семидесятых, и в восьмидесятых они, уже ветхие и совершенно отбитые бессовестные, продолжали писать доносы уже на тех, кто уезжал в Израиль, кто носил на шее спрятанный под кофтой Маген Давид, «Щит Давида». Или на тех, кто носил крестик и в храм ходил молиться, когда был Афганистан и наших пацанов забирали. А потом на тех, кто открывал свои частные фирмы, они назывались «кооперативы»… Агния сказала, что только на вшей нельзя написать донос, а люди со своими поступками и мировоззрениями всегда есть. И обязательно найдутся гниды, которые настучат. А после они селятся в понравившиеся квартиры или хапают чужой бизнес. Тех, кому испортили жизнь.

Мама дорогая, я совершенно не могу понять, как на нашей планете в двадцатом веке двум молодым людям можно было запретить любить и быть вместе! Какие-то серьезные люди уроды залезали в чужие жизни и запрещали Полине гладить своего Тони по бритому затылку и целовать его в макушку! И родить какого-нибудь толстячка Мистера Матоски. И за это нежное желание Полина пять лет шила робы и трусы, говорила не на английском, а на другом, общем языке с уголовницами, и пять лет слово «сеанс» в ее жизни означало не фильм в кинотеатре, а «восторг». Вот такой сеанс. (Не зачеркивайте, miss Pauline, please.)

У каждого человека есть своя музыка, напоминающая о самых красивых, самых теплых и радостных событиях в жизни. Я знаю точно, что у Полины Игоревны это «Dream a little dream».

Полина замирает, когда слушает это «Dream a little dream of me».

Ох, господи…

#my_family

Мисс Полин заругала меня за то, что я подслушивала, как она была пьяная, и за слово «сеанс». I will not write the word «сеанс» anymore. I promise, miss Pauline. И за то, что я все такое написала про нее, но при этом она ничего не написала на полях. I beg your pardon, miss Pauline. Что примечательно, Полина не обиделась, не зачеркнула обсценные слова: м…к, гнида. И вообще ничего не зачеркнула.

I love you, miss Pauline.

#enigmatic #my_family #загадочное #моя семья

Мне через год восемнадцать. Мои бабушки обещали меня научить крутить блюдце и вызывать духов. Я спросила их, а вот если их любимую Эми Уайнхаус вызвать или Теслу, например. А они – ну вот еще, не-е-ет. У них получается вызывать только разных врачей. Авиценну вызвали один раз. Только не поняли ни фига ничего. Он на персидском языке лопотал, бубнил, провозглашал торжественно, вскрикивал что-то важное, а потом разгневался… (Супер какое слово, да, Полинигоревна? Это из Мишкиных сказок, о!) Разгневался на непонятливых бабок, сказал что-то вроде «эй, хак бар сарам» и свинтил в астрал. Образованная Полина сказала, что это он ругнулся на языке фарси, что-то вроде «эй, земля на мою голову, какие глупые вы старухи, не понимаете всемирно известного персидского ученого!». И прям дымок от блюдца пошел, так он рассердился тогда. Поэтому они в основном Боткина вызывают. Тягают его из мира иного, покоя не дают. Говорят, что у них к Боткину как к врачу – фактор доверия. (Ну чо, смайлики нельзя, Полинигоревна? Я бы тут поставила с открытым ртом, типа, га-га-га!!!) Все, что Боткин ни скажет, припарки там всякие, компрессы на тряпочках и ветошах (так и говорил им, ветоши), отвары, английскую соль, все помогает. И про наливку спрашивали, не постеснялись. Он такой с тревогой поинтересовался, а какая наливка, смородиновая аль вишневая, милостивые госпожи? Вишневая-вишневая, – успокоили милостивые госпожи.