Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Этаж был низким, и дорожка показалась мне широкой дорогой, уходящей вдаль. Она была тщательно расчищена. Зачем он так старается каждый день, будто делает интересное и важное дело?.. Он увидел, что я смотрю, и говорит:- Когда я был маленьким, у нас в доме жил один старик, Кузьмич его звали. Он всегда убирал снег с дорожки, а потом обязательно подметал ее. Он это делал очень красиво, аккуратно, будто у себя дома пол подметал. И мне всегда хотелось иметь свой дом, и дорожку перед ним, и подметать ее каждый день, как это Кузьмич делал. Жизнь прошла... ни семьи, ни дома... а дорожка - вот она.Он улыбнулся, а я ничего не мог сказать ему, попрощался и ушел к себе. Я стоял у окна и смотрел на дорожку, придавленный невидимой тяжестью... Постепенно темнело, и дорожка скрылась от меня. Я заснул за книгами, ночью проснулся - падал крупный снег. Я вспомнил про дорожку, как про живое существо, оставленное в темноте, на улице, без присмотра. Этот непонятный старик... ему придется встать рано...

Я лег и уснул. Утром выглянул в окно - дорожка расчищена, по краям сугробы, а на ней только легкий иней, и по нему еле заметные царапины следы метлы.

С о в с е м н е и н т е р е с н оЯ помню, как его привезли откуда-то и положили поперек большой кровати. Он был туго замотан в одеяло, а голова прикрыта пеленкой. Я отогнул уголок и увидел багровое лицо, которое было бы страшным, если б не было таким маленьким. Все-таки в нем было что-то страшное, может, его ненасытность, беспрестанные озабоченные и в то же время рассеянные движения, или то, что он, едва появившись, сразу надежно укоренился в жизни, и всегда точно знал, что ему нужно...

- Все маленькие такие, - сказала мне мать.

- И я был таким?..

Я подходил к зеркалу, смотрел на свои тонкие руки, бледное лицо с серыми глазами - и не верил.Он рос и превратился в двухлетнего крепыша со складочками за запястьях, научился кричать еще громче, произносить самые необходимые ему слова, и вообще, стал немного напоминать человека. Я уже ходил в школу и снисходительно смотрел на его попытки очеловечиться... Потом он сильно похудел, стал быстро бегать, пошел в школу и почти пропал из виду. Иногда мы встречались за столом, мы учились в разных сменах. Я уже кончал школу, у меня были свои дела.

Когда я уехал из дома учиться дальше, ему было лет десять. В нем удивительным образом исчезло все, что возмущало меня - бесформенность, пронзительный крик, беспорядочные движения, полнота, суетливость... он уже был человеком.

Потом я много лет не видел его. Я приезжал, он уезжал в лагеря и на каникулы, я переехал в другой город на работу - он ушел в армию, я уехал заграницу - он вернулся домой... Наконец, мы встретились.Я увидел, что он стал совсем непонятным взрослым человеком. Все детское, что я знал в нем, и помнил, исчезло. Я его совсем не понимал. Он делал столько глупостей, что мне даже неудобно об этом говорить, например, он рано женился, из-за этого бросил институт, пошел работать... потом развелся, женился снова...

Через некоторое время я заметил, что делаю то же самое, он только опередил меня - я тоже женился, развелся, снова женился... Потом у нас были дети, потом еще что-то было...И все-таки я не мог понять его - зачем он столько пьет, почему ему нравятся маленькие тощие женщины... а он недоумевал, что я нахожу в больших и плотных, почему не пью, а только работаю, как бешеный... Он строил себе гаражи и дома, ремонтировал квартиры, он любил жизнь со всеми ее удовольствиями, голубой кафель, роскошные бани, пиво и копченую рыбку, как ее готовят у нас... Я удивлялся, почему он не стремится к высоким целям, не совершенствует себя, а только непрестанно говорит, все время оживлен, ходит животом вперед, кричит на всю улицу и всеми командует, постоянно окружен друзьями и собутыльниками, и жить один не может ни единого дня. А его раздражала моя сосредоточенность, молчание, нелюдимость, серьезность, и он подозревал, что я не уважаю его...Потом... потом он начал задумываться над жизнью, полысел с макушки, стал тише говорить, и удивлялся, когда женщины его бросали. Я же постепенно становился веселей, у меня появились увлечения, и то, что я сдерживал в себе, начало проявляться. Оказывается, я тоже любил поесть и выпить, и женщин, и тихие лунные ночи, и безлунные тоже, и свет, и тепло, и многое другое, а не только дело, которому служишь. Я тоже полысел, сначала со лба, потом с макушки, и обе лысины слились... стал полнеть и не мог удержаться от сладкого. Когда мы встречались, то спорили все реже.Прошло еще время, и мы перестали раздражать друг друга. Люди вокруг менялись, приходили и уходили, и уже никто, кроме меня, не помнил его бесформенным кульком, что лежал поперек кровати. Да и того сероглазого мальчика никто не помнит. Я все чаще думал о том времени, когда мы жили дома, и он, оказывается, думал о том же, и о странной судьбе наших родителей... Еще немного, и мы сидели бы рядом, говорили тихо - " а помнишь?..", у нас бы появились новые темы здоровье, болезни... и кто сколько мог выпить и съесть когда-то...И тут он взял и умер, непонятно почему, неизвестно зачем. Мы так ничего и не поняли друг в друге, хотя со многим смирились. И это наше непонимание осталось глубоким воспоминанием, чувством, слилось с непониманием отца, матери, их судеб, с непониманием всей жизни - и стало прошлым, которого нет - и которое живо, пока я жив.

В с е с н о в аЯ проснулся и сразу вспомнил, что должен делать. Вскочил и побежал в магазин. Там были разные краски, акварельные и масляные, дорогие и дешевые. Я выбрал самые дешевые. В узкой картонной коробочке лежало шесть кирпичиков: красный, желтый, синий, зеленый, коричневый. И, конечно, черный. Я всегда любил этот цвет, он все остальные в себя вобрал - и молчит... Принес коробочку, и кисть, запер дверь, сел за стол, а бумага у меня была.Мне было так интересно, что я даже забыл - ведь раньше не получалось. Особенно в детстве. Все рисовали помидор, в первом классе, а я сразу понял, что мне его никогда таким вот, живым, не изобразить... А недавно я был на Севере, и совсем случайно взял в руки цветные мелки...Мы сидели в лодке, передо мной был высокий берег - зеленое, синее, красное... и я случайно, можно сказать, от скуки. решил нарисовать все, что вижу. Оказалось просто и легко, будто всю жизнь только этим и занимался, и даже воздух, холодный и прозрачный, получился у меня. Я, конечно, все изменил, потому что некоторые пятна мне не понравились, и мелки совсем другого цвета, чем трава и земля, но все равно вышло отлично... На следующий день я уехал, а утром тут же побежал за красками, мелки были не мои, но это к делу не относится.Я бежал домой с красками и думал. Я был уверен теперь, что получится. Вернее, что бы ни получилось, мне все равно понравится, я знал. Мне столько нужно нарисовать! Ведь я много лет смотрел, видел, и ничего не рисовал. Зато, оказывается, все запомнил. И вот сел за стол, взял кисточку...Деревья, конечно! Я помню ту дорогу, это было давно, сумрак разливался постепенно, а впереди маячил огонек. Мы шли целый день, и, наконец, пришли... И другую дорогу помню - в горах, она упиралась в небо, с одной стороны обрыв, с другой фиолетовые цветы... Маленькие домишки - и река, она синяя, в окнах желтые огни, деревья, конечно, красные, небо почти черное... Потом желтый ослепительный свет из-под земли, синий асфальт, черные лужи - вход в метро... И еще окно, за которым свет, занавески, цветок, он красный...Я рисовал одну картинку за другой - вырывал листочки из детского альбома, и начинал новые картинки. Я смотрел на то, что сделал, и все, все нравилось мне. Никогда до этого мне не удавалось вот так - взяться за дело с самого начала и довести до конца. Я занимался интересными вещами, и трудными, но все время кто-то начинал раньше меня, умный и старше, потом другой, моложе и быстрей, выхватывал дело из моих рук, бежал дальше... "Чего же ты хочешь, - мне говорили, - настоящие дела бесконечны. Вот наука - каждый открывает кусочек истины, это прекрасно..." И печально, я думал, потому что не видно, что же я сделал сам, целиком, где же моя вещь, в которой я, как в зеркале, был бы отражен...

10
{"b":"64147","o":1}