– Только рисунки!

– Но… это же ты! На рисунка – ты. А это он, да? Женя!

– Марин, – я закрываю глаза, – он просто заказывает рисунки и хорошо платит.

– Сейчас – да. А что будет потом?

– Не знаю! – Я стараюсь говорить тише. – Я не знаю, Марина, но что мне делать? Он платит по пятнадцать, по пятьдесят тысяч за рисунок! Так хоть немного получается отложить. Курсовых все меньше и меньше, сейчас вообще раз-два и обчелся, программа меняется и я скоро вообще не смогу делать проекты на "отлично", в парке работа сезонная, с ребенком никуда не берут, потому что она постоянно болеет! А впереди зима, понимаешь?! На что я куплю ей сапоги, она снова выросла? Куртку? А потом что? Она в школу скоро пойдет! И мне надо будет выходить на полный день! Я, может, хоть денег отложу и на колледж наскребу, потому что иначе мы просто не выживем. Если я сейчас лишусь работы, то все! Конец!

– Жень, я понимаю, просто… волнуюсь. У меня мало опыта, но… ничем хорошим такие заказы не заканчиваются.

– Я понимаю, Марин. Но выбор небольшой. Или рисовать или идти… не знаю, куда. На улицу. Хотя я и так там рисую. Он не переходит границу. И пока не переходит, я буду ему рисовать.

Мои слова не успокаивают Марину, но по лицу она ясно видит, что большего не добьется. Она убегает к ученику, подрабатывает репетитором, я сажаю Эльку смотреть вечерние мультики, а сама пытаюсь рисовать.

Мой ноутбук напоминает компьютер шестнадцатилетнего подростка: он весь забит эротическими картинками. Парочки в самых разных позах сношаются на столе, все четко по ТЗ. Я могу перерисовать любую из них, лишь заменив героев на нужные. Но лист за листом комкаю и злюсь, потому что…

Почему?

Получается без души. Без характера. Без эмоций. Никакой истории, никакого мгновения. Люди на фотографиях и на рисунках – модели, поставленные фотографом (или художником) в заданные позы. Между ними нет химии, нет притяжения. Сама не знаю, почему кажется, будто я должна это притяжение нарисовать. Просто знаю, что Сереброва не устроит зарисовка с моделями.

Он хочет большего, но я вряд ли это большее смогу дать.

Чтобы отвлечься и немного настроиться на работу, я беру альбом с эскизами. Рисую углем городские этюды, набрасываю схематичные пейзажи. Потом, незаметно для самой себя, перехожу к портретам. И понимаю, что рисую Сергея только когда хлопает входная дверь: возвращается Марина.

Быстро убираю наброски. Не хочу снова ее волновать.

– Как твой урок? – спрашиваю, выходя в коридор.

– Хорошо, умненький мальчик, даже любит сольфеджио. Что редкость. Женьк, там возле твоей квартиры мужик трется…

Сердце пропускает удар.

– Трезвонит.

– Сергей?

– Да нет. Бывший твой.

Марина не знает о причине нашего расставания с Дэном, но чутко понимает, что все неспроста. Мне тяжело дался этот разрыв и соседка, конечно, это видела.

Я выхожу на лестничную площадку и действительно вижу Дэна. С букетом, пакетом с гостинцами и большим плюшевым медведем.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю.

– Женьк? Я… квартиру перепутал?

– У Эли урок музыки у соседки. Я ее жду.

Не хочу, чтобы он знал, что я сдаю квартиру. Вообще не хочу ничего ему докладывать.

– Это тебе. – Он протягивает цветы. – А это для Эли.

Я не двигаюсь с места. И Дэн умоляюще смотрит.

Так же умоляюще, как смотрел на Сергея.

– Жень, да я просто…

– Что просто?

– Хотел тебя увидеть. И Эльку.

– Эльку ты больше не увидишь.

– Ну зачем ты так…

– Дэн, иди в задницу, ясно? Не смей приближаться к моему дому!

– Он тебя нашел, да?

– Это было жутко сложно, ты ведь адрес дал без индекса.

Он переминается с ноги на ногу и, пожалуй, выглядит жалко, но я не способна ему сопереживать. Не он остался наедине со зверем, не с ним сейчас играют, как с забавной зверушкой.

И да, я знаю, что ничего с двумя амбалами Дэн бы не сделал. Но он мог хотя бы попытаться! Хотя бы дать понять, что готов за меня вступиться. А вместо этого ушел сидеть на диванчике и ждать.

– Жень, ну ты же понимаешь, выбора не было…

– Денис, я все понимаю. Ты должен много денег. Ты не хочешь в тюрьму и поэтому готов отдать и девушку, и информацию, и совесть. Я не понимаю, причем здесь я. Оставь меня в покое, оставь в покое Элину. Живи своей жизнью, я буду жить своей.

Дэн бросает подарки и подскакивает ко мне, сгребает в объятия. У него не такая стальная хватка, как у Сергея, или, может, он не решается действовать грубо, но я вырываюсь.

– Женя… Женька! Ну что ты так со мной? Ну сволочь я, ну ведь не знал же! Думал, ты уйдешь и будет тебе хорошо, а он вот так вот…

– Забудь мой адрес, забудь мое имя и больше не приходи, – глухо говорю я. – Забирай цветы и убирайся. Все в прошлом.

По его лицу я вижу, что Дэн не собирается успокаиваться. Когда не надо, он может быть дико настойчив. Я твердо намерена его прогнать, но даже с этой уверенностью я поражаюсь словам, которые вырываются непроизвольно:

– Ты же не хочешь, чтобы я рассказала твоему работодателю о том, что ты меня преследуешь. Это ему не понравится, так?

Брови Дениса от удивления ползут вверх.

– Даже так? Вот это да… я думал, тебя спасать надо.

– Себя спасай. Я как-нибудь сама.

Больше я этот разговор продолжать не хочу, так что открываю дверь и захожу обратно в квартиру. А в спину мне несется злобное:

– Да ты у него даже не единственная шлюха!

Очень хочется ответить, но не устраивать же скандал прямо на лестничной клетке?

Удивительно, но даже реветь от обиды не хочется, только какое-то чувство брезгливости и злости. Почему таких, как я постоянно тянет на мудаков типа Дэна? Как проклятье какое-то, словно я совершенно не уме разбираться в людях. И жить своим умом тоже не умею.

– Ушел? – из кухни выглядывает Марина. – Чего хотел?

– Ремня, – бурчу.

– Понятно. Спать, может, пойдешь?

– Нет, я еще порисую.

На эмоциях всегда получаются хорошие рисунки. И неважно, злость это или счастье. Они хорошие по-разному.

Хотя на самом деле до некоторых пор я даже не знала, что могу рисовать на одном дыхании. Если так выглядит вдохновение, то я бы с удовольствием не видела его еще столько же.

Я злюсь на Дэна за то, что он оказался совсем не принцем из мечты сиротки. Злюсь на себя за то, что всерьез думаю над его словами.

Злюсь на Сереброва за то, что он отобрал у меня единственную иллюзию, которая приносила радость. Пусть я и ошибалась, я чувствовала себя любимой, нужной. А он пришел и ногами растоптал все мои крепости и замки.

И рисую я не его заказ, а свой, компенсируя то, что он отнял.

Теперь это не бездушные модели, но и с реальными прототипами нарисованные люди не имеют ничего общего.

Девушка сидит на столе, заваленном рисунками, красками и палитрами. Она обнажена, от взгляда зрителя ее оберегает лишь рубашка мужчины, что рядом. Полностью одетого, в отличие от нее. Она обнимает его ногами, руками касается пуговиц рубашки. Глаза закрыты, а его руки запутались в волосах, и в этом жесте нет ничего порочного, только какая-то щемящая нежность, забота и чувства.

Я долго смотрю на то, что получилось. Всего лишь карандашный эскиз, забытое воспоминание о том, как хорошо может быть рядом с кем-то.

Поддаюсь порыву и рисую за ухом девушки кисть для рисования. В последний раз он назвал меня кисточкой, а я осознала это лишь позже, когда уложила Эльку и сидела в кухне, борясь со сном и тревожными мыслями.

Сереброву это точно не понравится.

Ну и пусть. По-другому я просто не умею.

***

Дождь. Снова проклятый дождь. Лето нынче отвратительное. Только почему он думает не о том, как бы взять рыженькую и свалить на недельку к теплому морю, а о том, что Кисточка наверняка сегодня не вышла на работу, ведь в парке в такую погоду никого.

Что она делает? Рисует? Представляет их вдвоем, ласкает себя? Или отбрасывает эскиз за эскизом, не в силах нарисовать то, о чем не имеет ни малейшего понятия?