Сообщения из Привислинского края.

Некий Викентий Матушевский – портной-социалист и член рабочего кружка – как доносят также агенты рассуждает о всем том же – о цареубийстве. Правда не так как можно было бы ожидать. Дескать, убивать нынешнего «мальчишку-царя» смысла нет – что толку если не он правит, а двор и родня? Нужно одним ударом покончить со всей династией как хотел Халтурин. «Если бы на месте этого неумелого русского мужика был я или другой настоящий польский борец – Польша была бы свободна уже десяток лет!» – приводит его слова бумага. Халтурин, Халурин…

Однако же не зря с прошлого года режим в Зимнем усилен и все помещения где царь бывает – особенно рабочий кабинет получили особый порядок охраны. Никто в отсутствие императора не мог входить в них, а после отъезда императора из резиденции кабинет опечатывался. А слуги и мастеровые могут заходить в эти помещения для уборки и разного рода мелкого ремонта только в сопровождении чинов Дворцовой полиции.

Надо потребовать от ее главы Знамеровского чтобы от этого правила отступлений не допускали.

Из-за границы державы – из Парижа – сообщают – хотя тоже о поляках. Старый бунтовщик и смутьян – еще 1863 года – и член какого-то «Интернационала» – Валерий Антоний Врублевский в присутствии Феликса Волховского и Дебогорий-Мокриевича с Судзиловским (народовольцы успевшие удрать) рассуждал о польской «вильности» – о чем же еще? И привел в пример ирландцев. Старая уже история – в октябре 1883 года в лондонском метрополитене в один день взорвалось две бомбы подложенные «Шинн Фейн». Более полусотни пассажиров получили ранения. А всего в течение полутора лет в Лондоне было тринадцать таких взрывов. И ни одного динамитчика не удалось поймать! Британцы наводнили столицу полицейскими, запретили на месяц продажу взрывчатых веществ и так далее, и тому подобное…

Но взрывы продолжились… И немудрено – ведь весь Лондон под охрану не поставишь. «Динамитная война» закончилась лишь тогда, когда члены британского парламента поставили вопрос о введении в Ирландии «гомруля», то есть автономии. Сильнейшая мировая держава попятилась и отступила перед горсткой храбрецов. Неужели же мы – поляки – создавшие могущественнейшее европейское государство? – вопрошал Врублевский – хуже каких то пьяниц с жалкого ничем не примечательного островка за спиной которых ни славной истории ни взятой Москвы ни отбитых от Вены турецких полчищ – вообще ничего?

(«Однако какая ж гордыня и самодовольство!» – покачал головой Кауфман)

Метрополитена в России нет и никогда скорее всего не будет – не по силам варварам такое («Тьфу, пшекская морда!»). Но есть железные дороги, вокзалы, присутственные места…

Подобрать организацию из хорошо говорящих по русских поляков, найти средства, обучить их изготовлять гремучий состав чтобы не зависеть от одной мастерской – и власть будет бессильна…

Это сообщение надо будет отослать Плеве и Шебеко. Однако ж эти поляки и впрямь как больной зуб – и рано или поздно нужно будет что-то делать. Ну да слава Господу это не его, Кауфмана забота!

Но от этого опасностей не меньше. Вот перехваченное письмо в Лондон Степняку – Кравчинскому – от кого узнать не удалось – вез его студент ехавший в Берлин к которому подошел на вокзале некий господин обыденной внешности и попросил бросить его в почтовый ящик по прибытии в Германию. Мол послание даме сердца, а он не хочет рисковать тем что строки любви прочтут полицейские ищейки-перлюстраторы… Неизвестный корреспондент в числе прочего пишет следующее: «Ни для кого в столице не является секретом что нынешний царь похотлив как гимназист… (Ну что за сравнения – не иначе по русской словесности «два» будучи тем самым гимназистом имел). В этом аспекте возможно было бы поискать среди девушек разделяющих идеи освобождения России ту которая по внешности могла бы рассчитывать попасть в его харем и тем самым бы стать для мсье Жоржа тем кем была Юдифь для Олоферна…» Как раз что называется в строку!

Да – увы – навсегда прошли времена Николая Павловича когда царь в одиночестве гулял с любимым пуделем по столице даже и не думая ни о какой угрозе… Коротко постучав, в дверях появился денщик.

– Ваше благородие – к вам поручик Сарматов.

– Пусть войдет…

Лейб-гвардии поручик Сарматов Евгений Степанович оказался черноусым высоким, стройным, молодым человеком высокого роста. Пролистав еще утром его дело полковник понимал – перед ним обычный по сути петербургский гвардеец.

Скачки, карты и вино время от времени – адюльтер с замужней скучающей чиновницей или купчихой… Служба – лишь от сих до сих. Прикажут изучить картечницу Норденфельда или этот новомодный пулемет Максима – изучит досконально, а так – даже не поинтересуется.

– Итак, господин поручик – сухо бросил Кауфман – прошу вас доложить о позавчерашнем происшествии. Как случилось что вы допустили к Его Величеству постороннюю даму? – Ваше превосходительство – начал Сарматов. Я хочу сказать что в данном случае…

– Не хочу знать ни о каком таком случае! – отрезал полковник. Ибо вы во всяком случае обязаны не допускать к охраняемой особе посторонних. Но вы ее допустили? Не так ли?

– Так точно! – согласился Сарматов. Допустил! Но…

– Так почему? – прямо глядя на него осведомился Кауфман.

– Но Александр Александрович…

– Господин полковник!

– Но господин полковник! Ведь эта так сказать дама… она…

– Что именно – «она»?

– Ну… – поручик замялся. Ммм…

– Вы язык проглотили, Сарматов? – процедил Кауфман. Итак – к Его Величеству без доклада как вы наверное должны знать имеют право входить ограниченный круг лиц. Весьма ограниченный. Напоминаю – это господа Бунге, Гурко, Победоносцев, Чихачев, Витте, Плеве, Вышнеградский, Воронцов-Дашков, Половцев, Николаи, Манасеин, великие князья, Вдовствующая Императрица, и ваш покорный слуга! Всё! – резко взмахнул он рукой, словно отсекая список допущенных особ от прочих.

– Только не говорите мне что перепутали мадам фон Мес с господином Победоносцевым!

Ну что молчите?! – повысил голос Кауфман. Или мне попросить вас освидетельствовать в Военно-Медицинской академии на предмет здравого ума?

– Эта дама – любовница Георгия Александровича… – выдавил из себя поручик.

– И что с того? – демонстративно пожал полковник плечами. Сердечные дела Его Императорского Величества вас, извините, не касаются. Вас касается порядок несения службы. И даже будь Ольга Иоганновна фон Мес трижды чьей-то любовницей – все равно вам следовало сообщить о ее визите царю, а потом уже впускать.

– Но я не мог сообщить Его Величеству… – в полной прострации бормотал поручик.

Он был… занят.

– Так и надо было подождать пока Государь – Император закончит общаться с госпожой Антоновой и потом доложить о визите, – с видом человека разъясняющего глупцу очевидные истины изрек Кауфман. Кстати – вспомнил вдруг полковник донесения… Вы насколько хорошо знакомы с баронессой?

– Я не… – испуганно забормотал поручик. Господин полковник – я бы никогда…

Кауфман взъярился. Воистину полный кретин! Вообразил, что начальник охраны заподозрил его в шашнях с наложницей монарха!

– То есть недостаточно хорошо? Я так понимаю видели мельком может быть один или два раза. Так?

– Трижды…

– Но тем не менее вы пустили ее не спросив ни пропуска, не удостоверив толком личность и без должного сопровождения которое бы подтвердило ее статус и право посетить Охотничий домик? Я прав?

– Так точно. Я виноват… Но я подумал что возможно… Сами понимаете дело весьма особое и щекотливое… – глупо улыбнулся Сарматов.

– Хорошо… – изо всех сил сдерживая брань резюмировал Кауфман. Собственно на этом можно было бы и закончить. Но я все же снизойду до объяснений.

Полковник нахмурился. Голос стал резок и сух. Он встал, упершись в столешницу ладонями, и вперив тяжелый взгляд в растерянного подчиненного с искренним сожалением продолжил.

– Не знаю – бывали ли вы на театрах и как часто – но искусство хорошего гримера сделает похожей на означенную баронессу любую даму подходящего сложения и типа. Даже если на то пошло и вас можно загримировать, так что в пяти шагах вас не отличишь от особы слабого пола! Среди убийц государя Александра Николаевича было две женщины, а недавно террористку вынашивавшую замысел на цареубийство вздернули в версте отсюда – в Петропавловке.