Ломпатри припёр старика к стенке и приготовился вонзить ему в шею холодную сталь.
— Ты сидишь, — продолжал староста, — пьёшь нашу брагу, ешь нашу снедь в то время, как над нашими детьми издеваются, молодую жену Молнезара обесчещивают. И с каждым часом это горе крепчает. И жизнь каждого в Степках пропитывается этим горем. А ты «давишь муху» второй день, улыбаешься и называешь себя благородным рыцарем! Что это — честь? Пустая болтовня! Скажи прямо, что твоя честь? Где её потрогать? Где увидеть? И убери свой меч!
— Честь в крови! — ответил Ломпатри, припав к старику так близко, что тот почувствовал кислое от браги дыхание рыцаря.
В этот миг дверь хлопнула, и в горнице оказался Воська. В руках он держал изорванный кафтан Ломпатри. Рыцарь подошёл к слуге и достал из внутреннего кармана своего парадного одеяния латунный футляр — указ короля Хорада о возвращении Ломпатри всех титулов и наделов.
— Вот где честь! — сказал Ломпатри старику, и спрятал указ за пазуху. — Воська, кафтан зашить и отстирать!
Воська снова откланялся и поспешил в одрину. Ломпатри с минуту смотрел прямо на Бедагоста, который так и стоял у стены, будто бы рыцарь продолжал держать его за грудки.
— Живы ваши дети, — буркнул наконец Ломпатри, и сел на лавку между дверью и догорающим каганцом. — Я их вам верну. Завтра уйдём и приведём тебе детей, девушку и того, кто их похитил.
— Но бандиты могут придти отомстить за тех, кого ты убил сегодня.
— Бандиты не мстят. У них каждый сам за себя. А вот этого главаря убивать ещё рано. Живым от него больше пользы.
— Не зря я его подлатал, — заметил Закич из соседней комнаты. — Многовато для одного дня! Сначала малец этот Молнезар с шишкой на голове, потом этот ваш главарь. А ведь мне ещё перевязку зверушке делать!
— Не сильно его деревенские? — спросил Ломпатри.
— Насилу усмирил! И упёртые эти степковые! Посадили его в погреб. Караулят, — отвечал Закич.
— Старик, — продолжил Ломпатри, обращаясь к Бедагосту, — предупреди своих, чтобы не трогали беспалого. Он нас ещё к своему хозяину отвести должен.
— Нет, нет! Только не к нему! — со страхом в голосе проговорил Бедагост. — Только не к магу! Не надо с ним связываться! Это погибель! Я слышал, на что способно это чудовище. Идёт слух, что он настолько ужасен, что его никто не охраняет, и при этом ни один из бандитов не смеет на него напасть. А ведь среди бандитов подобное — обычно дело.
— Бедагост, — начал Вандегриф, подойдя к двери и готовясь выпроводить старосту в сени, — господин Ломпатри победил во множественных сражениях. С ним я — верный правому делу рыцарь. С нами добрые друзья. И говорят, рыцарь Гвадемальд с войском скоро вернётся. Этот жалкий человечишка не запугает нас своими фокусами!
— Но это не человечишка! — с полными страхами глазами заметил Бедагост, открывая дверь. Из сеней дунул холодный ветер, затушив каганец и даже стоящие на столе у противоположной стены свечи. Рыцарям и старику стало не по себе. Я почувствовал это по тому, как они смотрели друг на друга. Света из прикрытой печи хватало, чтобы разглядеть очертания их лиц. — Побёг я, побёг! — затараторил староста и скрылся в темноте.
— Ладно, — нарушил молчание Закич, встав с постели и войдя в горницу. — Что греха таить? Ломпатри, извини меня за эти речи о биче и о кормящих. Тёмные меня попутали. Кровь, смерть. В бане тёр себе руки долго. Тёр, что есть мочи. До крови, думал кожу сотру. Никак отмыться не мог от этого пира. До сих пор перед глазами половые доски в крови. Извини, господин. Ну или хоть прости, коль сможешь!
— Извиняю, Закич. А теперь и нам в баню можно.
— И я схожу, — ответил Закич. — Наперво зверушке перевязочку, а опосля к вам; ещё разок искупаться!
— Коневод! — осадил его Ломпатри за то, что обзывает благородного сказочного господина.
— Всё, всё! Молчу! — ответил Закич и прошёл со мною через одрину в дальнюю комнату, где Воська уже зажёг несколько лучин. Там Закич снял с меня старую повязку. Прямо у меня за спиной, за тонкой деревянной стенкой находились сени. Было слышно, как Ломпатри и Вандегриф выпроваживали Бедагоста.
— Синий вереск, — сказал мне Закич, разворачивая маленький кулёк и выкладывая его содержимое на новую повязку. Опять будет жечь.
— Вы видели это? — донёсся из-за стены голос Вандегрифа. Рыцарь старался говорить шёпотом, но его сильный бас доносился и сюда, за тоненькую стенку. Закич прислушался.
— Что именно? — спросил его Ломпатри.
— Тусветный поймал стрелу, — загадочно произнёс Вандегриф.
— Поймал. Но я бы посоветовал вам пересмотреть своё отношение к этому существу.
— При всём моём уважении, господин рыцарь, я останусь при своём мнении и поясню, почему я считаю его недобрым. Я никогда не видел и даже не слышал о том, чтобы кто-то, когда-то поймал стрелу. Даже байки такой нет! Господин Ломпатри, это не просто безупречная тренировка и мгновенная реакция. Он знал, куда тот выстрелит и когда он это сделает. Он овладел разумом лучника!
— О чём вы говорите, Вандегриф! — сказал Ломпатри таким тоном, будто тот рассказывал ему нелепые сказки.
— Помяните мой сказ, господин Ломпатри, — продолжал Вандегриф. — Это волшебство. Полено ведь сказочное существо. От них всегда проблемы. Упаси нас свет от таких спутников! К тому же…
— Что ещё? — спросил Ломпатри, открывая дверь вон.
— Теперь вот он встал, когда Закич пришёл с бани. Нуониэль хотел что-то сказать. Зверушка вспомнила, что надо говорить в такие моменты. Память возвращается к нему. И настанет время, когда он всё вспомнит. Кажется мне, вы не очень этого жаждите. И тусветная тварь скрытничает! Как вы узнаете, что он всё вспомнил?
— Когда он всё вспомнит, он меня убьёт, — хмуро ответил Ломпатри.
Вандегриф ничего не ответил. Они с минуту стояли тихо, а потом всё-таки вышли из избы, хлопнув дверью.
Закич смотрел на меня стеклянными глазами полными страха. В руках он держал повязку с горсткой жёванного синего вереска.
— Будет жечь, — быстро сказал он и приложил к моей простреленной шее весь синий вереск, что собрал за день. Моё тело пронзила оглушающая боль. Перед глазами, как молнии пронеслись картинки битвы в общем доме, тьма и странный меч, который падает на чёрные камни, блестящие от ночного дождя. Такого меча я никогда раньше не видел. Возможно, он был из моих странных снов, в один из которых я снова провалился.
Глава 8 «Женщины»
В хрониках часто попадаются записи о том, как по Стольному волоку на белом коне двигался в некий город рыцарь такого-то имени из такого-то края. Несведущий читатель, смотрящий на жизнь из окна библиотеки, представит себе дорогу средь чистого поля и одинокого рыцаря с хоругвью, восседающего на породистом жеребце. А те, кто не раз ночевал под открытым небом, напротив, увидят и оруженосца, и слуг, трясущихся в обозах, и с десяток солдат, и штук пять вьючных лошадей. Они почувствуют на своей коже холодный ветер и палящее солнце. Вспомнят нескончаемый дождь или метель, острый как бритва косогор или дорогу, превратившуюся в кашу по весенней оттепели. Они вспомнят гнус, зуд во всём теле, иссохшие и растрескавшиеся губы. Их ноздри вновь наполнит этот приторный, следующий за ними повсюду запах костра. Такие люди по вони, исходящей от сырых одежд встречного путника, могут сказать, какое дерево тот жёг минувшей ночью. Эти люди — солдаты, ремесленники-торговцы, пастухи, охотники. Попадаются среди них и разные чудаки: из тех, что пытаются найти смысл бытия, шатаясь по далёким краям в лохмотьях, жуя хлеб честных тружеников, разглагольствуя при этом о людских пороках и слабостях. Сухую вонь ночных костров нюхал и откровенный сброд — разбойники и конокрады разных мастей. Такие шатаются по свету до тех пор, пока не встретят на своём пути бывалого человека. Он-то и поймает проныру за руку в собственном кармане. Однако, в Троецарствии, да и по правде сказать, во всей Эритании, есть кое-кто ещё, кому хорошо известен разъедающий глаза дым походного костра. Таких называют по-разному: на западном берегу Найноэльского моря, в Троецарствии — скитальцами, на юге в Айседолисе и Лойнорикалисе — странниками, севернее в Симпегалисе — каликами перехожими. Даже диковатые жители Варварии, известные своей страстью к путешествиям и кровавым приключениям, особо выделяют таких бродяг. Они называют их хожалыми. Скитальцы появлялись то там, то тут, говорили мало, спрашивали тоже. Ходили слухи, будто бы это некая тайная организация, проворачивающая свои грязные делишки под носом ничего не подозревающих людей. Но большинство считало такие слухи бреднями. Скитальцы встречались людям всегда разные — старые и молодые, сильные и почти калеки. Эти необычные люди постоянно искали нечто важное — такое же неосязаемое, как то, что ищут одухотворённые чудаки и такое же реальное, как прибыль, за которой пускаются в дорогу ремесленники-торговцы. Такие люди запросто могли устроиться на ночлег, как в лагере охотников, так и в лагере бандитов. В Троецарствии даже слепой мог выявить скитальца среди прочих путников. Встретить такого в чужих краях считалось большой удачей. А получить от скитальца совет о том, где и как лучше перейти лежащий на пути кряж — благословением Всемогущих, о которых в Троецарствии, впрочем, почти позабыли.
