– А правду сказывали, что летом нынешним князья в Царьград за данью ходили?

– Вряд ли, – Олег выпил вина. – Свадьба была у дочери князя Белозерского с ростовским князем.

– Так ведь женат Ольгердович!

– Нет больше Ольгердовича, – вздохнул Середин. – Умер от чего-то, на аппендицит похожего. Князь Игорь ныне в Ростове на столе.

– А ратников Булислава и Вамуна не видал? Тут три года назад четверо парней наших за легким серебром подались. Двое к колдунье здешней, боярыне Колпьской, а двое – в Ростов к князю ушли.

– Нет, имен таких не помню.

– Про сечу под Муромом не слыхал? Слух дошел, муромские с хазарами о прошлый год схлестнулись…

Неожиданно для себя Середин оказался в центре внимания, став неожиданной связью деревни с «большим» миром. Он время от времени промачивал горло вином и пытался отвечать на вопросы о том, про что слышал на свадьбе и в дороге, отмалчивался по поводу того, о чем не слыхал, перечислял новых правителей разных княжеств, чьи имена звучали в Белоозере, развеивал странные слухи про якобы бродящую по Руси темень, про черный мор в Ярославле и Вологде, а заодно и в Коростеле – наверняка ведь вранье, как и про все остальное. Мужики отстали от него только тогда, когда бабы вынесли на стол блюда с горячим мясом, и снова подняли ковши.

Олег взялся за один из истекающих густым соусом ломтей, надкусил…

– От, елки зеленые, какое пресное… – Он оглядел стол: – Любава! Пойдем в дом, дай мне несколько плошек.

В деревянные мисочки ведун щедрой рукой отсыпал соль с перцем – когда еще крестьяне такое дорогое угощение попробуют?

– На стол отнеси. Только гляди, одну рядом со мной поставь!

Сам пошел следом, уселся на свое место, густо посолил мясо, впился в него зубами.

– Ну вот, теперь другое дело!

Во главе стола новым угощением тут же посыпали капусту для хлебного снопа, мгновение спустя мохнатая ручка стащила блюдо куда-то вниз. Ведун усмехнулся: судя по тому, что нелюдь совершенно не опасалась собравшихся крестьян, она была местной: всякого рода баечники, овинники, домовые, кутные, спорыньи и спехи, дремы и отети, окоемы, прокураты, шишиги, кикиморы и шишиморы. Местные и хорошо прикормленные. Да оно и понятно, в большом хозяйстве далеко не всегда со всем управиться успеваешь. Тут, глядишь, маленькие ручки и пригодятся. Где пошалят, а где и помогут – с детьми побалуются, о беде упредят.

– Ты сам-то кем будешь? – опять подсели к Олегу мужики. – На купца не похож, больно товару мало при тебе, да и расторговаться не пытаешься. На богатыря – тоже. Нет при тебе ни рогатины, ни брони, ни шлема крепкого. Для варяга речь больно гладкая. А уж за калику перехожего тебя токмо дед Буня сослепу принять мог.

– Можно сказать, и варяг, – пожал плечами Середин. – Тоже за серебро нанимаюсь работой ратной заниматься. Да только вороги мои таковы, что за броней от них не спрячешься. Ведун я. Знаю понемногу и дело воинское, и колдовское. А занимаюсь тем, что нечисть всякую истребляю, коли досаждать сильно начинает. Ночницы, оборотни, водяные, рохли, болотники не балуют? А то могу и проредить за малую плату.

– Да балуют, конечно, – переглянулись мужики. – Да токмо не так чтобы сильно. Им где хлебушка положишь, где косточку закопаешь – особо и не шалят. Не надобно их трогать, пусть живут.

– Знаю, – неожиданно наклонился вперед крестьянин с курчавой рыжей бородой, в которой запуталось множество мелких крошек и блестели капельки мясного сока. – В Юромку ему идти надобно. Там, сказывают, твари неведомые прямо по улицам шастают. Мужики в темноте со двора вовсе выходить боятся, бани топить перестали, хлеб в овинах не кладут. Точно говорю, ведун, туда тебе надобно идти! Коли избавишь их от напасти, скинутся тебе на серебро, сколько хочешь дадут.

– А ты давно там был, Ядвига? – осадил его Мирослав. – Что баешь не знамо что!

– Да точно сказываю! Намедни офеня из Мурома уходил, он тама ночевал, в Юромке. Страху, сказывал, натерпелся, с первым светом убег. Лица на нем не было, утек дальше, даже водицы не испил.

– Да, может, ему просто парни тамошние по шеям наклали, дабы девок не лапал, а ты и уши развесил!

– А ты…

Спор разгорался сам по себе, уже не имея к Олегу никакого отношения. Ведун поднялся из-за стола, отошел к околице, за которой, на свежескошенном лугу, девки уже завели хоровод. Трое ребят подыгрывали им на свирелях и свистульках, остальные стояли поодаль, приглядываясь к красавицам. В кустах можжевельника, выросших прямо у изгороди, слышалось активное шевеление, сопровождаемое теплым пульсированием на запястье. Середин понял, что птичье пение, удивительным образом совпадающее с мелодией, получается не просто так, не само по себе. Похоже, общий праздник продолжался.

– Интересно, как собираются участвовать все эти шишиги, когда ребята разойдутся парочками? – пробормотал он. Но проверять не стал: после разлуки с Вереей встречаться с кем-нибудь еще ему больше не хотелось.

Олег вернулся к столу, уселся на свободное место рядом со снопом, налил вина и кивнул хлебным колосьям:

– Будь здоров, расти большой.

Потом потянулся за мясом. В конце концов, единственное, чего он хотел в этой деревне – так это хоть пару дней спокойно отъесться, да выспаться с запасом. Потому как в последние три недели ему всего этого сильно недоставало.

Новый день встретил ведуна пустым и молчаливым двором. Даже куры почему-то предпочли гулять за воротами, на пыльной дороге, выклевывая что-то из потоптанной травы. Ополоснувшись у колодца, он вошел в дом, кивнул Любаве:

– День добрый.

– Здрав будь, ведун Олег. Курица твоя ужо запеклась, можешь за стол садиться. А мне, прости, в поле надобно собираться, мужиков кормить. Жатва. Теперича до самых дожинок роздыха никому не станет.

– С собой заверни. – Середин выложил на стол две монеты: – Вот деньги по уговору, а мне пора. Засиделся я тут у вас, заотдыхался.

– Да, слыхала. – Женщина выставила на стол большую кубышку, оплетенную лыком, добавила сухо зашелестевший мешочек. – Вот, гостинец для сестры моей, Милославы. Мед, орехи лесные да горшок телятины тушеной. Ты, сказывали, в Юромку собираешься? Так у меня там сестра замужем. За Оскаром Тихоней. Передай, сделай милость.

– В Юромку? – изумился Олег. – С чего ты взяла?

– Дык, все мужики вчерась толковали, что ты в Юромку отправляешься, нечисть тамошнюю изводить. Сделай милость, гостинец прихвати.

– Вот это ква, – дернул головой ведун. – Сам молчал, так добры люди постарались. Не собирался я ни в какую Юромку ехать, Любава. Мне в Новгород надобно, к вещему Аскоруну с вопросом важным.

– Не поедешь? – В голосе хозяйки прозвучало такое разочарование, что Олег чуть зубами не заскрипел.

– А далеко хоть до Юромки вашей?

– Верст двадцать по дороге далее.

– То есть километров сорок, – сделал простенький перевод ведун. – А до Новгорода тысячи полторы, если со всеми поворотами. Ладно, хозяйка, для бешеной собаки сто верст не крюк. Давай свои гостинцы.

Обрадованная женщина не только подарила гостю лишний холщовый мешок, в который уложила свою передачу, но и помогла взнуздать и навьючить коней.

– Вестей от Милославы, почитай, года полтора нет никаких, – торопливо говорила она. – Передай, беспокоюсь я. Сестра, дескать, беспокоится. Пусть хоть какую весточку через прохожих передает. Али отпишет, как живет. А лучше, пусть с детишками да мужем в гости приезжает. Недалече живем ведь. Так и передай. А я за тебя вечор Стрибогу жертву принесу, дабы путь был легким. Прощевай, путник.

Хозяйка пошла открывать ворота.

– И ты прощай, Любава. Пусть годы твои будут длинными, а смерть легкой… – Олег и сам не уразумел, как вырвались у него эти слова, но, произнеся, понял: так и будет. Он закинул повод заводного коня на луку седла и пнул пятками свою гнедую, указывая ей выезжать на дорогу. – Мир этому дому до скончания века…

Дороги в здешних местах были просто прелесть: вроде и проселок еле накатанный, а ни луж, ни болот, ни низин влажных, ни оврагов темных. Скачи и скачи, оставляя за собой частую цепочку из пыльных облачков. Леса вокруг стояли большей частью березовые. Видать, пожар лесной когда-то прошелся, огромные просторы опустошил. Но иногда воздух начинал пахнуть смолой, приторной сухой чистотой – и по сторонам вырастали стройные сосновые стволы.