— Свет, нормальный мужик — это несуществующий персонаж. Вроде Кощея Бессмертного или хитроумного Одиссея…

— Не умничай. Себя надо любить и баловать.

— Я люблю и балую, — сказала Лариса. — Я хочу тишины и пустоты для себя любимой. А в виде баловства — кофе с кардамоном, ванну с дынной пеной и музыку Ворона.

— Ты всё ещё депруешь, — сделала Света окончательный вывод. — Всё. Одевайся, я сейчас приеду.

И повесила трубку.

А что, заметило новое «я», предатель. Может, и хорошо? Съездим, развеемся…

Ага, фыркнуло старое «я». Развеемся… по ветру. Это нам совершенно необходимо — дикая пьянка в обществе компании уродов. Тебя давно не выворачивало?

Правильно, возразило новое «я». Пить лучше в одиночку. Как у тебя водится в последнее время. До привидений ты уже допилась — следующий шаг будет либо в виде зелёных чертей, либо в виде розовых слонов. Ты и Ворон — воистину два сапога из пары: один сторчался, вторая спивается. Виват!

Неправда, робко возразило старое «я». Во-первых, мне не померещилось, а…

Заткнись, заявило новое «я» громогласно. Хватит уже слюни размазывать. Побудь счастливой современной женщиной хоть один вечер. Весёлой. Свободной. Красивой. Без комплексов.

Значит, морду штукатурить, вздохнуло старое «я». Ему тяжело было спорить с новым «я», так же как Ларисе было тяжело спорить с мамой. Плохо, когда две части одной головы друг с другом не дружат. Перезагружать внутренний компьютер без толку — вот если бы завести новый! Чтобы без вирусов, да не висел и не циклился…

Девичьи мечты, девичьи мечты…

Света влетела в Ларисину квартирку, как самум. Залпом выпила предложенный стакан сока, высыпала на стол Ларисину шкатулку с бижутерией и прочим барахлом, вытряхнула косметичку, вытащила тряпки из шкафа — она была полна энтузиазма.

— Вот мы сейчас сделаем из тебя королеву подиумов! — приговаривала она в процессе разгрома. — Ты ж у нас шикарная женщина, что распускаешься? Ты посмотри на себя! Ходишь чёрт-те в чём, волосы приводишь в порядок только на выступление, не красишься, не следишь за собой, куришь, пьёшь, зелёная вся…

— А ты не пьёшь? — попыталась протестовать Лариса.

Света воздела руки.

— Ну ты сравнила! Знаешь, одно дело — когда пьёшь хорошее вино в шикарном ресторане с шикарным дяденькой, а другое — когда всякую дрянь в одну харю! Хватит уже себя гробить!

Лариса пожала плечами.

— Ну всё, подруга, — Света придвинула к себе гору коробочек, баночек и скляночек и принялась их раскрывать. — Начинаем новую жизнь. Работаем в хорошем месте, срубаем побольше капусты, покупаем тебе новые тряпки, ты начинаешь за собой следить, а потом мы выдаём тебя замуж. За президента банка или нефтяного магната. Нечего из себя монахиню строить.

— Она сама строится, — пискнула Лариса, которой в запале едва не ткнули в глаз кисточкой с тушью. — Только я неверующая.

— Вот и не ерунди. Сиди смирно… Что бы на тебя надеть?.. Эх, гардероб у тебя, как у хиппарки какой-то — ни одной откровенной шмотки, штаны да размахайки какие-то… Чтоб никто, не дай бог, твои ноги не увидел, а грудь и подавно…

Лариса перестала сопротивляться и уныло смотрела на себя в зеркало.

— Я свои ноги с грудью показываю по средам, пятницам и воскресеньям, совершенно откровенно, всем, купившим билеты. В своё рабочее время. И уволь меня от того, чтобы проделывать это ещё и в свободное время тоже. Имеет же бедная женщина право на отдых…

Света не слушала. Она дорвалась. Лариса дала ей уложить свои волосы, терпела и думала, что Света, вероятно, в детстве обожала причёсывать и одевать кукол, а теперь ей этого не хватает. Ишь старается…

— Светик, ты, наверное, ребёнка хочешь, — пробормотала Лариса, трогая пальцем завитую прядь, о которой хотелось сказать «локон страсти». — Девочку. А?

Света уронила расчёску.

— Уже! Сейчас! В гробу я видела всех этих детей, пелёнки и прочую муру! Да ещё рожать, расплыться в корову — спасибо! Я ещё и не жила как следует, а ты мне про хомут… нет уж… Ну всё, теперь на тебя смотреть можно.

Лариса посмотрела. Из зеркала на неё взглянула гламурная дива с выражением усталой томности. Этакая пресыщенная фифа… брр! Вышитые джинсы тесноваты и сидят, как нарисованные. Блузка ещё школьных лет, натянулась и обтянула. Секс-бомба. Господи, запретить оружие массового уничтожения!

Но ладно. Пусть будет. Сегодня мы морально разлагаемся.

Вечер был чудесен, вечер был невинен и свеж, фонари разбавляли своим горячим золотом его ультрамариновые чернила. Его запах, запах предощущения весны, воды, рождающейся из снега, набухших в ожидании почек, запах сырого ветра, грубовато-нежного, как нечаянный поцелуй, вздёрнул Ларисины нервы и вызвал беспричинную радость. Но радость потускнела в метро, которое напомнило сегодняшний ночной кошмар, а когда девушек встретили пригласившие их кавалеры, от Ларисиного весеннего подъёма и следа не осталось.

Вечер был чудовищен.

Большая квартира была ярко освещена; стереосистема надрывалась так, что дрожали стены, одна из тех певичек, имя которым легион, пела о любви в выражениях ученицы ПТУ, нанюхавшейся «момента». Пахло парфюмом, мужским и женским, парфюм несло жаркими, тяжёлыми волнами, пахло жирной тяжёлой едой, пахло потом, спиртным и похотью, а Лариса почему-то не могла сбежать. Кто-то протягивал ей зажигалку — и она прикуривала, кто-то наполнял ей бокал — и она автоматически выпивала, как во сне. Она жевала что-то безвкусное, как кусок промасленной бумаги, ей было тошно, она запивала это какими-то жидкостями, тоже безвкусными в разной степени — кажется, вином, кажется, пивом… Внутренний оператор Ларисы, видимо, был изрядно пьян — изображение перед её глазами состояло из каких-то мутных смазанных пятен. Музыка стучала по её нервам, вокруг были мужчины с красными лицами и блестящими глазами, которых Лариса никак не могла запомнить по именам, они говорили о чём-то бессмысленном, и Ларисе хотелось на воздух, на чистый воздух…

Она очнулась на лестничной площадке. Рядом стоял незнакомый человек, высокий, в коже, пьяный, тискал её руку и говорил:

— …поедем отсюда? Ты, кажется, устала уже? Может, поедем ко мне — отдохнёшь…

Лариса на секунду зажмурилась, чтобы собрать разбегающиеся мысли. Вспомнила.

— Знаешь, Саша, — сказала, поднимая глаза, очень серьёзно, трезво и членораздельно, — вот я сейчас пойду к чёрту, а ты — за мной, след в след. Хорошо?

Багровое лицо её собеседника побагровело ещё больше.

— Я не Саша, я — Паша, — сказал он с горчайшей обидой. — Ты уже третий раз путаешь.

— Прости, — кротко сказала Лариса. — Сам понимаешь — Саша, Паша — какая разница…

Потом она одна брела по тёмной пустынной улице, и холодный ветер потихоньку приводил её в себя и отмывал её душу. Она думала.

Они говорят, что опасность угрожает мне от Ворона, всплывал перед глазами мерцающий текст. Но где та светлая ясность, которую он оставил мне, уходя? У меня было столько сил, столько радости — где это всё? Гости клуба, мама, Света, Антон, эти Саши-Паши… они всю мою радость вытянули. Высосали. Досуха. Ворон, милый, где ты? Ну где же ты?

Они растерзают меня на части, если ты мне хотя бы: не приснишься…

Лариса шла по обледенелому тротуару, между фонарями, из света в тень, из тени в свет, и слёзы текли по фирменному тональному крему у неё на щеках, не смывая его…

Римма стояла посреди высокого круглого зала, освещённого ярким белым светом.

Пол зала, бледные мраморные плиты, был засыпан лепестками красных цветов; по лепесткам, как по ковру, к ней шёл, мягко ступая, её астральный наставник.

В сегодняшнем видении он имел почти человеческий облик. Свечение, исходившее от его мощной фигуры, мешало Римме различить подробности, но она всё-таки видела, что на нём — что-то вроде белоснежной тоги с пурпурными лентами, золотая цепь, золотой обруч на стриженой голове… Его лицо Римма, как всегда, не могла разглядеть — в мозгу оставалось только впечатление белого сияния и острого всепроницающего взгляда. От взгляда у Риммы мороз полз вдоль спины.