- То-то твой извелся, - подначила Злата. - А я жалела, свадьба без драки - деньги на ветер.
- Какая драка? - повернулась я к ней. - Ты про что, Злата?
- Я думаю, как бы сейчас махаловка не началась, как в каком-нибудь вестерне. Или, скорее, в клубе сельском - местные против приезжих. Романтика!
- Да ну, - отмахнулась я. - Все взрослые трезвые люди, офицеры.
- Как скажешь, - тонко улыбнулась Уфимцева. - Как скажешь.
Я была права, не подрались. Так, вышли, поговорили. Я тоже сходила, подслушала. Как водится, ничего хорошего про себя не услышала!
Норильск встретил нас огнями. Для города, в котором полярная ночь, было очень светло, и очень красиво. Вполне московский размах праздничной иллюминации. Встречали нас отцы. Папа сграбастал, стиснул. Игорь с отцом обнялись.
- Милка! Долго же вы! Здоров, Игорь, - отставил меня, пожал тому руку.
- Здравствуйте, Вадим Олегович, - вежливо поздоровалась.
- Здравствуй, Люда. С приездом.
- Холодно тут у вас, - я поежилась.
- Да ты что? - удивился Игорев отец. - Тридцати пяти даже нет.
- Хорошо, - согласилась я. В смысле, хорошо, что не пятьдесят, к примеру.
У старших Серебро, Игорь мне давно рассказывал, хорошая трехкомнатная квартира в центре, но вместить всю нашу компанию, восемь взрослых и троих детей, не могла, конечно.
Поэтому мы поехали, как сказал Вадим Олегович, 'на дачу', на озеро. Дача - это два дома, соединенных между собой крытой верандой. В одном, побольше, жили мама с папой с детьми и внуками, в другом - родители Игоря и мы, разумеется. Мне, конечно, скандал устроить - на раз, а смысл? У людей праздник - дети приехали после долгой разлуки. Ирина Георгиевна так плакала, бедная, так сына обнимала. Он стоял, гладил ее по спине, приговаривая:
- Мама, что ты? Не плачь. Все хорошо. Я вернулся. Ну, мам...
Она с трудом успокоилась, погладила его по плечу, отпустила.
- Люда, здравствуй, дочка! Прости, расклеилась совсем, - обняла меня, поцеловала. - Приехали наконец, погостите. Мы вас ждали, ждали...
Подоспела и Света, кинулась обниматься, тоже заревела. Закрылись на кухне, поплакали, потом Ирина Георгиевна достала графин с настойкой, сказала 'от нервов', и крохотные рюмки. Уселись на кухне, быстренько накрыли стол, пили по глотку, ели - в основном я, плакали, смеялись. Маленькая Мила уснула на узком диване, обложенная подушками, мужчины, вроде, в баню ушли, мальчишки, похватав подарки, умчались звонить друзьям, хвастаться 'настоящими метеоритами', и есть 'космическую еду'. А еще я им заказала форменные комбинезоны отряда космонавтов, точь-в-точь, как наши, и привезла всякие сувениры с атрибутикой - пусть дарят.
- Лютик, - мы сидели, обнимались со Светкой. Успокоившиеся мамы тихо переговаривались. - Это страшная тайна!
- Рассказывай, - я прижалась крепче. - Я так люблю страшные тайны!
- Только ты не признавайся, что я проговорилась, - страшным же шепотом сообщила мне сестра. - Игорь собирается сделать тебе предложение за столом, под бой курантов!
- Откуда ты знаешь? - опешила я. - Мы же только-только прилетели! Вы его и не видели толком.
- Так он своим сказал, еще недели две назад, а тетя Ира нам.
- Светик! - у меня в глазах цветные круги пошли. - Передай этому гиганту креативной мысли, что если он только попробует, у меня будет судимость за тяжкие телесные!
Полевая почта сработала быстрее электронной. К тому времени, как мы, часам к двум ночи, разошлись спать, Игорь уже имел вид осведомленный и бледный.
- Мила, я перестал тебя понимать. Ты сама заговорила о нашем будущем, а теперь?
Я яростно снимала джинсы, толстовку, стаскивала теплые носки. Достала банный халат, натянула, начала застегивать молнию, никак не попадая в бегунок.
- Мила, что ты молчишь?
- Разговаривать не хочу, неужели не понятно? - я застегнула все-таки молнию, нашарила тапки.
- Ты ведешь себя, как... как...
- Как больная? Ну так я больная и есть, ты забыл?
- Как незнакомая склочная баба.
Его спасло то, что ночь и родители на первом этаже спят. И тяжелых предметов под рукой не оказалось. А так бы заорала и подралась - или что там склочные бабы делают? Мысленно хлопнула дверью, тихо спустилась по лестнице, пошла в баню узким холодным коридорчиком. Добежала, в раздевалке повесила халат, бросила в корзину белье. Голову мыть завтра буду, а то сушиться до утра придется.
В бане было не жарко, еще бы - топили часов двенадцать назад, да мужики парились, потом детей отмывали, женщины по очереди мылись, я последняя осталась. Посмотрела - ни крючка, не задвижки. Жаль, придет ведь, ... оратор.
Пришел. Я сидела на скамейке и терлась жесткой мочалкой. Сел за спиной, попытался мочалку отнять. Как же! О, кстати, тут же скандалить можно!
- Мила, пожалуйста, давай поговорим, - осторожно обнял, начал целовать плечи, руки, спину.
- Ладно, давай поговорим, - я плюхнула мочалку, спихнула таз на пол, повернулась, шлепнула его по рукам.
- Мила, мы, мужчины, по-другому устроены, наверное. По крайней мере, я. Не понимаю, зачем говорить об очевидных вещах?
- Может быть, эти вещи для меня не очевидны? Я что, похожа на жену, которая пять раз на дню спрашивает: 'Ты меня любишь?'
- Хорошо, я тебя люблю. Так лучше?
- Нет, не лучше, - у меня губы задрожали. - Зачем? Зачем? Я чувствую себя попрошайкой вокзальной...
- Мила, ты не плачь только, - теперь он испугался. - Не умею я! Никогда никому не говорил.
- Говорил, - всхлипнула я. - Наверняка.
- Никогда, - поклялся он.
- А как же: 'Мамочка, я тебя люблю'? Неужели даже в детсаду не говорил?
- Наверное, - он улыбнулся. - Не помню. И маме давно не говорил.
- Вот и скажи завтра. Она на тебя надышаться не может, а ты ей за весь вечер два слова не сказал.
- Мила, давай я на тебе потренируюсь? Я тебя люблю.
- Игорь, знаешь, а я говорила, что люблю, - он дернулся. - Подожди. Говорила, а сама не любила. Тебя люблю, а никогда не говорила. Вот тебя ругаю, а самой как трудно сказать... Я тебя люблю... Люблю...
Потом мы перестали разговаривать о любви, а начали ею заниматься.
- Мила, я очень хочу, что бы мы были вместе. Мне кажется, нам было хорошо, разве нет?
- Хорошо, - я покряхтела. Всю попу на жестком отлежала, а в спальню идти не хочется. Спугнуть боюсь... - А чего тогда?
- Боюсь. Вдруг тебе надоест? Мила, я привык к тому, что на первом месте у меня работа. И, наверное... Нет, точно, так будет всегда. Если будет возможность, еще раз полечу. Да хоть на орбиту, неважно. Да и на Земле... Не будет у меня никогда нормированного графика, рабочего дня с восьми до пяти. И цветы я тебе дарил только по поводу, и в театр не приглашал...
- И в кино...
- Вот видишь. Мила, со мной очень трудно. Если ты согласишься за меня выйти, а потом, через год, через пять - надоест? Развод, детей делить?
- А кто вам сказал, дорогой товарищ, что у меня нет и не будет своей собственной жизни? У меня есть профессия, и, возможно, будет еще одна. Я работаю десять лет, и тоже, знаешь ли, не от сих до сих. Я хочу детей, но никогда не буду домохозяйкой, которая ждет мужа и сорок раз в день пыль вытирает, а потом жалуется, что ей скучно и быт заел.
- Значит, решили?
- Что решили?
- Что женимся?
- А спросить?
- Обязательно?
- Желательно.
- И на колено вставать?
- Ага. Люблю посмеяться.
Он слез с полки, встал на одно колено и совершенно серьезно спросил:
- Мила, ты станешь моей женой?
- А кольцо? - давясь от смеха, спросила я. - Кольца нету?
