Морозова Ольга

Только теннис

Содержание

ПРЕДИСЛОВИЕ

ЧАСТЬ I. БОЛЬШАЯ ИГРА...

I. ОТ НОВИЧКА ДО ЧЕМПИОНА

II. В КОМПАНИИ ЛУЧШИХ

III. БОЛЬШОЙ ШЛЕМ

IV. ИЗ ИГРОКА СБОРНОЙ - В ТРЕНЕРЫ СБОРНОЙ

ЧАСТЬ II. ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ...

I АНГЛИЙСКИЙ ТРЕНЕР

II БОЛЬШОЙ ШЛЕМ - ЕЩЕ ШАГ ВПЕРЕД...

III ОСТАВАЯСЬ С ЛУЧШИМИ

IV. ТУРНИРЫ ВЕТЕРАНОВ

V. МУЖ И ДОЧЬ

VI. УРОКИ НЕ НА КОРТЕ

VII. КУБОК КРЕМЛЯ

VIII. АНГЛИЙСКИЙ ДОМ - МОСКОВСКАЯ ПРОПИСКА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Книга, как и человек, имеет свою судьбу. Я в этом убедилась на примере единственного собственного литературного опыта.

В конце восьмидесятых, когда теннис в Советском Союзе стал набирать необычную популярность, я со своим другом журналистом Виталием Мелик-Карамовым подготовила рукопись о своей теннисной жизни и отдала ее в одно известное московское издательство.

По советским правилам ее там пару лет помариновали и наконец подписали в печать. Но тут произошел развал Союза, и моя книга так и не была издана.

Перед записью второй части книги я прочла ту, что уже десять лет в рукописи лежала у меня на полке в маленькой комнате английского домика. Первая мысль - надо переделывать. Но потом я решила оставить все так, как было, с наивностью высказываний - свойство того времени, с бесконечным упоминанием слова "советский", с неоправданным увлечением Наташей Зверевой, в которой я видела будущую теннисную звезду. Разве могла я тогда предполагать, как сложится у Наташи жизнь, что она, конечно, будет выигрывать, но главные победы от нее отвернутся? Разве могла я предполагать, как сложится в дальнейшем моя жизнь? И, в конце концов, кто мог предсказать, что исчезнет Советский Союз, моя Родина, моя страна, честь которой я защищала как первый игрок, как тренер ее национальной команды.

Существует стереотипное утверждение, что в той ушедшей жизни было много хорошего. Но, наверно, и плохого хватало, раз мы с такой скоростью от нее избавились. А хорошее точно было - наша молодость осталась там.

Вот уже десять лет, как я живу и работаю в Англии, в тихом городке на берегу Темзы. Но у меня нет ощущения, что я в эмиграции. Наверно, оттого, что в Москве моя квартира, наверно, оттого, что в Москве мама, друзья, да и я сама обычно два раза в год приезжаю в свой родной город. А работа в Англии приблизила меня к мировому теннису, сделала мои знания глубже и интереснее. Впрочем, я подробно об этом расскажу дальше. Расскажу о судьбе своей дочери Кати, о том, как сложилась жизнь моего мужа Вити. В Марлоу, в сорока милях от Лондона, мы с ним отпраздновали серебряную свадьбу.

Но свое пятидесятилетие я отмечала в Москве.

Действительно, все, что ни делается, - все к лучшему. И то, что в девяностом моя книга так и не была напечатана, дало мне возможность рассказать вам еще больше историй. А теннис в России за это время стал так популярен и привычен, что теперь, мне кажется, у этих записок будет еще больше читателей, чем могло бы их быть десять лет назад.

Я грущу об ушедшем, но не жалею о нем. Легко жить без зависти. Моя жизнь оказалась такой полной и необычной, что другой я себе и не желаю.

ЧАСТЬ I

БОЛЬШАЯ ИГРА

I. ОТ НОВИЧКА ДО ЧЕМПИОНА

ДЕТСТВО ДО ТЕННИСА И ПОСЛЕ

Я родилась в районе стадиона "Динамо". Там, где пересекаются старые московские улицы Башиловка, Нижняя и Верхняя Масловка, на улице Мишина стоял старый деревянный двухэтажный дом со скрипучей лестницей. Всю квартиру на одной половине второго этажа занимала наша семья: мама с папой и я - в одной комнате, в другой - бабушка со старшим сыном, а в третьей - тетя Катя с моим двоюродным братом. Квартирка, хоть и трехкомнатная, в общем-то была маленькая, без удобств, ходили в баню. Для меня эти выходы, как большой праздник. Папа работал на табачной фабрике, но табаком в доме никогда не пахло. Мама бухгалтером в Худфонде. Дом художников находился здесь же, на Масловке, и первый билет на оперу Большого театра мне подарил знаменитый театральный художник Рындин. Я смотрела "Русалку" из директорской ложи. Мне было десять лет, я красовалась там в новом красном платье. Впечатления от театра, спектакля и себя в новом платье до сих пор незабываемы. Для любого человека поход в театр становится событием, а спектакль в Большом - это суперпраздник.

Мама была необыкновенной чистюлей, как и ее сестра тетя Катя. На работу тетя Катя ездила ни больше ни меньше как в Кремль, где служила секретарем. Естественно, она первая покинула нашу полудеревенскую обитель с холодной уборной и зеленым двориком. Теперь мы ходили не в баню, а ездили через всю Москву мыться к тете Кате, на Ленинский проспект. В квартире, где она поселилась с сыном, жили еще две семьи. Там она завела такой порядок, что их коммунальная квартира в огромном доме занимала первое место по чистоте.

Мама и тетя, два самых дорогих в моей жизни человека, придерживались в жизни очень строгих правил, а папа, как это часто бывает, представлял им полную противоположность. Каждый раз, садясь за праздничный стол и наливая себе рюмку, он многозначительно говорил: "Сто грамм вина или водки выводят спортсмена на месяц из строя". Трудно было поверить в правильность этих слов, так как регулярно отец играл за "Пищевик" в футбол. Мама ненавидела эту игру, потому что каждый выходной папа уходил сражаться в рядах "Пищевика". Вспоминая это, я думаю, что мама вряд ли любила спорт, так что в теннис я попала совершенно случайно.

Во мне, видимо, было заложено спортивное начало. Во всяком случае, я терпеть не могла девчачьих разговоров, играть предпочитала только с мальчишками, причем в те игры, где надо много двигаться, например в "царь горы", в которой требовалось захватить вершину снежной горки и никого на нее не пускать. А какой у нас был роскошный двор зимой! Тогда в Москве то ли снега выпадало больше, то ли его убирали реже, но сугробы вырастали до наших окон на втором этаже. Это сулило еще одно увлекательное развлечение: ведь можно было прыгать прямо с крыши в сугроб, что я и делала. Прыганье с крыш сараев, окружающих двор, стояло на втором месте после "царь горы", где надо было отбиваться и руками и ногами от нападавших. Прыгала я довольно много и тем самым неплохо развила координацию. Как-то раз мы обошли крыши всех сараев, наступил вечер, пришла пора идти домой, но осталась последняя, напротив наших окон, и лишить себя удовольствия еще раз прыгнуть я не могла. И только я залезла на крышу, как открылась дверь дома и на пороге показался отец. Я стою и думаю: "Прыгну, не прыгну, все равно влетит..." И прыгнула. Отец потом сказал, что, если бы я не прыгнула, он бы меня наказал.

Мама, в общем, довольно мягкий человек, под влиянием тети Кати была очень строга. Правда, у нее я могла еще что-то выклянчить: "Мам, ну еще полчасика, мам, еще пятнадцать минут", и она сдавалась. Тетя же говорила: "Ольга!" - и любые просьбы были бессмысленны. И при всем при этом я обожала тетю Катю. Любила ездить к ней мыться, любила ее котлеты, ее салат с капустой и укропчиком. Тетя Катя своих чувств открыто не выражала, однако и она ничуть не меньше любила меня. В последние годы она говорила: "Все верно, если это сказала Ольга", - мои слова становились, в ее понимании, законом. Мама и тетя первыми приходили мне на помощь. Они вместе растили мою дочку Катю. Первые дни после рождения Кати мама тяжело болела, и тетя приезжала к нам каждый день. И до самой смерти тетя Катя помогала маме с Катюшей, хотя ее сын, Виктор, рано женился, у нее было много хлопот с родной внучкой, но она считала своим долгом заботиться обо мне и моих близких.

Вся моя родня приехала в Москву из Рязани. Дед с маминой стороны умер рано, бабушка никогда не работала, возилась по дому. И папа тоже из Рязани. Я рязанская, разве это не чувствуется? Мы, рязан-ские, - страшные патриоты. Рязанская в финале Уимблдона! Звучит?! Как-то, когда бабушка была еще жива, но уже в легком маразме, Витя, мой будущий муж, смотрел у нас дома хоккейный чемпионат мира по телевизору. "Милок, - спрашивает бабушка, - кто же там играет?" - "Рязанские, бабуля!" - "Ой, наши! А кто же?" Витя назвал пару рязанских деревень. Бабушка была в восторге: свои побеждают.