У Тренча не было ответа на этот вопрос. Но было что-то другое, обозначившееся во взгляде. Подозрение? Догадка? Недоверие? Габерон не любил гадать с тех пор, как просадил в одном игорном доме свое полугодовое жалование. Канониры делают только верные ставки.

— Мы… чего-то ждем?

— Это я жду, когда ты закончишь убирать ржавчину с пушек. А «Вобла» ничего не ждет.

— Прячемся от кого-то?

— Порхая по окраинам Унии и едва разминаясь с канонерками? Хорошенькие прятки!

— Значит, ищем? — видимо, по лицу Габерона Тренч понял, что сделал верное предположение, — А что мы ищем?

— Подумай сам, приятель. Что обыкновенно ищут пираты? Ну?

Тренч улыбнулся. Удивительно, но простая улыбка шла его хмурому закопченному лицу не меньше, чем привычная гримаса, хоть и продержалась неполную секунду.

— Клад?

— Прямое попадание в крюйт-камеру! — Габерон щелкнул пальцами, — Мы ищем клад. Тут, видишь ли, какая штука… Вообще это должен быть долгий и внушительный рассказ с паузами в нужных местах, переданный надлежащим тоном, но я слишком хочу спать, а ты слишком мозолишь мои нежные глаза. Поэтому слушай краткую версию. Кхм. Про старого пирата-хрыча ты уже в курсе?

— Восточный Хуракан? Дед нашей капитанессы? Дядюшка Крунч его часто вспоминает.

— Он самый. Бартаниэль Уайлдбриз. Первый владелец «Воблы». Из-за него все и началось. По крайней мере, наши злоключения. При жизни это был выживший из ума маразматик, чтоб его. Помешанный на своем Пиратском Кодексе, гордившийся тем, что с десяти лет не ступал на твердую землю, обладатель полного набора деревянных протезов и комплекта столь же жутких кличек, наводящих страх на капитанов обоих полушарий. Говорят, однажды он оторвал акуле плавник. Зубами. А голова его на закате флибустьерской карьеры стоила столько, что платить за нее пришлось бы векселями — столько золота просто не влезло бы ни в один трюм…

— Джентльмен старых традиций. Я понял.

— То-то и оно. Когда пришло время помирать, старый идиот вспомнил, что так и не распорядился своим наследством. Кому-то надо было доверить все то золото, что он захватил за всю свою долгую пиратскую жизнь. По понятным причинам, банк показался ему недостаточно подходящим местом. Не пошел он и к нотариусу. Кажется, у него были какие-то предубеждения против служащих короны. Издержки профессии, надо думать…

— Много там было? — уточнил Тренч. Габерон не мог не улыбнуться, увидев, как у парня зажглись глаза.

Малёк неоперившийся. Как сама Ринни. Из таких получаются самые решительные искатели кладов. И самые безнадежные. Поиском кладов должны заниматься люди разумные, замкнутые, холодные. Кто-то с металлическим блеском королевских фискальных агентов в глазах…

— Никто не знает, — уклончиво сказал Габерон, вновь разваливаясь в гамаке, — Бухгалтерского учета старик, понятно, не вел. Но если вспомнить, сколько кораблей он выпотрошил и сколько золота загрузил себе в трюм, сумма, надо полагать, выходит приличная. Хватит на то, чтоб купить себе целую эскадру новеньких фрегатов с блестящими трубами. Или собственный остров, объявив себя его губернатором. Но Восточный Хуракан семь лет назад отдал швартовочные концы, держащие его душу у земли. И где его клад сейчас — ни одной живой душе доподлинно не известно.

— Он не передал его внучке?

Габерон достал из кармана небольшую металлическую пилку и принялся усердно полировать ногти. Успокаивающее занятие, требующее полного сосредоточения и координации движений. Одна малейшая ошибка — и ноготь может быть непоправимо испорчен.

— Мог бы. Но не стал. Отчасти я даже могу его понять… Старая пиратская кость, верность традициям, все эти развивающиеся флаги, кодексы, черные метки…Пираты старых времен были напичканы всей этой ерундой по самую макушку. Верность пиратским традициям, честь и все прочее. А тут судьба сама сдала ему худшую карту из колоды. Обманула с наследником. Дети его погибли в каком-то давнешнем кораблекрушении, и во всем воздушном океане единственной родной кровинкой осталась некто Ринриетта Уайлдбриз, ныне известная тебе под дурацким прозвищем Алая Шельма. Пока он бороздил облака, схватываясь с королевскими фрегатами и броненосцами дауни, Ринриетта училась в Аретьюзе, постигая азы юридических наук. Читала учебники вместо Пиратского Кодекса и штудировала параграфы морского права вместо наставлений по абордажному бою или навигации. Когда старый пират увидел тень лепестка Розы и спохватился, было уже поздно. Прочих родственников, кроме Ринни, у него не значилось. При жизни его не раз протыкали шпагой, но это, думается мне, оказался для него самый болезненный удар.

Тренч несколько раз провел щеткой по стволу пушки, но больше по инерции.

— Но он же передал «Воблу» Ринриетте?

— Ага. Совершенно пустую, если не считать ящика старых сухарей, ржавого мушкета, бечевки и пятерых бродячих сомов в трюме. И то, как мне кажется, последние к наследству не относились…

— Корабль, но не клад?

— Только «Воблу». Некоторое время, кстати, мы надеялись, что он спрятал клад где-то на борту. Перетрясли весь корабль от бака до юта. Чертовски тяжелая оказалась работа, с учетом того, что даже у прямого коридора на «Вобле» может быть до дюжины поворотов… Фоновое магическое излучение не сахар, сам понимаешь. Иногда я удивляюсь, как мы сами не спятили во время тех поисков… Нашли говорящую рыбу. Нашли иллюминатор в другое измерение. Нашли даже каюту, где нарушен ход времени. Но клада не нашли. Старый пират был дурак, но принципиальный дурак. Он решил проверить внучку, прежде чем передать ей сокровища.

— Как проверить? — напряженным голосом спросил Тренч. Забыв про ржавчину, он слушал Габерона, механически водя пальцам по завитушкам узоров на стволе пушки.

— Сдать пиратский экзамен, если можно так выразиться. Собственноручно найти свое наследство.

— Так он передал ей карту?

— Ты думаешь, мы бы крутились тут, как муха по гальюну, если бы у нас на руках была карта? — насмешливо спросил Габерон, — Да любой идиот отыщет клад, если у него будет карта! В том-то и дело, что нет никакой карты!

— Что же тогда? Должен же быть какой-то знак, указывающий на клад? Какая-то подсказка…

Закончив полировать ногти, Габерон некоторое время наблюдал за безмятежным танцем медуз под самым потолком. Экие безмятежные воздушные странники, никаких забот, никаких дум…

— Восточный Хуракан оказался хитрее на выдумки, чем предполагали его враги, а также люди, которые были достаточно безрассудны, чтоб считать себя его друзьями. Он дал Ринни лишь одну подсказку. Подсказку, которой хватит настоящему пирату, но не дилетанту, нацепившему пиратскую треуголку. Она состояла из двух слов. Эти слова старый пират шепнул Ринни, когда лежал на смертном одре.

— Каких? — жадно спросил Тренч.

— А сам-то еще не понял?

Глаза инженера расширились.

— Восьмое небо?

— Восьмое небо, — буднично повторил Габерон, пряча пилку в карман, — Это были последние слова перед тем, как дыхание старого мерзавца навеки слилось с ветром. Должно быть, сейчас сидит где-нибудь на облаке, хлещет медовый бриз двойной очистки, смотрит вниз и хохочет, наблюдая за нашими муками. Я же говорю, большой выдумки был человек, пушку ему в…

— Клад — на Восьмом небе?

— Это все, что он сказал перед смертью.

Тренч замешкался, подбирая нужное слово.

— Странно. Я имею в виду, Восьмое небо — это же… Это глупо. Ведь нельзя спрятать клад в месте, которого в природе не существует, так ведь?

— А ты догадлив, — Габерон одарил его скупой улыбкой, — Как нельзя вырыть яму в облаке или долететь на парусах до луны, чтоб отщипнуть от нее кусок сыра. Восьмого неба не существует. Это фигуральное выражение, давно потерявшее свой смысл. Эфемерная метафора. Идиома. Набор слов. Но не место, где можно что-то спрятать. И, тем не менее, именно этим и занимаемся. Я — так уже целых четыре года. А Ринриетта и вовсе с самого начала, семь. Корди присоединилась к нам позже, но с таким пылом, что самому небу стало жарко. А спустя еще какое-то время объявилась и Шму. Только не вздумай меня спрашивать как это случилось, я все равно не отвечу.