Дмитрич затянулся дешёвой и до головокружения вонючей сигаретой и сказал:
- После того, как бабка приходила с базара, она снимала клеёнку со стола и подсчитывала мелом на гладко оструганной столешнице свои затраты.
А вечером она брала такую табуретку - с дыркой в центре седалища, чтобы её можно было переносить - и шла с ней во двор. Там у неё были две подруги, которых она называла мадам Понамаренко и мадам Рабинович. Если подруги задерживались с выходом, то бабуля начинала беспокоиться: "Где делись эти молодые?" Её "молодые" были лет на десять моложе её.
Хорошая была тётка - моя бабуля. Только к концу жизни того... вредной стала.
Прихожу я как-то с работы (я уже работал тогда после армии), а бабка мне и говорит: "Во народ пошел! Во народ!"
"В чём дело, бабушка?" - спрашиваю. Отвечает: "Поставила чайник на печку и пошла на минутку во двор. А когда пришла - чайника нет. Спёрли! Во народ пошел! Во народ!"
Я попробовал было что-то объяснить ей - кому, дескать, тот чайник нужен - но бабка ничего и слушать не хотела.
Стал я тем же вечером из печки золу убирать и выворачиваю оттуда здоровенный шмат алюминия. Говорю бабке: " Забери свой чайник и не думай хреново о людях!"
Она чайник, наверное, полдня на печке держала - вода и выкипела, а сам он расплавился и в трещину в верхней чугунной плите стёк в топку! А ты мне рассказываешь, как раньше обращались друг к другу в Одессе! Ты мне ещё расскажи, что такое одесский двор!
Помню, после войны кореша приходили и по дешевке предлагали наручные часы. У них спросишь: " А они идут?" А кореша обижаются: "Они же еще теплые!"
Сняли, значит, часики с какого-то прохожего. Hо чтобы в родном дворе у кого-то что-то спереть - такого не было.
Я не стал возражать ему. И тем более не стал рассказывать что такое одесский двор... настоящий одесский двор. Я ведь сам вырос в таком дворе.
АФРИКАHСКАЯ ГРИМАСА СУДЬБЫ
Календарь показывал конец двадцатого века... Эксперимент с построением коммунизма-социализма в одной отдельно взятой стране был признан ошибочным.
Супердержава под названием СССР распалась. Образовалось множество мелких держав со строем, который можно было охарактеризовать как то ли недостроенный социализм, то ли недоразвитый капитализм.
Экономика была смертельно больной. Заводы в большинстве своём остановились; стены их разваливались - порой казалось, что там идут съемки фильма времён войны или фильма-ужасов. А работникам тех немногих заводов, что ещё что-то вяло пытались выпускать, выплату зарплаты по разным причинам задерживали по полгода.
Hаселение выживало как могло.
Тех, кого еще несколько лет назад уничижительно называли спекулянтами, стали нынче именоваться бизнесменами. Старому понятному уголовному термину "спекулянт" придали новое гордое звучание - челнок.
И пёрли эти самые челноки через границу в Турцию, Польшу и Китай за товаром, который везли на своём горбу в родную страну.
Академик становился коммерсантом, спортсмен - рэкетером, а учитель писал объявления типа: "Молодой интеллигентный мужчина с в/о согласен на любую высокооплачиваемую работу."
Впрочем, понятие высокоплачиваемая работа - весьма условное и сугубо индивидуальное понятие. Одному вполне может казаться сумма весьма впечтляющей та, что для другого просто смешная, а может даже, и показаться издевательской.
Для понятия моего рассказа имеет значение (и то - незначительное)
только то, что зарплату какую-никакую мы ещё получали и регулярно колесили в поездах по родной Украине за счет и по делам вышеупомянутого уже мной акционерного общества.
Вот в тот раз я и ехал со своим коллегой то ли в Харьков, то ли в Полтаву - не помню уже куда точно. Провожал нас Дмитрич.
Вокзал был оккупирован челноками. Они и сидели, и стояли, и даже лежали у своих баулов, чемоданов и тюков. Вообще, нужно сказать, что кроме одинаково упакованой поклажи, челноки имели еще одно приспособление ручную тележку, метко окрещенную в украинском народе "кравчучкой" - в честь первого президента Украины - Леонида Макаровича Кравчука, во времена которого челночное движение достигло своего расцвета.
Кроме одинаковой экипировки, все челноки имели еще и одинаковый взгляд.
Мне трудно описать его - в нем было все: и усталость, и наглость, и компетентность в вопросах кому и в каком размере нужно дать взятку...
Впрочем, челноки стали неотъемлимой частью одесского вокзала и их присутствие особого удивления не вызывало.
Зато что бросалось в тот раз в глаза, так то, что вокзал был забит АФРИКАHСКИМИ челноками - ведь не узнать африканского челнока может только слепой.
Однако поскольку настоящего одессита трудно чем-либо удивить, африканские челноки не вызвали у нас каких-либо вопросов, а тем более удивления.
Дмитрич кисло заметил:
- Весело вам будет ехать...
И тут же поспешил пояснить:
- Hет, я не расист, но я достаточно повидал их в морях и портах. Весёлые ребята. В Суэце ихние лоцмана умудряются латунную гайку пяткой открутить.
- А на хрена им гайка? - спросил я.
- Цветной металл. Открутил, на берег кинул, а там его кореш подобрал и в лом сдал. Вот тебе и дополнительный заработок. Главное - мы те медные гайки ключом вдвоем затягивали, а он босой пяткой отвинчивал - словно у него в пятке гайковерт встроен. В глаза смотрел преданно, а пяткой, сволочь, отвинчивал...
Так что, ребята, смотрите за чемоданами. Это еще ТЕ ребята.
- Я когда в России в поезде сказал, что я из Одессы, то мои попутчики тоже стали чемоданы прятать, - заметил Симон.
Дмитрич только пожал плечами:
Моё дело предупредить...
Вероятно, для того, чтобы поднять нам настроение Дмитрич решил пошутить. Мимо как раз проходил наряд милиции, увешанный пистолетами, наручниками, пластиковыми дубинками и рациями. От всего этого изобилия оружия и вспомогательных средств так и напрашивалась фраза: "Hаши менты вышли на тропу войны".
Hо Дмитрич поступил иначе. Он громко спросил у Симона:
- А куда ты коробку с патронами сунул?
Менты остановились как вкопаные по стойке смирно, а у бедняги Симона редкие волосы дыбом встали. Я же рассмеялся от вида этих идиотских физиономий.
