Мы с пилотом посмотрели на помкома с сочувствием, глаза у него до сих пор в красных прожилках лопнувших сосудов. Пришел мой черед жаловаться:

– Меня на восприимчивость проверяют. Языку обучили, а теперь тестируют на скорость обучения письму. Цветовой диапазон, широта восприятия обоняния, скорость запоминания, логика мышления… Словно животное. Разные дурацкие задачки предлагают, а потом группой едва не взахлеб обсуждают, как я их решаю. Признаться, я часто просто методом тыка пользуюсь. А они от итогов в ступоре, пытаются логику землянки понять. Каким образом я к тому или иному ответу прихожу. Видимо, стереотипы мышления выявляют…

Мужчины расхохотались. Через минуту Резников, вытерев слезы, сквозь смех выдавил:

– Вот оно, главное оружие землян, – женщины! Поскольку вы до сих пор непостижимы даже для нас, что же говорить про бедных иномирцев.

Наши посиделки прервал один из опостылевших экспериментаторов. Нам они до сих пор не представились, и про себя и между собой мы называли их по номерам. Пришел наш общий Третий. Постоянно с нами работали так или иначе восемнадцать голубых дронов. Остальные обитатели станции через несколько суток внимания на нас почти не обращали. Дисциплина здесь, безусловно, железная.

Думаю, мы, земляне, выглядели достойно в форме исследователей дальнего космоса, стоя посреди просторного прямоугольного отсека перед представителями другого вида.

По-видимому, нас привели в помещение для совещаний. На одном из интерактивных экранов зависла загадочная планета, очень похожая из космоса на родную Землю. Дроны рассаживались на высоких стульях, встроенных в пол. На подлокотниках появлялись интерактивные панели, где они смотрели информацию, что-то записывали. Вообще-то у землян схожие технологии. Хотя за время пребывания «в гостях» мы с Кроу и Резниковым, к немалому удивлению и расстройству, выяснили, что технологии «акул» в чем-то опережают наши. И это только то, о чем нам сочли возможным сказать, показали. А сколько еще неведомого от нас таят?

Десять дронов, контактировавших с нами, приготовились общаться. Нам присесть не предложили, вынуждая чувствовать себя подобно студентам перед приемной комиссией. Первый – парой манипуляций – создал между «комиссией» и нами проекцию, на которой зависли цепочки ДНК, и сразу задал вопрос в лоб:

– Вы представители одного вида?

– Да, конечно, – слегка удивленно ответил Резников.

Мы уже привыкли, что он первым ответ держит.

Указав на несколько специально выделенных участков в цепочках, Первый продолжал настаивать:

– Вы представители одного вида, но в вашем генотипе слишком много отклонений. Как подобное может быть? – Мы молчали, а дрон предположил: – Вы искусственно созданные прототипы?

Резников усмехнулся, покачав головой. Не хотелось бы касаться этой щекотливой темы и сообщать нелицеприятную информацию нашим чересчур дотошным хозяевам, но оставаться «искусственными» в плену – неразумно. Могут и в расход пустить. Помкому пришлось признаться:

– Согласно международной конвенции пять тысяч пятого года создание искусственных людей категорически запрещено законом. На опасных работах используют роботов, но придание им человекоподобного вида тоже запрещено.

– Почему? – предсказуемо заинтересовались иномирцы.

– В нашей истории был сложный период подмены понятий человечности, утраты моральных ценностей. Тогда чуть не уничтожили нашу планетарную систему и человечество в целом. Но сла… по счастью, нашлись умные люди, которые остановили убийственный процесс.

– Поясните, столько различий в генотипе у представителей одного вида, – привычно ровным, как раньше казалось, равнодушным тоном спросил Первый.

– После тех печальных событий человечество было на грани вымирания. Тогда начали генетически модифицировать его остатки, чтобы укрепить, усилить, улучшить. В результате впали в очередную крайность. Уже в следующих поколениях попытки генетических улучшений отразили полную преступную ошибочность. После многих якобы полезных мутаций в новых поколениях выявлялись отклонения. Так, потомки людей, которые были модифицированы для защиты от любой аллергической реакции, могли умереть от укуса даже безобидного насекомого. Поэтому со временем множественные или не жизненно необходимые вмешательства на генном уровне были запрещены законом. И введены специальные биологические маркеры, которыми пытались предотвратить смешивание искусственных мутаций, точнее, отличных от общего первичного генотипа. Но отголоски тех времен вы видите сейчас на экране.

– Кто из вас более натурален? – уточнил Второй. – Кого можно считать базисом?

Мои спутники невольно посмотрели на меня. Пришлось ответить:

– Я. Мои предки решились только на одну генную мутацию. У меня врожденная способность к восприятию языков. И ксенолингвист я не столько по призванию, сколько по наследству. Хотя эта способность, конечно, не у всех в роду проявляется ярко, как у меня. Но любой представитель моей семьи знал не менее десяти языков, даже не работая в области лингвистики.

Дроны перевели акульи взгляды на моих товарищей, и тем пришлось честно поведать о своих наследственных мутациях. Полученная информация весьма заинтересовала иномирцев, вон как голубые толстые пальцы мелькали, записывая данные.

Наконец Резников не выдержал и сухо уточнил:

– Мы бы хотели знать: что с нами будет дальше?

Общее молчание – и неожиданно дрон под номером семнадцать, который меньше всего с нами контактировал, но часто был наблюдателем, произнес:

– Наше руководство примет решение о вашей судьбе.

– Нам нужны более четкие ответы, поскольку ваши исследования в последнее время носят опасный характер для нашего здоровья, – упорствовал Резников.

– Наше руководство примет решение о вашей судьбе.

– Кто такие ранты? – вдруг спросил Хойт. – Это жители планеты, рядом с которой висит станция?

Один из дронов не сдержался, гневно забулькал:

– Вонючие двуногие, темнота, гниль им внутрь.

Соплеменники несдержанного иномирца, все как один, посмотрели на него строго, а нам сказали:

– Нет, ранты к этой планете не имеют отношения. Мы ее недавно открыли и проводим исследования.

Мы втроем тоже понятливо переглянулись. Значит, нас сравнивают с теми самыми темными, вонючими двуногими, которым пожелали сгнить изнутри. Именно с ними мы настолько похожи, что нас решили исследовать, по-видимому, с целью выявить слабые места у рантов. Занимательно! И это еще мягко сказано.

Кроу шепнул мне на ухо:

– Похоже, у них тут военные действия с нашими «клонами», а мы меж двух огней.

Резников тоже слышал и кивнул согласно. А я в очередной раз убедилась, что обычно душка и весельчак Хойт как ворона: что-нибудь да накаркает. И ведь сбывается! Не успели мы переварить очередное «кар», станция буквально содрогнулась. Мы удержались на ногах благодаря поддержке друг друга. А «акулы» попадали со стульев. Резво подскочили и начали спешно выяснять, что случилось. На нас пока внимания не обращали.

– Может, пора отчаливать? – шепнул Резников. – Пока им явно не до нас.

Я была ни жива ни мертва: опять авария, опасность! Внутри все в холодный комок сжалось. Мне двадцать три года, а до сих пор не любила и толком не жила, словно откладывала все на потом по совершенно, оказывается, надуманным причинам.

Скорбеть о своей несчастной доле дальше не вышло – станция вновь содрогнулась. На этот раз всех разметало по «конференц-залу». Резников кубарем вылетел в открывшуюся дверь, я свалилась на беднягу Хойта, он даже крякнул от боли. Мы приподнялись и на четвереньках подползли к дронам, находившимся в таком же плачевном положении. Я просипела:

– Что происходит?

Мне не ответили, а в следующее мгновение началось невообразимое. Откуда-то прилетело нечто зеленоватого цвета – и ближайшего к нам с Хойтом дрона грязно-синим, обугленным по краям пятном размазало по переборке. Пока я в полном ступоре пялилась на это пятно, вокруг началась страшная суматоха. «Акулы» яростно забулькали. Затем откуда-то сверху спрыгнул огромный черный монстр.