Они стояли сейчас на улице возле ресторана. Их отцы говорили что-то о том, что им сейчас нужно обсудить нечто важное, совершенно не предназначенное для посторонних ушей. Чимин только устало кивнул, поглядывая на девушку и надеясь, что она скажет хоть слово против. Но она молчала. А ему плевать, если честно. Сегодня он вымотался очень сильно, сам не знал почему, но это оказалось труднее, чем он представлял.

— Пообщаетесь заодно, — поддержал господин Чон, сверкая добродушной улыбкой. Он будто светился изнутри, не замечая того, что не хотел бы замечать. Слишком тихого поведения дочери, которая за весь вечер не проронила и пары слов. Странных ухмылок Чимина. Он не замечал всего этого. — Узнаете друг друга получше…

Ын Ха нервно сглотнула, рассматривая мокрый асфальт и с ужасом понимая, что сейчас готова растечься по нему грязной лужицей, чтобы только не стоять с Чимином рядом, не слышать его прерывистое дыхание, не чувствовать взгляд на себе, не заставлять ноги двигаться вперёд, хотя её дом в другой стороне. Но Чимин этого не знает, поэтому послушно идёт рядом. Спустя мгновение шуршит пачкой сигарет, закуривая и выпуская облако дыма, от которого хочется закашляться и отмахнуться, но девушка терпит, сглатывая немного чаще обычного. От страха или от неловкости, она не знала.

Они идут молча уже несколько бесконечных минут. Тишину прерывают только одинокие машины, проезжающие мимо, и люди, вечно спешащие куда-то. Обстановка вокруг меняется на более жуткую и непривлекательную. Широкие улочки уступают место узеньким и пустынным. Фонари постепенно остаются позади, погружая в полнейший мрак. А они всё ещё идут, так и не проронив ни слова. Чимин докуривает очередную сигарету, выбрасывая её. Которую по счёту, Ын Ха сказать не может, поскольку не считала.

— Куда мы идём? — раздражённо шипит Чимин, видя, как девушка сама ёжится от окружающей обстановки, но продолжает идти вперёд, вынуждая плестись следом.

Ын Ха улыбается в темноту улицы, и парень не может видеть, как в её глазах блестят слёзы. Потому что его слова, словно острое лезвие — режут точно и глубоко. Его голос заставляет бояться больше, чем эта темнота впереди. Поэтому, когда она всё же начинает говорить, её голос дрожит и хрипнет.

— В пропасть… — отвечает она, сворачивая в маленький переулок. Признаться, она понятия не имела, куда он ведёт и стоит ли туда вообще идти.

Она просто хотела, чтобы Чимину надоело тащиться следом и чтобы шаги позади неё стихли. Чтобы, обернувшись, она не обнаружила его рядом. И вообще на этой планете не обнаружила. Чтобы его больше никогда не было в её жизни. Чтобы это был только гадкий сон, который покинет её сознание, как только она проснётся. Но его голос продолжал звучать, а шаги — оглушать. Слишком тихо здесь было, наверное.

— Тогда нам стоило пойти другим путём, — выплёвывает он, злясь не то на неё, не то на себя.

Честно сказать, ему уже надоело петлять по странным улочкам, куда она всё время стремилась свернуть. Да и молчание угнетало ещё больше. Он понимал, что сделал ей тогда больно. Понимал, что прошло ещё недостаточно времени, чтобы она успела оклематься хоть немного. Он знал, что времени никогда не может быть достаточно. Многие ломаются сразу, некоторые — постепенно. Но ломаются все без исключения. Он не хотел быть её личным страхом, её неизученной фобией, но так получалось. Это какое-то грёбанное стечение обстоятельств, которое он не мог контролировать.

— С тобой — только этим путём, — шепчет Ын Ха, останавливаясь и оборачиваясь к нему. — Только здесь я не могу видеть тебя, потому что ты сливаешься с темнотой. Такой же наигранно чистый, как этот воздух, — шипит немного громче, и он видит, как её губы кривятся в ухмылке. — Он прозрачный, но отчего-то кажется таким грязным сейчас.

Чимин молчал, потому что понял, что она сломалась. Ещё тогда, когда его руки сжимали до синих разводов её шею, что-то перемкнуло. Болезненная бледность и неуместная молчаливость. Он заставил её стать безвольной. Он научил её сдаваться без боя. Терпеть, когда больно. Не отворачиваться, когда неприятно. Не отвечать, когда спрашивают.

— Ты хочешь сказать, что я грязный? — ему было обидно от её слов. Ему надоело, что все и каждый стремится потоптаться по нему, потому что он, блять, якобы заслужил. А то, что он тоже от этого страдал, никого не интересовало. Потому что он только вещь, которой можно распоряжаться. Именно так его воспитали. Именно таким его сделал отец, и как бы Чимин не старался, это навсегда останется в его душе комком обиды.

— Нет, — смеётся она негромко, потому что трудно превысить положенное количество децибел. — Грязный — это когда испачкался, а ты, — она смахнула скатившуюся слезу, не переставая улыбаться. — Сама грязь.

Чимин заскрипел зубами так, что, кажется, даже она слышала. Его глаза блестели в темноте, и девушка даже пожалела о выборе дороги и о всех словах. Но было поздно, он разозлился. Но ей стало легче почему-то. Наверное, потому что задела что-то внутри него, что-то живое и болезненное.

— А ты не забываешься, сука? — шипит он, преодолевая расстояние между ними и припечатывая к стене. Его ладонь неприятно надавливает на горло, а пальцы — оставляют после себя красные следы.

— Это ты забываешься, — хрипит она, приподнимаясь на носочки, чтобы была возможность хотя бы вдохнуть. — Ты не Бог, чтобы что-то решать…

Он смеётся. Хрипло. Этот звук скользит по ободранным стенам переулка и возвращается к хозяину. Чимин хватает Ын Ха за волосы ладонью второй руки и тянет вниз, заставляя тихо вскрикнуть и зажмурить глаза.

— Не Бог, но сделать твою жизнь невыносимой могу, — шепчет прямо на ухо, наслаждаясь дрожью в чужом теле. — Нам ещё жить вместе, — усмехается он, отпуская шею и касаясь ладонью щеки. — Будь хорошей девочкой.

— Не жить… — шепчет она, отворачиваясь от его прикосновений. Потому что они вызывают только отвращение. В последнее время, от любых прикосновений ей хочется блевать. Но его руки на её коже — это какой-то особый вид садизма. Режет, едва прикасаясь.

— Я тоже так думал, — задумчиво шипит прямо в губы. — Но если ты так просишь, то я совсем не против жениться.

— Я не… — договорить ей не дают чужие губы, больно впивающиеся в её дрожащие и солёные от слёз, которые сейчас снова стекают по щекам. Все слова возмущения тонут в мерзком поцелуе.

От неожиданности она ударяется головой в стену позади и стонет в поцелуй, чувствуя, как Чимин улыбается ей в губы прежде, чем проникнуть внутрь языком и сломать все защитные сооружения. Он больно кусает, чувствует подступающую истерику, отстраняясь и проводя по припухшим губам большим пальцем. Он слышит, как девушка пытается вдохнуть, но из груди вырываются только обрывочные хрипы, и шепчет:

— Тебя не спрашивают.

========== Дальше ==========

Комментарий к Дальше

Сейчас, в общем, как-то неожиданно, но появилось продолжение, хах)) Если Вы не успели соскучиться, то прошу прощения, но я старалась. И да, если Вам не трудно, то я буду ждать отзывов~

Спасибо за всё то, что было высказано Вами, я читаю и беру к сведению каждое слово.

Приятного прочтения♡

На следующий день ничего не поменялось. Ни Её вид в зеркале, ни Её чувства. Только голос слегка охрип от бесконечных рыданий, в которых она проводила уже которую ночь напролёт. В университете было так же, как и всегда. Шумно. Громко. Со Хён вычитывала что-то о её волосах и о том, что ей так очень даже хорошо, но она вполне могла бы сказать об идее сменить имидж. Ын Ха только промолчала, потому что не было никакой идеи, только насущное желание сделать себя менее привлекательной и более неприметной. Джин, заметив изменение во внешности подруги, только неопределённо пожал плечами и прошептал немного тише что-то типа: «Ты в порядке?», на что получил несмелый кивок.

А вот Хосоку, кажется, пришлась по душе такая перемена больше остальных, потому что девушка ловила на себе его взгляд чаще обычного, что не могло не пугать, и совсем не удивилась, когда он подошёл к ней. Говорить с ним не было никакого желания, но так просто отделаться от надоедливого парня оказалось невыполнимой задачей, потому что он всегда старался добиться желаемого.