Пришлось поклясться, что мне необходимо диктовать ей "полевые заметки", чтобы снова вытащить Элен в пустыню. Она сидела в "джипе" со своим блокнотом и карандашом, будто одеревенев, а я лицедействовал со счетчиком Гейгера и бормотал тарабарщину на геологическом жаргоне. Плотно поджав побледневшие губы, она отчаянно боролась со слышным ей одной зовом пустыни, и я видел, что она потихоньку проигрывает в этой борьбе.

В конце концов она опять впала в то же самое странное состояние, и на этот раз я уж постарался не нарушить его. Диковинным и удивительным был этот день, и я узнал много нового. Каждое утро я заставлял ее выезжать и вести "полевые заметки", и с каждым разом было все легче и легче сломить ее. Но едва мы возвращались в контору, она опять цепенела, и оставалось только диву даваться, каким же образом в одном теле уживаются два столь разных человека. Я называл два ее воплощения: "Элен из конторы" и "Элен из пустыни".

Частенько после ужина я беседовал на веранде со старым Дейвом. Однажды вечером он предупредил меня:

- Люди болтают, что с тех пор, как помер ее брат, Элен слегка не в своем уме. Они беспокоятся за тебя. И за нее...

- Я отношусь к ней как старший брат, - отвечал я. - Я никогда ее не обижу, Дейв. И если вдруг мы отыщем залежь, я позабочусь, чтобы ей хорошо заплатили...

Дейв покачал головой. Хотел бы я объяснить ему, что это всего-навсего безобидная игра и что никто никогда не найдет здесь никакого золота. И тем не менее игра захватила меня.

"Элен из пустыни" была само очарование, когда, беспомощная, сама того не желая, выдавала мне свои тайны. В теле женщины жила маленькая девочка. Голос ее обретал звучность, хотя она едва дышала от возбуждения, лицо становилось живым и проказливым, и та же чудесная перемена задевала и меня. Смеясь, Элен носилась меж черных камней и тусклой полыни и в мгновение ока наделяла их красотой. Она взяла в привычку водить меня за руку, случалось, мы с ней убегали от "джипа" на добрую милю. Обращалась она со мной, как если бы я был слепец или малое дитя.

- Нет, нет, Дьюард, не ходи туда, там обрыв! - бывало, восклицала она, оттаскивая меня прочь.

Обычно она шла первой, чтобы я, например, без труда отыскал камушки, по которым можно безопасно переправиться через ручей. Мне оставалось только подыгрывать. Она показывала мне леса и реки, утесы и замки. Страну населяли косматые лошади с когтями, золотые птицы, верблюды, ведьмы, слоны и множество всяких других существ. Я притворялся, что вижу их, и это делало ее доверчивой. И она пересказывала и исполняла в лицах все сказки, в какие когда-то играла с Оуэном. То он оказывался околдован, то она, и тому, кто сохранял свободу, приходилось бросить вызов ведьме или великану, чтобы снять наложенные ими чары и спасти другого. Иногда я оставался Дьюардом, а подчас я и сам почти верил в то, что я Оуэн.

Мы с Элен прокрадывались в заколдованные замки и, замирая от страха, прятались от великана, который разыскивал нас, бормоча проклятья, а потом мы удирали рука в руке из-под самого его носа.

Ну что ж, я добился того, чего хотел. Я подыгрывал Элен, но не упускал из виду и собственную свою игру. По вечерам я наносил на карту все, что узнавал за день о топографии волшебной страны. Геоморфологическое ее строение было удивительно правдоподобным.

Во время игры я то и дело намекал на сокровище великана. Элен не отрицала, что такое сокровище существует, но ответы ее становились смятенными и уклончивыми. Она подносила палец к губам и смотрела на меня в упор серьезными, округлившимися глазами.

- Брать можно только то, что никому не нужно, - втолковывала мне она. Но если хоть пальцем тронуть золото или драгоценный камень, на наши головы обрушатся ужасные беды...

- А я знаю заклинание, которое отводит все беды, - возразил я однажды, - и тебя научу ему. Это самое сильное, самое волшебное заклинание в мире...

- Нет, нет. Сокровище обратится в прах. Монеты превратятся в гнилые бобы, ожерелья в мертвых змей и так далее, - отвечала она упрямо. - Оуэн предупреждал меня. Таков закон волшебной страны.

В другой раз мы заговорили о сокровище, сидя в темном ущелье у водопада. Мы говорили шепотом, чтобы не разбудить великана. И водопад был не просто водопад, а еще и храп, исторгаемый великаном, - а на самом деле ветер, что, как всегда, завывал в пустыне.

- Разве Оуэн никогда ничего не берет? - спросил я.

К тому времени я уже усвоил, что об Оуэне следует спрашивать, как если бы он был жив.

- Иногда приходится, - отвечала она. - Как-то раз злая колдунья превратила меня в безобразную жабу. Оуэн положил мне на голову цветок, и тогда я снова стала Элен.

- Цветок? Самый настоящий цветок? И ты взяла его домой?

- Большой цветок, красный с желтым. Такой большой, что не умещался в ладонях. Я хотела взять его домой, но все лепестки осыпались...

- А Оуэн ничего не берет домой?

- Только камушки, и то не часто. Мы сделали для них в сарае тайник вроде гнездышка. А вдруг это вовсе не камушки, а волшебные яйца...

Я встал.

- Пойдем, покажи мне их.

Она отпрянула, резко качнув головой.

- Не хочу домой, - заявила она. - Ни за что!

Она вырывалась и кривила губы, но я рывком поднял ее на ноги.

- Ну, пожалуйста, Элен, ради меня, - попросил я. - Заедем хоть на минуточку...

Я затащил ее обратно в "джип", и мы подъехали к домику, где когда-то жили Прайсы. Нам и раньше случалось проезжать мимо, и Элен каждый раз старательно отводила глаза, - не подняла она их и на этот раз. Она опять цепенела, превращаясь в "Элен из конторы". И тем не менее она и я следом за ней обогнули старый домик, покосившийся, с выбитыми стеклами, и пробрались в полуразрушенный сарай. Она откинула солому, наваленную в углу, и там действительно лежали кусочки горных пород. Я даже не понимал, насколько я взволнован, пока не испытал разочарования, подобного удару в солнечное сплетение.

Это были никчемные, обточенные водой кусочки кварца и розового гранита. Совершенно заурядные, если бы не одно обстоятельство: им просто неоткуда было взяться в базальтовой пустыне.

Через две-три недели мы перестали прикидываться, что ведем "полевые заметки", и ездили в пустыню с откровенной целью поиграть. Волшебная страна Элен была уже почти полностью нанесена на карту. С одной стороны гора - недавний сброс, казалось, обрушил с нее крупные глыбы к реке, текущей вдоль подножия, - а с другой стороны к реке мягко сбегала равнина. Крутой берег был лесист, изрезан глубокими ущельями, горные отроги там и сям венчали замки. Я настойчиво проверял Элен, но не было случая, чтобы она запуталась. Правда, время от времени она словно бы впадала в нерешительность, но тогда уже я сам подсказывал ей, где она, и это позволило мне проникнуть в ее тайную жизнь еще глубже. В одно прекрасное утро я осознал, что глубже, пожалуй, некуда.

Она сидела на какой-то колоде в лесу и плела корзинку из листьев папоротника. Я стоял рядом. Вдруг она подняла глаза и улыбнулась мне.

- Во что мы будем играть сегодня, Оуэн?

Такого я не ожидал и гордился тем, что мгновенно нашел выход из положения. Я отпрыгнул и ускакал, затем вернулся к ней и улегся у ее ног.

- Сестренка, сестренка, я околдован, - сказал я. - Только ты одна в целом свете можешь меня расколдовать.

- Я тебя расколдую, - отвечала она голоском маленькой девочки. - Кто ты сейчас, братец?

- Я большой черный пес, - заявил я. - Злой великан по имени Льюис Кожа Да Кости держит меня на цепи во дворе своего замка, а всех остальных псов он забрал с собой на охоту.

Она оправила серую юбочку на коленях. Уголки рта у нее опустились.

- И ты совсем один, только воешь весь день и всю ночь напролет, произнесла она. - Бедный песик...

Я закинул голову назад и завыл.

- Он ужасный злой великан, - заявил я, - и он знает все таинства черной магии. Но ты не бойся, сестренка. Как только ты расколдуешь меня, я стану прекрасным принцем и отсеку ему голову.