Стоп, похоже, в предыдущей фразе пропущены знаки препинания. Должно быть так: Михаил Юдовский, «Сволочь». В смысле: Михаил Юдовский написал книгу, и называется она «Сволочь».

Если кому-то кажется, что название грубое и неприличное, пусть этот строгий человек вспомнит, что Федор Достоевский написал роман «Идиот». И ничего – золотой фонд мировой литературы.

Впрочем, вместо запятой и кавычек можно поставить тире и восклицательный знак. Примерно так: Михаил Юдовский – сволочь! И произносить с придыханием. Уверен, автор ничуть не обидится.

Во-первых, потому что у него замечательное чувство юмора.

Во-вторых, как ты книгу назовешь, так ее и купят. В самом деле, ну как пройти мимо книги с таким названием?

А в-третьих, лирический герой писателя Юдовского, который мало в чем отличается от самого писателя Юдовского, действительно изрядная сволочь. Разумеется, в самом лучшем смысле слова.

Балагур. Выдумщик. Гедонист. Обаятельный циник. Неутомимый враль. Отчаянный женолюб. Веселый рыжий клоун, который порой превращается в печального белого.

Вытерпеть такого непросто. Зато с ним никогда не бывает скучно.

Тем более читателю. Ему-то уж точно ничего не придется терпеть. Читай да радуйся.

Един во многих лицах – художник, прозаик, превосходный поэт, популярный блогер – Юдовский пишет не просто смешно, но радостно, сочно, жизнелюбиво. И даже самый мрачный рассказ этой книги, притча о религиозной розни, заканчивается тем, что персонажи, пережив кровавую междоусобную бойню, отправляются в трактир, чтобы выпить и закусить.

В прозе Юдовского, как сказано у Хармса, жизнь побеждает смерть неизвестным науке способом. И теперь у вас появилась возможность вкусить плоды этой славной победы.

«Сволочь» вам в помощь.

История, если воспринимать ее как науку, (И может показаться немногим занятней математического справочника, состоящего из формул, таблиц и пояснений к ним. Если же рассматривать ее как поле для игры воображения, то едва ли найдется предмет увлекательней. Некоторые события хороши настолько, что попросту не могли не произойти, хотя в действительности никогда не происходили. Миф всегда больше реальности, вымысел сильнее правды. Кому интересно знать, что Аляска была продана Америке при Александре Втором, чтобы выплатить компенсацию помещикам после отмены крепостного права? Куда занимательней легенда, будто ее продала Екатерина Великая, чтобы сшить себе какое-то невероятное платье с жемчугами и бриллиантами.

Тягу к этой области познаний я, видимо, унаследовал от одного из дедушек, бывшего в свое время доцентом кафедры истории Киевского университета. Впрочем, наследство досталось мне в несколько извращенном качестве: если дед любил историю в единственном числе, то я полюбил ее во множественном, в виде историй, которыми щедро делился с друзьями и знакомыми – безотказными слушателями и добровольными жертвами моих мистификаций. Я даже прослыл специалистом в исторических вопросах, поскольку знал хоть что-то, в отличие от моих приятелей, по большому счету не знавших ничего. Я с упоением бросал семена фантазии в благодатную почву невежества, нисколько при этом не заботясь об урожае. Семена, между тем, дали всходы, и однажды наступило время жатвы. Слух обо мне дошел до совершенно не знакомых мне людей, которые решили открыть что-то вроде частного туристического бюро и устраивать поездки по Европе для обретавшейся в Германии русскоязычной публики. Как-то вечером мне позвонили, и приятный женский голос осведомился:

– Алло? Здравствуйте. Это Миша? Можно вас так называть?

– Мишей можно, – ответил я. – А Иннокентием нельзя.

– Каким Иннокентием? – удивился голос.

– Никаким. Раз уж родители неосторожно назвали меня Мишей, не вижу повода называть меня как-нибудь по-другому.

Трубка хмыкнула.

– Вот и чудесно. Меня, кстати, зовут Рита. Мы с мужем…

– Жаль, – сказал я.

– Что жаль?

– Жаль, что вы с мужем.

– О господи! – сказала трубка. – Ладно, ближе к сути. Миша, вы не хотите поехать в Бельгию?

Признаться, я немного удивился.

– Не хочу показаться невежливым, – ответил я, – но какое вам дело до того, куда я хочу поехать, а куда не хочу?

– Вы не поняли. Это я приглашаю вас поехать в Бельгию.

– С вами?

– И со мной, и с моим мужем…

– Вы предлагаете мне ménage à trois?

– Что я вам предлагаю?

– Ну, что-то вроде тройственных отношений.

– Вы с ума сошли! Послушайте, Миша, я и мой муж организуем двухдневную поездку в Брюссель и Брюгге для русскоязычных туристов. Нам нужен экскурсовод. Один ваш друг порекомендовал мне вас как человека, который разбирается в живописи и в истории.

– Это который же друг? – поинтересовался я.

– Алексей. Алеша Жаворонков.

– Леха, что ли? У вас устаревшие сведения. Он мне больше не друг.

– Почему?

– Потому что. Вы бы стали дружить с человеком, который, чуть сядешь с ним за стол, напивается, буянит и лезет в драку?

– Пожалуй, нет.

– Вот и он не хочет.

Некоторое время трубка молчала. Затем снова послышался голос Риты:

– Вы шутите?

– Шучу, конечно.

– То есть наговариваете на себя?

– Естественно, наговариваю.

– Зачем?

– Чтобы вы были готовы к худшему и не разочаровались при встрече.

– Ну-ну, – проговорила Рита. – Так что насчет Бельгии?

– Хорошая страна, – сказал я. – Я там не был ни разу.

– Вот видите. А теперь мало того, что побываете, так еще и деньги заработаете.

– Сколько? – Я оживился.

– Триста марок вас устроит? Плюс ночь в гостинице с завтраком. Вы когда-нибудь зарабатывали триста марок за два дня?

– Нет. Только за одну ночь и без завтрака.

Рита вздохнула.

– С вами чертовски трудно разговаривать. Сколько вам лет?

– Тридцать один.

– А ведете себя как двадцатилетний. Короче, вы согласны?

– Я-то согласен. Только как я буду водить туристов по городам, в которых ни разу не был?

– Не волнуйтесь, Миша. Этим займется брюссельский экскурсовод. Вашей обязанностью будет занимать людей историческими сведениями, пока мы будем ехать в автобусе, а также вести экскурсии в музеях. Расскажете о художниках, о картинах. Алеша говорил, что вы хороший рассказчик.

– Алеша сволочь, – заявил я.

– Почему это он сволочь?

– Потому что я всегда ненавидел экскурсоводов. А теперь по его милости сам таким стану.

– Знаете что, – сказала Рита, – если для вас это так принципиально – откажитесь и покончим с этим.

– Я что, идиот, отказываться от трехсот марок? Вы меня искусили. Я теперь Адам, соблазненный, изгнанный из рая и вынужденный в поте лица своего зарабатывать хлеб на суровых бельгийских просторах.

– Ну, слава Богу, – с усталым облегчением выдохнула Рита. – Значит, увидимся через неделю. Пока-пока.

Она с не слишком учтивой поспешностью повесила трубку.

– Хамка, – сказал я.

Затем подумал и набрал номер Алешки Жаворонкова.

– Да? – раздался в трубке его недовольный голос.

– Привет, Леха, – сказал я. – А я в Бельгию еду.

– Я в курсе, – ответил Леха.

– А ты в курсе, что ты сволочь?

– В курсе.

– Я так и думал. Что тебе привезти из Бельгии?

– Пива бельгийского.

– Ладно. Привезу тебе пива и статуэтку Писающего мальчика.

– На черта мне сдался твой Писающий мальчик?

– Чтоб ты знал, для чего пиво пьешь. Слушай, а сколько этой Рите лет?

– Какой Рите?

– Которой ты меня с потрохами сдал.

– А-а… Сорок.

– Тьфу. Сволочь ты, Алеша.

– Я в курсе.

Он, не попрощавшись, повесил трубку.

– Хам, – сказал я.

Неделю спустя, темным и промозглым ноябрьским утром, приправленным моросящим дождем и неспешно опадающими листьями, наш автобус с сорока пятью туристами на борту выехал в сторону Брюсселя. Общество подобралось почтенное – в основном это были немолодые уже люди лет пятидесяти, а то и шестидесяти, а одному старичку было от души за семьдесят. Разнообразила этот геронтарий молоденькая черноволосая девушка лет двадцати пяти с относительно приятным лицом и по-лошадиному большезубой улыбкой. Впрочем, путешествовала она не одна, а в компании родителей – столь же большезубой мамаши, заботливо присевшей по соседству с нею, и невзрачного на вид отца, расположившегося на сиденье сзади и нежно дышавшего ей в затылок. Было около шести утра, я не выспался, да и остальные пассажиры откровенно клевали носами. Я рассудил, что столь сонливому собранию меньше всего в настоящий момент требуется аниматор, и хотел было задремать, но в этот момент надо мной склонилась изящная фигурка.