Не кляните, мудрые. Что вам до меня?

Я ведь только облачко, полное огня.

Я ведь только облачко. Видите: плыву.

И зову мечтателей… Вас я не зову!

К. Бальмонт

«Реальность существует независимо от вас. До тех пор, пока вы с этим согласны.»

В. Зеланд

Первая глава

Словно нырнул в горный ручей. Текучая, прозрачная, лёгкая и холодная пелена отгородила от мира. Звуки стали ниже, исказились, изменились до неузнаваемости. Фоновый шум центральной станции метро превратился в отдалённый гул. Сквозь него прорывались иногда яркие и громкие.

– Картошку купи, и майонез не забудь… – пропищали из-за правого плеча.

– Да, милый, люблю, целую… – известили сверху.

– Ваши документы… – густым басом прогудели снизу.

Привычный жёлтый свет хрустальных люстр ломался о струящуюся пелену как о злую призму. Невесть откуда взявшиеся белые лучи запрыгали от стены к стене, тени под лавками сгустились, цвета поплыли как на непросохшей акварели.

Дикобраз особо не удивился, как не удивляется форель, идущая сквозь встречный поток. Какая разница, какого цвета рыбаки и почему плохо слышно приближающуюся грозу?

На платформе станции метро «Арбатская» все спешили, толкались и переругивались. Бурный мутный людской водоворот не собирался униматься даже в субботу вечером. Смуглый парень доказывал остановившим его полицейским, что паспорт у него есть, но дома, парочка у стены самозабвенно целовалась, попрошайка, косящий под ветерана войны, воспользовался занятостью патруля и перебежал из одного вагона в другой.

«Где-то далеко идут поезда, самолёты сбиваются с пути» – Дикобраз застыл как вкопанный, уставившись прямо перед собой. Сквозь ледяную воду, милосердно изменившую свет и звук, он разглядел мысль, крутившуюся в сознании мелкой рыбёшкой уже многие дни. Речная хищница – форель – увидела добычу и бросилась вдогонку. Мысль была проще гальки и такой очевидной, что казалось странным, что ничего подобного до сих пор ни разу не приходило в голову.

К своим двадцати восьми годам Дикобраз достиг потолка. Неаккуратно побелённого, облупившегося, с грязными потёками.

Работа в одном из московских конструкторских бюро давно обрыдла. Он устроился туда сразу после ВУЗа исключительно ради отсрочки от армии, и теперь пожинал плоды. Утро, начинающееся с вытаскивания себя из постели за волосы, поездка в час пик на другой конец столицы, бесконечный рабочий день, заполненный рутиной, обратный путь сквозь тягучие, забитые усталой толпой, пересадки кольцевой линии, вечер за компьютерными играми и пиво по пятницам.

На работе он так ни с кем и не сошёлся. Огромное здание КБ словно кит воду с планктоном каждое утро втягивало в себя вереницу людей сквозь единственную «крутилку» на проходной и в конце рабочего дня выплёвывало недожёванный народ обратно.

Днём все сидели по отделам и время от времени выбегали курить мелкими группками. Местная курилка не проветривалась, вентиляция справлялась плохо, и оттого там постоянно висел застоявшийся кислый запах дешёвого табака. Дикобраз брезговал этим въедающимся в одежду запахом, как брезговал он и редкими корпоративами с обязательной идеологической частью в духе брежневского СССР. Дикобраза не оставляло ощущение, что корпоративы эти исподволь пропитывали душу какой-то ползучей мерзостью также, как «аромат» курилки одежду.

Даже получив повышение по службе, Дикобраз не радовался: в его существовании не поменялось ровным счётом ничего.

Только стала чаще сниться яма муравьиного льва. Почти каждую ночь он отчаянно карабкался по осыпающимся стенкам, и каждую ночь соскальзывал всё ниже.

На дне ждали вовсе не хищные жвала. На дне не было ничего, кроме грязно-белой поверхности с потёками. Если оттолкнуться от неё и, изо всех сил загребая ногами и руками, полезть вверх, можно было стукнуться головой о точно такой же потолок. Поэтому Дикобраз всё чаще оставался сидеть там на дне, обхватив руками колени.

Где-то далеко идут поезда… Дикобраз вдохнул, выдохнул и вынырнул на поверхность, привычным движением указательного пальца поправил очки, вернул наушники-затычки на полагающиеся им места и двинулся вперёд, к лестнице перехода на «Боровицкую», автоматически лавируя во встречном людском потоке.

Мысль не давала покоя. Всё так просто и очевидно! Нет никакого смысла мучиться и рефлексировать, это прошлый век. Всё гораздо проще, как в игре: не понравились начальные условия, не беда, перезагрузимся. Жаль только, что методы перезагрузки все довольно грязные, неприятные и требуют большого количества усилий.

Полицейские отпустили смуглого юношу и продолжили своё дефиле по платформе. Их взгляды скользили по толпе, выискивая потенциальные угрозы и источники заработка. Дикобраза служители закона игнорировали.

Можно купить пистолет. Но тут надо разбираться в оружии, а то всучат какую-нибудь дрянь, которую в руке разорвёт. Ходи потом как дурак – живой, но без пальцев.

Перед тремя лестницами перехода броуновское движение толпы приобрело если не смысл, то направление. Дикобраз пристроился за курткой с изображением сложного узора, посреди которого странная рожа дразнилась длиннющим языком. С кончика языка слюна капала на надпись «C ya 12-21-12 Quetzalcoatl!».

Все ждут конец света. С нетерпением. Идиоты.

Или вот можно таблеток наглотаться. Знать бы только каких. Или вены в ванне вскрыть. Хотя нет, это подростковый эпатаж – несолидно. Вот я какой, никто меня не понимает, держите меня семеро, а то помру, а вы плакать будете. Тьфу. Тупость совершенная, не надо меня понимать и удерживать, мне всё с собой понятно.

Медленный – один шаг в минуту – подъём закончился. Теперь надо дотоптать до эскалаторов по облицованному серым мрамором коридору. Главное не попасть на стык двух толп. Той, что идёт в нужном направлении и той – что в обратном. Затопчут.

Дикобраз сунул руки в карманы и вперился в Кетцалькоатля. Ишь, харя. Как такой язык во рту у него помещается? Впрочем, Великому Змею пофиг, он нарисованный, а тут опять один эскалатор закрыт, а на остальные – как всегда.

На «Боровицкой» Дикобраз остановился у самого края платформы и задумался. Под поезд броситься? Тоже не то: глупая смерть, да ещё и грязная. А если машинист успеет затормозить, тогда что? Объясняй потом психиатрам, зачем ты это сделал. На работу наверняка бумажку накатают, придётся ещё и с первым отделом – или кем там – говорить. Нафиг это надо.

Со своей девушкой Дикобраз познакомился в институте. Учился он плохо, пропускал лекции и часто ходил за допусками к зачётам и экзаменам. В деканате он подрабатывала Вера, студентка вечернего отделения. Особенной красотой она не отличалась, зато любила футбола и компьютерные игры. Дикобраз решил, что влюбился и начал осыпать Веру розами и конфетами. Три года они так и «встречались». Ходили вместе в кино или в бар по выходным, перекидывались смсками по будням. И всё. Вера всем знакомым твердила, что они не пара. Дикобразу было больно, он отчаянно цеплялся за образ, который сам себе когда-то нарисовал; отлично понимал это, но продолжал отчаянно карабкаться по осыпающимся стенам.

Дважды он уходил от Веры, пафосно объявляя об этом по смс, но всякий раз возвращался, потому что без неё было пусто и тоскливо.

Вера ко всем этим экзерсисам относилась спокойно: есть Дикобраз рядом – хорошо, нет – ну и хрен с ним.

Муравьиная воронка в снах становилась всё глубже, а её стены всё отвеснее.

Подъехавший поезд отворил двери. Привычный филиал адского цирка повалил наружу. Под мрачными тёмно-красными сводами фантасмагория казалась особенно полной. Подвыпившие потёртые мужики. Облитые двумя вёдрами одеколона женщины. Галдящие дети с шариками на пластмассовых ножках и огромными комьями сладкой ваты в руках. Красный как рак велосипедист плотно прижимал к себе железного коня, стараясь не потерять его в беспощадном людовороте, втягивающем граждан от дальних дверей и выплёвывающим их с ускорением на платформу.