Боец ДНР, прошедший донецкий аэропорт и Дебальцево, тут же рухнул. С каким-то утробным рыком на него бросился какой-то мужик. И тут рвануло шестьдесят грамм взрывчатого вещества гранаты. Три сотни осколков отправились за своими жертвами. Вопли, стоны, какой-то треск – все это стало удачным звуковым оформлением того, что происходило в хате.

Обычная сельская мазанка восемнадцатого века явно не была рассчитана на оборонительную гранату двадцатого века. Ее ударная волна легко развалила ближайшую к взрыву глиняную стену. Потеряв опору, затрещали бревна перекрытия. Все заволокло пылью.

Александр услышал, как ойкнул навалившийся на него мужик. Почувствовал, как он дернулся и тут же затих. Чернышев спихнул с себя обмякшее тело, спасшее его от осколков, нащупал автомат, потянул к себе. Парень с ярко красным поясом, затеявший потасовку и не отдававший автомат, теперь не возражал. Осколок из каленого чугуна разворотил ему череп. Чернышев поднялся на ноги. Сквозь пыль были видны тела людей, посечённых осколками. То тут, то там раздавались стоны. Взгляд наткнулся на одного из мужиков, которых первым увидел Александр, когда пришел в себя. Кажется, его звали Еремеем. Осколок гранаты попал ему в грудь и видно перебил какую-то крупную артерию – на теле расплылось огромное, почти во всю грудь пятно крови.

«Эх, Ерема. Ерема…» – задержавшись лишь на мгновение, Чернышев перешагнул через тело.

За те несколько месяцев, что, изнеженный цивилизацией городской мальчик, провел там, где реально убивают, где снаряд «Града», «Гвоздики» или «Гиацинта» в мгновение превращает человека в плохо освежёванную тушу, он привык к крови. Поэтому вид убитых им ни в чем не повинных людей надолго его не задержал.

Возле двери тела громоздились друг на друге. Поэтому пришлось идти прямо по ним.

В глаза ударил яркий свет. Александр огляделся. Все вокруг было занесено снегом. В этом белом пространстве, то тут, то там высились, беленькие хатки. Впрочем, высились – это слишком громкое слово для тех сооружений, которые буквально задевали сугробы своими соломенными крышами. Правильнее будет сказать, торчали. Из некоторых, через дверь вился черноватый дым и отвесным столбом уходил в небо.

«Вот, что значит топить по-черному, – мелькнуло в голове несостоявшегося историка. Сомнений больше не было. Он находился в прошлом, в далеком прошлом. – Минимум восемнадцатый век, Точнее максимум. А может и семнадцатый или еще раньше».

Да и этот снег – глубокий и ослепительно белый. В последнем бою под Дебальцево снег был совершенно другим – едва покрывавшим землю и в лучшем случае сероватым. Плюс мороз. Если снег еще мог за ночь нападать, пока он был без сознания. Но откуда так резко взялся такой мороз, не меньше двадцати градусов? Тогда же температура болталась где-то около ноля.

– Елы-палы. Вот это влип! – концовку своих невеселых мыслей Александр Чернышев произнес вслух.

Но особо предаваться унынию времени не было. Привлечённые сильным взрывом и взвившимся вверх столбом пыли и дыма, к хате, откуда только что выскочил Саша, бежали мужики. У всех в руках топор или вилы.

Руки уже въевшимся рефлексом поставили переводчик огня на одиночную стрельбу.

– Стоять! Стрелять буду! – Чернышев навел автомат на ближайшего к нему мужика.

Тот замер. Несмотря на необычный для него вид, крестьянин восемнадцатого века отлично понимал, что перед ним оружие, которое убивает. К калитке, ведущей во двор, подбежало еще несколько мужиков. Вскоре метрах в пятнадцати перед Александром теснилась толпа человек в двадцать. Все сплошь мужики, вооруженные вилами, топорами и кольями.

Имея надежный калаш, неплохие навыки в стрельбе и психологическую устойчивость в стрельбе по людям, Чернышев мог без труда расчистить себе путь. Но было несколько существенных «но», которые прочно обосновались в голове начавшего понемногу успокаиваться парня. Во-первых, убивать не хотелось. Ведь это же не враги, а, в общем-то, свои люди, вполне возможно предки тех, с кем через два с лишним века Александр плечом к плечу будет отбиваться от бандерлогов. Конечно, сунься эта толпа на него, то боец батальона Сомали не колеблясь, открыл бы огонь на поражение. Полгода гражданской войны прочно впрессовали в голову аксиому – на войне, если хочешь остаться в живых, в первую очередь думай, что перед тобой враг, которого надо успеть убить первым. Лишь потом, на досуге, можно вспомнить, что это был твой соотечественник и вполне возможно, что у него остались дети и прочий шлейф социальных обязанностей.

Во-вторых, Александр Чернышев не знал, что ему дальше делать. Абсолютно. Пока все его действия диктовались элементарным инстинктом самосохранения. Это все равно, что бурого мишку выдернуть из тайги и забросить в саванну. Ну, сначала надо отмахаться ото львов, шакалов и прочих гиен. А потом? Все время же не будешь отмахиваться от всего нового для тебя мира. Надо в этом мире свою тайгу строить.

Между тем мужики, подталкивая друг друга, медленно надвигались на Сашу. Тот отлично понимал ход их мыслей. «Фузея» в их понятии могла выстрелить лишь один раз и все. Значит, могло не повезти лишь одному человеку. После же выстрела этот странный человек становился абсолютно беззащитным.

– А ну стоять! – Александр чуть отвернул ствол вправо и четыре раза выстрелил по тыну, выбивая из него щепу. – У меня зарядов на все ваше село хватит!

Громко заржала запряжённая в сани лощадь, привязанная к столбу рядом с разрушенной хатой.

Толпа, выдохнув из себя разноголосую нецензурную речь, отпрянула назад.

«Прежде, чем что-либо предпринять, необходимо собрать максимум информации. Это аксиома не только в военном деле, но и в жизни. А где добыть информацию? Да взять языка!» – мозг пришельца из будущего начинал медленно нащупывать «дно под ногами», о которое можно было опереться.

Чернышев еще раз окинул взглядом двор и окрестности. Взгляд упал на лошадь, косившую на него шальным взглядом.

– Эй, ты, а ну подойди к лошади! – Александр ткнул автоматом в сторону ближайшего к нему мужика.

Тот со страхом отпрянул.

– Кому говорю, к лошади! Или застрелю на хрен!

Видя, что мужик продолжает колебаться, Чернышев стрельнул ему под ноги. Пуля взбила фонтанчик снега.

– Барин, не убивай! – мужик повалился на колени.

– Встать! К лошади!

Кряхтя, тот поднялся и со страхом, не сводя глаз с автомата, двинулся к беснующемуся из-за выстрелов животному.

– Вилы брось! Отвязывай лошадь! Остальные от калитки отошли на пятьдесят шагов! Быстро!

Толпа начала пятится.

– А ну стой! Вон ты, – Чернышев ткнул стволом в сторону рослого мужика. – Сбрасывай тулуп. Живо!

«На улице минус двадцать точно. В своем камуфляже замерзну за пару часов. А броник спасает от пуль, а не от мороза. Так что деваться некуда», – бывший студент историк, бывший боец ДНР, а сейчас непонятно кто смотрел на торопливо сбрасывающего с себя тулуп мужика.

– Может и верну когда, – Александр натянул на себя тяжелую зимнюю крестьянскую одежду восемнадцатого века. – А сейчас, давай, пятьдесят шагов назад.

«Может броник скинуть? – мелькнуло в голове. – Да нет. Береженного бог бережет. Как пар костей не ломит, так и лишние килограммы защиты не жмут».

Дождавшись, пока мужики отойдут на расстояние, гарантирующее, что если даже какой-то дурной селянин попытается снять его броском топора или вил, Чернышев скомандовал оставшемуся крестьянину:

– Садись в сани, вывезешь меня отсюда.

– Барин, не убивай! Не оставляй моих деток сиротами! – заблажил мужик.

– Будешь слушаться, жив останешься! Садись!

– А куда ехать-то, барин?

– Куда глаза глядят!

Вскоре Александр, в чужом тулупе, сидя на санях, проезжал мимо притихших хаток. Сани покачивало на снежных ухабах, и в такт ним подрагивал ствол автомата, хаотично отбрасывая в ослепительно голубое небо «зайчики». Солнце неспешно вскарабкивалось в зенит.

Район села Ильинка (будущее Дебальцево), Бахмутский уезд, Российская империя, 7 (18) февраля 1761 года.