В ласковые сети, постой, не лови,
Не везет мне в смерти, повезет в любви…»
О смерти речь не шла. А в любви ей, как всегда, не везло.
Октябрь…С деревьев опадали листья. Роскошные краски. Ее мозг фиксировал красоту.
А чувствам, как псам на привязи, было приказано: «Цыц!» Но они затихли до поры до времени, выжидая подходящего момента, когда их отпустят на волю или когда они, устав ждать этого, сами сорвутся с поводка и понесутся…
Когда проблем становилось слишком много и нервы Полины сдавали, она просто так ходила по Дуйсбургу и не думала ни о чем. Просто фиксировала большие и маленькие ежедневные происшествия, не анализировала их и ни в коем случае не допускала на уровень эмоций и чувств. Созерцание происходящего помогало ей эмоционально выжить. Она знала: надо держаться. Тонко чувствующая ее натура часто страдала от того, что любая мелочь: кем-то случайно оброненное слово или неожиданная ситуация, рождали в ней массу умозаключений и ассоциаций. Этот процесс подпитывался эмоционально, и жизнь казалась ей сплошным адом.
Во время созерцательных прогулок в ее голове была тишина. Срабатывал инстинкт самосохранения. Ей не хотелось в сорок пять умереть от инсульта или, что еще хуже, попасть в психушку.
Говорят, что у человека в голове, так он и живет. Полина была не довольна своей жизнью.
Временами ей казалось, что она сходит с ума. Земля уходила у нее из-под ног и она, как будто, выпадала из жизни, а события начинали происходить, как на экране телевизора. Она очень опасалась этого состояния, из всех сил стремилась остаться здоровой, чтобы, как она часто выражалась, «досмотреть этот театр» до конца. Поэтому она решала, как быть: побыть в одиночестве или провести время с подругой? Побродить по осеннему парку или пробежаться трусцой по лесу? Она понимала, что часто делала что-либо не из удовольствия, а из желания не сдастся! Да-да, именно держать баланс и стало ее жизненной целью номер один. Баланс, который она, как ей казалось, соблюдала, был подобием гармонии, которая от рождения была заложена в ней, но разрушалась поступательно временем. Она еще в юности поняла, что гармонию в себе можно поддержать только стабильностью жизни, уверенностью в будущем. Ей всегда хотелось постоянства: жить в одной стране, в одном городе, на одной и той же улице, в одном доме, с одним и тем же мужчиной. Всю жизнь. Но ее желания почему-то не реализовались. Все получалось с точностью «наоборот».
Родители-студенты родили ее в Литве и в возрасте трех месяцев перевезли в Россию, в Восточную Сибирь.
В двадцать пять она переехала на Украину. И вот теперь она в Германии. Страны Советов, которая ее вырастила, давно не существовало. Вот она и думала: где же ее Родина?
Полина решила для себя так: так как по крови у меня все русские, значит и она – русская. Ей пришлось пережить множество переездов, смерть отца, два неудачных брака и тяжелый интеграционный процесс.
Дуйсбург был как всегда экстравагантен. В нем было всего чересчур! Город, с его трехсоттысячным населением, почему-то пользовался дурной славой. И не только из-за того, что в нем на параде любви в июле 2010 в давке погибли фаны техномузыки или плохой экологии. Было в нем еще что-то, что не нравилось самим немцам. Некоторые из них не могли толком объяснить, почему они не любят Дуйсбург. Здесь жило много иностранцев. Русскоговорящие эмигранты в основном осели в районе Ноймюль. Их называли «русские», хотя по-настоящему русскими были жены коренных немцев и поздних немецких переселенцев. Другими «русскими» были или сами поздние немецкие переселенцы, или кавказцы и евреи. На русском языке говорили в разных частях города, но вполголоса, деликатно, из уважения к немцам.
Полина узнавала своих даже со спины. «Русские» с их еще во многом советским менталитетом отличались неуверенной походкой и блуждающим по сторонам, словно ищущим поддержки по сторонам, взглядом. Женщины выглядели потрясающе, хотя одевались вычурно и, по мнению немок, злоупотребляли косметикой. Эмигранты старших поколений ходили по городу с одними и теми же однажды приглянувшимися полиэтиленовыми кульками месяцами до тех пор, пока на них не стирались рисунки. В семье, как говорится, не без урода, но общее мнение местного населения о русских эмигрантах было таково: работящие, ответственные, образованные. Женщины красивые, покладистые. Дети воспитанные и хорошо учатся.
В районе Марксло преимущественно жили турки-гастарбайтеры, работавшие на сталеплавильном заводе Тюсен Крупп, от которых Полина за время ее проживания в Дуйсбурге ничего плохого не видела. Мало того, хозяин квартиры, которую она снимала в районе старый Хамборн, где немцев и иностранцев жило поровну, был молодой интеллигентный турок. Марксло считалось турецким гетто, Стамбулом в миниатюре. Здесь на каждом шагу были турецкие гешефты. Магазины свадебной одежды прославились во всей Северной земле Вестфалии.
Румыны, болгары и африканцы жили в районе Хохфельд. Район считался неблагополучным. Ходить вечерами там было нежелательно.
Символом города была стоявшая в его центре абстрактная птица, разноцветная, жирная, которая и на птицу то мало была похожа, но придавала городу еще больше экстравагантности.
В Дуйсбурге был высокий уровень безработицы и очень вредное ведомство по делам иностранцев, с которым Полине, как иностранке, пришлось, конечно же, столкнуться.
В старинном каменном доме, в котором жила Полина, в подъезде было всего три квартиры. То есть, у нее было по соседству еще две семьи, с которыми она ладила. Ее двухкомнатная квартира находилась на четвертом этаже, под самой крышей. Стены дома были толстыми, словно в бункере. При открытом окне шумы доносились только со стороны улицы, ведущей к автобану. Комнаты были проходными. Почти вся мебель в ее скромном быту была не новая, за исключением дешевого белого платяного шкафа и двух маленьких журнальных столиков из Ikea, которые Полина приобрела сразу по въезду в новую квартиру. В спальне у окна стоял письменный стол, а на нем – бывший в употреблении компьютер – подарок убежища для пострадавших от насилия женщин. Односпальную кровать в спальню с двумя наборами постельного белья, старомодный комод с витриной темного дерева и двухстворчатый шкаф, которые стояли в зале, а также пылесос, утюг, два простеньких плафона на потолок, кое-что из кухонной утвари и стиральную машину выделило заботливое социальное ведомство.
Гостиный гарнитур салатового цвета, с гнутыми ножками и плетеными боками, состоявший из раскладного дивана и двух кресел, достались ей от Гарри, который по дешевке откупил их у родственников одной умершей старушки. Ковер Полина нашла на улице среди кем-то выброшенных вещей, почистила его и положила в зале на полу.
У Полины дома не было камина. По случаю она купила DVD с горящим костром, который вечерами вставляла в видеомагнитофон. Включалась расслабляющая музыка, на экране пылал костер и она чувствовала себя очень счастливой в своей тесной квартирке со скошенными потолками и «лежачими» окнами. Это была бесконечная романтика среди крыш с окнами-глазами и бродившими по крышам котами. Такие крыши она представляла себе в детстве, когда бабушка читала ей сказки Ганса Христиана Андерса. Ее квартира была для нее островком постоянства. А пережила она в ней ого-го сколько! Одна только прохудившаяся крыша дома чего стоила! «Катастрофа» или «Всемирный потоп» случилась в квартире дважды. Первый раз летом, когда пошел сильный косой дождь. Она сидела на своем «новом» старом диване и смотрела в окно, любовалась стихией, разбушевавшейся за окном. Вдруг через стыки в рамах хлынула в комнату вода и в мгновенье ока кафельный темно-зеленый в коричневых разводах пол залила дождевая вода, и на ковре вокруг стоявшего под окном журнальным столиком образовалось мокрое пятно. Полина смотрела на это явление и соображала.... Она отправила смс хозяину квартиры, который на тот момент загорал на пляже Анталии и начала устранять последствий потопа с половой тряпкой в руке, развесила намокшую часть ковра на стуле и просмотрела прогноз погоды на ближайшие часы и дни в интернете. Хозяин отозвался вежливо заверил, что послал с фирмы, где работает, сотрудника для оказания немедленной помощи. Через минут сорок в квартиру заявился красивый молодой турок, который явно не был специалистом по окнам и крышам, а тем более по потопам. Он во всем обвинял косой дождь и сказал, что такого рода дожди вообще-то случаются редко и что женщине беспокоиться не надо. История с косыми дождями в течение двух с половиной последующих лет пару раз повторилась. Чтобы положить этому конец, хозяин Хасан призвал на помощь своего брата Магомета. Брат просидел минут тридцать на крыше без страховки, покурил, затоптал Полине грязными ботинками ковер и кафельный пол, перешел в кухню, там через окно влез на крышу и покурил на ней еще тридцать минут (окно на кухне тоже стало протекать позже). Кое как крышу починили. Уют был Полиной выстрадан.
