На этот раз Максим был погружен в свои мысли, и потому, когда он столкнулся лицом к лицу с Кариной Лютой, поэтессой, которая тоже состояла в клубе, но до сих пор еще ни разу не выступала на собрании, он как-то машинально взял у нее из рук пальто и помог ей одеться. Сцена была неловкая, поскольку Карина явно ни от кого не ждала подобной галантности, и долгое время боролась с сумочкой, мешавшей ей вдеть руки в рукава. Наконец, пальто было поддалось, и под обычное слащавое воркование охранника Максим и Карина вышли на улицу.

Было уже темно. Вдоль бульвара несся пронизывающий ветер, снег колол глаза. Максим, сам не понимая, зачем, предложил Карине дойти до ближайшего кафе, которое слыло недешевым, но уютным, и поговорить о литературе. Карина согласилась – тоже, видимо, не понимая, зачем. Они зашли в кафе, потопали ногами, чтобы стряхнуть налипшую на обувь слякоть, затем снова последовала сцена с пальто, на этот раз, гораздо более непринужденная. И когда Максим и Карина уселись за столик, они вдруг поняли, что обсуждать им, по сути, нечего.

Они не знали друг друга. Они не знали ни работ друг друга, ни литературных вкусов друг друга. Все это могло бы стать прекрасной основой для легкой беседы ненастным вечером в выходной. Но сложность заключалась в том, что устав Клуба не позволял им общаться на подобные темы. В Клубе можно было только читать вслух, в редких случаях – делиться друг с другом распечатанным текстом, но это лишь с позволения Председателя. Тот же полагал, что «чистота» влияния друг на друга у писателей эротики должна быть «стерильная», то есть, члены Клуба имели право вдохновлять друг друга только теми сочинениями, которые были вслух прочитаны на заседаниях, и больше ничем. Все человеческие контакты между теми, кто состоял в клубе, были запрещены.

А потому, оказавшись вне клубного пространства, на улице, а потом в кафе, ни Максим, ни Карина не знали, как им взаимодействовать друг с другом. Они наперебой позвали официантку и так же наперебой заказали кофе. Он – ристретто, она – латте. Наступила пауза. Затем появились спасительные чашки. Оба пили свой кофе так, словно он был лекарством от всех несчастий.

«О чем, если не об этом?» – спросил Максим, наконец, прекратив отхлебывать муравьиными наперстками свой невероятно крепкий и кислый, как лимон, ристретто. Карина сразу же поняла.

«Похоже, нам вообще нельзя общаться», – с усмешкой сказала она. У нее были глубокие темные глаза и полные губы, а кудрявые волосы приятно падали на щеки, делая лицо темным, узким и загадочным.

«Если мы хотим следовать правилам, то нельзя», – Максим почувствовал, что с этими словами он как бы скопировал усмешку Карины. Он будто на мгновение превратился в ее отражение, ощутив на своем лице ее смугловатую кожу и щекочущие шею локоны. Карина, слава богу, не заметила этого превращения, Максим был полной ее противоположностью: высок, сухощав, русоволос. Она вообще его не видела. Кажется, она была смущена, а потому старательно изучала молочную пенку на остатках своего уже почившего латте.

«А мы хотим следовать правилам?» – медленно произнесла она.

«Меня зовут не Максим», – горячо заверил он ее.

«Постойте», – она попыталась прекратить все это, но нет, никакая сила уже не могла его остановить.

«Меня зовут Алексей. И я журналист. Писательство – вернее, графомания, – это то, с чем я никак не могу совладать. Буквы постоянно сыплются из меня, и мне совершенно все равно, о чем писать», – тараторил он.

«Погодите», – она опять хотела его остановить, и на этот раз он остановился. – «Вы хотите сказать, что не чувствуете в себе призвания писать эротику?»

«Я вовсе не это имел в виду!» – воскликнул он, и тут же заметил, что официантка опять направляется к их столику. Она выросла перед ними – серьезная и непреклонная, и он попросил ее повторить заказ. Карина удивленно посмотрела на него, но он прошептал ей: «Я вас угощаю».

«Так что же вы имели в виду?» – спросила Карина, когда официантка исчезла за стойкой.

«Я имел в виду, что мне нравится писать эротику. Но мне нравится писать и самые разные тексты, совершенно другие, иногда даже откровенно скучные».

«Например?» – губы Карины слегка задрожали, она медленно улыбнулась. Когда он заметил эту улыбку, у него словно гора упала с плеч. Невероятно, это невероятно, что она улыбнулась. Какое счастье, подумал он.

«Например, статьи о технике, об играх, об экономике…»

«Странно. Ведь это очень разные тексты», – заметила Карина.

«А вы? Что делаете вы, когда не пишете эротику? Как вас зовут?» – спросил Максим.

«Меня зовут Карина. Но, конечно, фамилия у меня не Лютая, это мой шуточный псевдоним», – она продолжала улыбаться, и он ощущал какой-то странный подъем, острую радость от того, что они сидят с ней вместе здесь, что решили выговориться, что молчание последнего года по поводу Клуба и всех его правил, наконец, было нарушено. – «Я только и делаю, что пишу стихи. И это эротические стихи. Я ни разу не решалась читать их в клубе, потому что у меня ощущение, что я одна там пишу стихи. Кроме того, в клубе есть еще только две женщины, кроме меня, остальные все – мужчины. И я не чувствую себя уверенной в этой компании. Да и женщины эти… Другие…» – она замялась.

«Да они лесбиянки!» – воскликнул Максим.

«Ну, да, кажется, лесбиянки», – кивнула Карина. – «Так что мне вообще как-то не по себе. Как будто я там совсем одна».

«А на что вы живете?» – спросил Максим, и тут же осекся. – «Извините, я лишь хотел спросить, кто вы по профессии в обычной жизни».

«Я никто», – Карина пожала плечами. – «Я просто пишу стихи. А живу я на деньги, которые заработала когда-то, когда была главным бухгалтером».

«А вы можете прочитать мне ваши стихи?» – попросил Максим.

«Вы знаете, у меня странная особенность. Я не могу запомнить свои стихи. Они какие-то… не запоминающиеся для меня. Вроде бы, надо, чтобы хорошо выступить перед публикой. Но я не могу».

«Обещайте мне, что вы прочтете стихи на собрании через неделю… И – по-моему, можно читать с листа или с гаджета, все же так читают», – вдруг сказал Максим.

«Ну, все, кто пишет прозу. А я-то – нет. И потом. Я не могу. Я не готова», – улыбка пропала, теперь Карина была очень серьезна.

«Пожалуйста. Вы очень поможете мне двигаться дальше. Я не знаю, что мне делать с моим «Эротическим Цирком». Мне нужно вдохновение. Мне кажется, вы могли бы меня вдохновить на продолжение».

«Максим. То есть, Алексей», – начала было Карина, но он ее перебил:

«Леша, просто Леша. Только не в Клубе, а здесь, за его пределами».

«Леша. Лешенька. Это не честно. Вы на меня давите. Вы на меня слишком рассчитываете. Это огромная ответственность. А ведь мы с вами совершенно незнакомы. И не должны знакомиться. Мы не должны были здесь сидеть и разговаривать».

«Но идея Клуба как раз в том, чтобы вдохновлять друг друга. Эти чтения… Они для того и проводятся, чтобы можно было создать определенную культурную среду, контекст, как сказал Председатель…»

«Да, но вы просите меня прочитать стихи на собрании Клуба, а при этом мы с вами сидим в кафе и нарушаем правила Клуба, его устав. Нас за это могут исключить, не опубликовать в первом эротическом альманахе… А вдруг они закроют нам путь в серьезные издания… Я, конечно, ни разу не публиковалась в серьезных изданиях. Да и вряд ли буду: кто напечатает эротические стихи? А я больше ничего писать и не умею… Но все равно, мне как-то не по себе. Ведь наш Клуб – это единственная возможность для меня общаться с себе подобными…» – Карина явно была расстроена. Максим не мог удержаться. Он мягко накрыл ее руку своей. Она вздрогнула, он убрал руку, она улыбнулась, и он снова прикоснулся к ней, на этот раз просто легко погладив ее пальцы.

«Не огорчайтесь, пожалуйста. Вы такая красивая. У вас такая улыбка! Мы ведь никому не скажем о том, что мы здесь говорили. Это будет наш секрет. Никто из членов клуба не узнает об этом кафе, о том, что мы познакомились, то есть, по-настоящему познакомились, обо всем… Но я вас умоляю. Прочитайте в следующую субботу ваши стихи! Я хочу, я хочу их слушать. Я хочу, чтобы вы читали. Я умираю от любопытства, это удивительно, вы пишете только эротику, вы – сама эротика, и при этом… Вы какая-та другая», – вдруг заявил он, вглядываясь в ее лицо.