Возможность такой трансформации определяется тем, что представители большинства не понимают, а зачастую и вовсе не знают, ни своей идеологии, ни идей-ценностей, которыми они руководствуются. В лучшем случае у субъекта есть некое представление о каких-то там морально-этических ориентирах, о том, что такое хорошо-плохо, добро-зло и т.п. Мало того, истинность этого «понимания» мало кого волнует и сама эта «истинность» определяется соответствием «понимания» личному опыту и результатам наблюдений за другими.

Если об этом сказать субъекту, то, скорее всего, он отнесется к этому совершенно спокойно. Ведь он почти никогда не задает себе вопрос «Почему?» что-то произошло, «Почему?» получен такой, а не какой-то иной, результат. Обычно он ограничивается вопросами – «Кто виноват?», затем – «Что делать?», и потом, может быть – «Зачем?».

Идея комфорта любой ценой предлагается нам как

высшее благо, возвращая мышление в тупик крайнего рационализма.

П. Сэлфинг

Идея, превращаясь в идеал, утрачивает, причем безвозвратно, основные свои функции. Идеал уже не определяет поведение субъекта – ведь идеал не достижим, хотя и сохраняет некоторое влияние. Кроме того, идеал уже не рассматривается как истина или заблуждение. Для субъекта он просто есть или его просто нет. Если он есть, то субъект верит в него, а если нет, то, как минимум, не думает о нем. При этом для субъекта совершенно неважно насколько тот или иной идеал соответствует объективной реальности, как он соотносится с возможностями его воплощения. Субъект поглощен либо грандиозностью, либо красотой, либо перспективами, либо… созданного им идеала и он не хочет, а иногда и боится, думать о его реалистичности. Вполне достаточно переживать предвкушение от возможного обладания этим идеалом. И вот уже идеал оторвался от идеи, зажил собственной функциональной жизнью, наполнился фантазиями и созерцательностью.

Происходя из идеи, сохраняя почти все ее содержание, идеал становится мечтой. Вначале такой трансформации субъект никак не соглашается с недостижимостью идеала, утешаясь и наслаждаясь предвкушением от будущего обладания этим идеалом-мечтой. В этот период идеал не оставляет субъекта ни при каких условиях, даже под жестким прессингом объективной реальности, под давлением массы аргументов, которые сообщаются ему доброхотами-друзьями, которые не могут успокоиться, пока рядом с ними существует человек обладающей идеалом. Все это завершается либо определенным обесцениванием идеала, который становится все более далеким и недостижимым, либо переходом идеала в … ту идеологическую концепцию, которую разрабатывает субъект и для себя, и для других.

Второй вариант встречается достаточно редко и представляет любопытный сценарий формирования идеологической концепции. При этом субъект, обладая набором идей-идеалов соединенных единым устремлением ко «всеобщему благу», способен развить эти идеи-идеалы в собственную идеологическую концепцию. И если ему это удается, или кажется, что удается, субъект, почти непременно, захочет не просто поделиться ею с другими, а сделать этих других своими соратниками-единомышленниками. Зачастую, субъект буквально одержим этим. Более того, у него формируется уверенность – он обязан-должен отдать ее всем остальным, тем самым обогатив содержание их существования, как будто окружающие всю жизнь только и мечтали о таком подарке.

Спасибо, Пух, – сказал ослик Иа. – У меня уже есть один подарочек.

А.Милн

Устоять против вручения такого «подарочка» мало кто может. И вот уже субъект, движимый благими намерениями, предлагает всем свою идеологическую концепцию о том, как следует жить, кого считать врагами и для чего следует существовать. Кого-то все это убеждает, кого-то соблазняет, кого-то прельщает, но большинство так и остается безразличным.

То, примет ли социум новую идеологическую концепцию или нет, определяется степенью ее утопичности, т.е. тем, сочтет ли большинство предлагаемые идеи-идеалы для себя значимыми и насколько реальными для исполнения они ему покажутся. Утопичность идеи-идеала как раз и определяется соотношением ее значимости и реальности исполнения, причем большая утопичность идеи-идеала особенно привлекает большинство, позволяя погружаться в мечту о прекрасном будущем, ради которого можно ничего не делать, лишь иногда наслаждаясь переживанием этой мечты.

И не важно, верит большинство в нее или нет. Более того, многие могут даже принять участие в воплощении этой идеи-мечты. Главное в другом – они так никогда и не смогут считать эту идею-идеал-мечту своей. Она для них остается чужой и чуждой, тем, что не может быть включено в их собственную идеологию. Поэтому такой «подарочек» большинство всегда отвергает, т. к. принятие этого дара вынуждает к непременному изменению своей идеологической матрицы поведения. А для этого от субъекта потребуется совсем немногое – всего лишь предать свои собственные, уже существующие идеи-ценности.

Для большинства такое предательство не просто измена самому себе. В принципе большинство готово, если надо, совершить любое предательство. Но это не только утрата веры в истинность своих идей-ценностей. Для субъекта это предательство означает признание своих ошибок и, главное, лишения себя … свободы. Дело в том, что субъект считает – он сам сформировал эти идеи, сам нашел доказательства их истинности, сам скомбинировал из них свою идеологию и именно в этой самости он и видит гарантию своей свободы. И пусть это всего лишь иллюзия, но он никак не хочет от нее отказываться.

Но вот если предлагаемая идеологическая концепция становится доминирующей в социуме, то большинство готово демонстрировать ей свою приверженность, но, на самом деле, не этой концепции, а социуму. После этого представителю большинства уже все равно, истинна эта концепция или нет, утопична или реалистична. Демонстрация приверженности позволяет жить своей жизнью и решать свои собственные задачи.

Не существует такой идеологической

программы, которая бы гарантировала победу на выборах.

П.Сэлфинг

Сам автор-владелец идеи-идеала никогда не считает ее утопией. Утопия – это оценка идеи-идеала, которую дают окружающие. И даже не потому, что они верят или не верят в возможность ее реализации. Они не хотят верить, т.к. вера потребует хотя бы какого-то усилия по ее достижению. Впрочем, и сам автор-владелец в абсолютном большинстве случаев оставляет свою идею-идеал как потенцию, как возможность, практически не пытаясь ее осуществить. Но иногда бывает и по-другому, и тогда он становится жертвой-иполнителем, фанатиком, поглощенным этим воплощением. Он вступает на путь терроризма-самопожертвования, сопровождающегося поглощением всех остальных идей-ценностей, их подчинением этому самопожертвованию.

Утопией может быть названа любая идеологическая концепция, любая идеология субъекта и любая идея-ценность. Так и делают те, кто не согласен или не способен понять и принять или участвовать в реализации этих идеологических установок поведения. Идеей-утопией «становится» и та идея, которую по каким-то причинам не удалось реализовать в полной мере. Но в любом случае признание идеи утопией всего лишь оценка, оценка, которая в больше мере отражает того, кто дает эту оценку, его взгляды, представления, убеждения и его способность действовать.

Эта оценка может стать оценкой социума в том случае, если социум не способен в данный момент понять и принять предлагаемую ему идею или же он так и не сумел ее реализовать. А потому такая оценка скорее является диагнозом идеологического состояния социума, его открытости и толерантности. Об этом, в частности, говорит и то, что социум способен возвращаться к, казалось бы, уже однажды отвергнутым идеям, которые когда-то были признаны утопичными. И всякий раз, обращаясь к невоплощенным идеям, большинство вновь делает их своими ценностями, переводит их в мечту, которая кажется вполне реальной, желаемой, логичной и обоснованной. И вновь все повторяется – идея оказывается не воплотимой, вновь ищутся причины этого невоплощения, которые, обычно, связываются с особенностями времени и места (не готовностью социума, субъектов, их необразованностью и т.п.). Но сама идея от этого не становится менее притягательной, просто ее реализация откладывается на будущее, которое когда-то обязательно наступит, когда можно будет увидеть «небо в алмазах…» (А.Чехов)