Супермаркет жил своей обычной суетой, пока парадные двери вдруг не закрылись наглухо. Они были самораздвижные, с хитро напичканной электроникой. Проблемы с ними возникали и до этого; приходил один и тот же хмурый дядька, доставал инструмент и, что-то бурча себе под не первой свежести нос, приводил электронику в порядок. Правда, такого, чтобы двери вообще не реагировали на вмешательство людей (пусть и некомпетентных), еще не было; а тут, перед самым часом пик, всем сотрудникам магазина, вместе с не успевшими исчезнуть главным администратором и директором, пришлось извиняться перед покупателями, отнимать у них товар и выводить всех по одному через складские помещения. Срочно был вызван специалист, который вскоре и приехал. Это был другой специалист, молодой и развязный; впрочем, никому не было никакого дела, кто там приехал. Этот другой явно не собирался здесь долго задерживаться, однако после сорока минут бесполезных манипуляций стал подавать первые признаки беспокойства, а еще через пятнадцать минут достал сотовый и стал кому-то названивать. Подошедший директор услышала следующее:

– Алло, Викторович? Кто у нас там последний выезжал на Минскую? Ну да, да – супермаркет… Гаврилов? А он где? Язву лечит? Из запоя, что ли, выходит? Слушай, я тут ни черта понять не могу, все вроде бы в норме, а двери наглухо… Ладно, пусть я тупой, лишай меня премии, только давай сюда кого-нибудь поумней, люди в магазин зайти не могут.

Магазином заправляла женщина лет за тридцать, с несколько огрубелыми для ее возраста чертами лица. По натуре стеснительная и деликатная, она была вынуждена скрывать эти вредные для ее должности качества намеренно грубым обращением с окружающими. Со стороны порой выглядело несколько странно, когда она, спокойно и даже доверительно беседуя с продавщицами, вдруг ни с того ни с сего будто срывалась с цепи и начинала на них орать, насколько позволяла прокуренная глотка. Подслушав вышеизложенный телефонный разговор, она подошла к специалисту и спросила:

– Вы когда двери почините? Вы понимаете, что сейчас самый наплыв покупателей? Мы вам за что деньги, в конце концов, платим? Кто будет убытки возмещать? Вы?!

К концу тирады она изрядно завелась, и в голосе её появились неприятные визгливые интонации. Специалист, несмотря ни на что, не потерявший своей развязности, тоже решил не сдерживать накопившихся эмоций и ответил в тон:

– Вы что на меня орёте, гражданочка? Я сегодня за день так набегался, что мне никакой радости торчать тут с вами нет. Ну, не понимаю я, что за фигня с вашими дверями, когда вы столько нагрешить успели, что они народ к вам не пускают! Сейчас приедет более опытный мастер, разберёмся.

После полученного отпора в директорше проснулась врожденная деликатность, и она отошла от молодого человека, правда, тут же наорав на подвернувшегося под руку охранника.

Действительно, довольно скоро прибыл обещанный опытный мастер, усталый и злой, и дверям была устроена настоящая экзекуция. Их раздвигали вручную, пытаясь оставить в открытом положении, пробовали все режимы, что-то замеряли, меняли и снова замеряли – все было бесполезно. Наконец, их в очередной раз насильно раздвинули и вставили между половинками кусок доски, а на самих дверях появилось объявление: «Осторожно! Не запнитесь о порожек!»

С тем специалисты и уехали ввиду позднего времени, обещав вернуться завтра с утра пораньше. Наутро часам к девяти подъехала целая бригада из 4-х человек, у каждого по большой сумке в руке. Круглосуточный магазин снова пришлось закрыть, возле него начали толпиться зеваки, наблюдая за сложными действиями ремонтников, которые, никого не стесняясь, вовсю матерились после очередной неудачной попытки заставить двери работать. К десяти подъехал сам хозяин магазина, крупный мужчина со стрижкой «ежик», обсудил что-то сначала с директором, затем с интересом понаблюдал за судорожными перемещениями специалистов, после чего, наконец, позволил себе выговориться:

– Что, ребятки, не получается? Что-что? Хреновина какая-то? Никогда такого раньше не было? Вы мне только про восстание машин ничего не говорите, ладно? В общем, так! Если через два часа магазин не будет работать, как ему положено, мало никому не покажется! Всю вашу контору на уши поставлю!

Затем он хлопнул дверью «Volvo» и уехал. Ребятки закурили и призадумались. Наконец один из них сказал:

– Слышь, может… того… Гаврилова сюда подвезти? А ну он секрет какой знает? Да что толку по телефону ему звонить, он двух слов связать не может! В какой он там больнице лежит?

Ввиду полной безысходности предложение было принято. Через час привезли отвоеванного за литр коньяка Гаврилова, высокого сутулого мужчину с никогда не улыбающимися глазами и крупным с прожилками носом. По дороге он, видимо, успел переругаться со всеми, потому что вид у него был свирепый, а с носа на усы скатывались крупные капли пота. Не обращая внимания на насмешки зевак («Гляди-ка, никак самый главный прибыл!»), он поднялся по ступенькам, подошел к дверям и… они разъехались в стороны. В толпе кто-то ахнул, кто-то засмеялся, а кто-то даже зааплодировал. Гаврилов прошел внутрь и, крайне раздраженно что-то бурча под нос, несколько минут щелкал тумблера, жал кнопки режимов, мял в руках провода. Двери послушно открывались и закрывались; и черт его знает, как и почему, но многим казалось, что проделывали они все это с… удовольствием, что ли, легко и бесшумно. Гаврилов, ожидая некоего подвоха со стороны коллег, еще немного потоптался у дверей, затем пожал плечами и стал спускаться к машине. Коллеги же, ощущая себя полными идиотами, по одному подходили к дверям, проходили внутрь, выходили обратно, не обмениваясь никакими репликами и мечтая только об одном: как можно скорее убраться отсюда.

Инцидент вскоре получил довольно широкую огласку, благо свидетелей хватало. Местная пресса подала все это без особой изюминки, как-то очень уж скучновато, зато в одном из не самых последних по значимости и читаемости центральных изданий вскоре появилась прелюбопытнейшая статья, автор которой утверждал, что любовь – это не только взаимодействие между биополями, но также и между био– и электромагнитными полями; и что не так уж редки случаи, когда эти поля полностью совпадают по своим параметрам. Выходило, что двери просто– напросто … влюбились в Гаврилова, ну, не влюбились, а, скажем, как говорилось в статье, оказались с ним на одном энергетическом уровне (на том самом уровне взаимного проникновения, от которого людей корежит и они творят черт знает что), соскучились и сами устроили себе свидание. Было еще много чего интересного в этой статье, например, о единстве и гармонии во Вселенной; впрочем, желающие могут прочитать ее сами: называется она «Неживая любовь» и наверняка есть в Интернете. Гаврилов газет не читал, Интернетом не пользовался, телевизор не смотрел, а слушал радиоприемник. Больше всего ему нравилась радиостанция «Эхо Москвы», хотя, как всякий истинный русский пьющий человек, евреев он недолюбливал. После той истории его никоим образом не корежило, а когда по телефону солидный голос предложил ему приехать в Москву и пройти обследование, то голос был послан куда подальше. Гаврилов за всю свою жизнь любил только две вещи: покой и одиночество, а возникающую вдруг ниоткуда тягу к чужим биополям глушил водкой. Хотя иногда, приговаривая бутылку, он вдруг упирался взглядом в пустоту, долго шевелил губами и, наконец, невнятно бормотал: «Вот ведь насекомое-то, а…»

Двери вскоре пришлось заменить.

Сколько всего уже было понаписано про встречу с пришельцами из космоса, сколько воображения затрачено, неясных фактов обсосано, хитроумных гипотез выдвинуто – и всё оказалось не то, не то… А правда – вот она, правда. Голая да немытая.

Последние несколько нет, в связи с крутыми переменами в моей жизни, я проводил значительную часть времени в компании сильно пьющих людей. Нет, официальным бомжом я не был – квартиру моя бывшая у меня так и не отсудила, но вывезла оттуда всё, оставив лишь расцарапанные стены и покорёженный в бессильной злобе линолеум, так что нахождение в обители моих рухнувших надежд давалось мне с большим трудом, и неделями, а то и месяцами, я ночевал где придётся, вплоть до гаражей с подвалами. Коммунальные услуги мною не оплачивались, бумаги с призывами к совести и угрозами обращения в судебные инстанции игнорировались. Сначала меня это волновало, даже сильно, потом не так сильно, потом стало просто на всё наплевать. Эстетика беспробудного пьянства, с муками махрового похмелья, низводящими тебя до уровня слизня, и последующий переход сначала в животное состояние, а потом и в бездонные глубины хмельного прозрения космического гуманоида захватила меня полностью. Русские горки. Кайф самоуничижения и цикличность возрождения. Суровые мужчины, продирающиеся сквозь паутину слов к самому главному – увидеть себя изнутри, вывернув наизнанку. Я не помню уже точно, на какой именно стадии я впервые встретил этого алкаша, скорее всего, мне было не так чтобы хорошо, но и не очень плохо, поэтому знакомство в памяти не отложилось. Но, так или иначе, мы стали встречаться в неких точках наших изломанных судеб, и как-то в припадке моей хмельной ностальгии даже оказались вдвоём у меня на квартире, с бутылью пойла и сковородкой пережаренной (от недостатка внимания) картошки на закуску. Тогда-то всё и началось.