Финляндия была несильным противником в воздухе, и борьба с ее авиацией не могла дать нам исчерпывающих ответов на все волновавшие нас вопросы. Не все было до конца тогда ясным, но что наша обороноспособность в воздухе не так сильна, как нам представлялось, уже не вызывало сомнений. Мы, хотя и не в полной мере, но сделали соответствующие выводы - был пересмотрен план развития ВВС на третью пятилетку и сокращен срок его выполнения, более быстрыми темпами пошла работа по созданию новой боевой техники и выработке единства взглядов на характер и способы боевых действий Военно-Воздушных Сил. Больше внимания стало уделяться вопросам взаимодействия авиации с наземными войсками.
В июне 1940 г. меня назначили командующим ВВС 8-й армии, штаб которой стоял в Пскове. Возглавлял эту армию энергичный и способный военачальник генерал К. П. Пядышев. После расформирования 8-й армии я вновь стал начальником штаба ВВС Ленинградского округа. Однако пробыл в этой должности недолго. В августе Е. С. Птухина перевели в Киевский военный округ, а меня назначили на его место. На посту командующего ВВС Ленинградского округа и застала меня Великая Отечественная война.
Июнь-июль 1941 года
В середине июня 1941 г. вместе с группой руководящих работников округа, возглавляемой командующим генерал-лейтенантом М. М. Поповым, я отправился в полевую поездку под Мурманск и Кандалакшу. Но 20 июня меня неожиданно по приказу наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко вызвали в Москву. В субботу я вернулся в Ленинград и тотчас позвонил в наркомат. Генерал Злобин, состоявший при наркоме для особых поручений, сообщил, что меня переводят в г Киев.
Естественно, я сразу подумал о генерале Е. С. Птухине и осведомился, куда переводят его. Вопрос мой остался без ответа. Злобин как-то замялся и после недолгой паузы ответил, что вопрос о Птухине еще не решен, а мне надлежит быть у маршала в 9 часов утра 23 июня, и повесил трубку.
Я немедленно заказал билет на "Красную стрелу" и стал собираться в дорогу. Но война все изменила.
В субботу вечером, когда я закончил все дела, в кабинет , вошел начальник Главного управления обучения, формирования и боевой подготовки ВВС Красной Армии генерал А. В. Никитин.
- Хорошо, что вы вернулись, - сказал Алексей Васильевич.- Я закончил инспекционную поездку по авиачастям округа и завтра вылетаю в Архангельск. Отчет мой готов, он будет передан вам. В общем, дела у вас идут неплохо, но мне хотелось бы кое о чем устно проинформировать вас, Александр Александрович. Есть вопросы, которые лучше всего утрясти в личной беседе.
Я хотел было сказать Никитину, что уже не являюсь командующим ВВС округа, но передумал: с таким вдумчивым, хорошознающим свое дело человеком, как Алексей Васильевич, всегда полезно побеседовать с глазу на глаз. Замечания Никитина о вводе в строй молодых летчиков, состоянии учебной базы, штурманской подготовке пилотов оказались интересными, и разговор наш затянулся.
В конце беседы я спросил Никитина как человека более осведомленного, что слышно на других участках нашей западной границы и как там, в верхах, оценивают ситуацию, сложившуюся в приграничных округах.
В ответ Алексей Васильевич сделал неопределенный жест руками.
- А впрочем, попытаемся узнать, - сказал он. - Закажите мне разговор с Москвой.
Через несколько минут Никитин разговаривал с начальником Главного управления ВВС Красной Армии генералом П. Ф. Жигаревым. Разговор был недолгим. Никитин доложил, что дела в Ленинграде закончил, и спросил, должен ли он ехать в Архангельск или вернуться в Москву. По выражению лица Алексея Васильевича я понял, что Жигарев удивлен таким вопросом.
- Ну, вот, - выслушав ответ начальства, сказал Никитин, - приказано немедленно лететь в Архангельск. Видимо, нового ничего нет или не захотел сказать.
Был на исходе первый час ночи, и я предложил генералу переночевать у меня. Никитин отказался, сославшись на то, что в Горелове, где он остановился, его ждет помощник. Мы вышли из штаба округа на Дворцовую площадь, попрощались и разъехались в разные стороны.
В доме все уже спали, только мой отец, по давнишней привычке читать на ночь, сидел в кухне и шуршал страницами книги. Кивнув ему головой, я прошел в ванную, чтобы принять душ и освежиться после напряженного рабочего дня. Но не успел я раздеться, как в коридоре раздался телефонный звонок. "Кого это еще нелегкая?" - с неудовольствием подумал я и направился к телефону.
Звонил начальник штаба округа генерал Д. Н. Никишев. Дмитрий Никитич велел срочно прибыть к нему по очень важному делу. Я ответил, что свои обязанности командующего ВВС уже передал генералу А. П. Некрасову и вечерним поездом 22 июня выезжаю в Москву.
- Знаю, знаю, Александр Александрович! - нетерпеливо перебил Никишев. - И все же прошу немедленно явиться в штаб. Обстановка очень серьезная. Все объясню при встрече. Жду вас.
Собираясь в штаб, я думал, чем вызван этот ночной звонок. Прежде, конечно, мелькнула мысль о войне. В последние недели обстановка на западной границе страны накалялась. В июне уже явно запахло порохом. Мы у себя в округе не очень-то верили, что слухи о намерении Германии, как об этом говорилось в Заявлении ТАСС от 14 июня 1941 г., разорвать советско-германский пакт о ненападении и развязать с нами войну "лишены всякой почвы", и догадывались, что документ этот вызван к жизни политическими соображениями.
К нам в округ сведения о подготовке гитлеровцев к войне начали поступать с весны 1940 г. Так, в мае стало известно, что в немецких войсках, оккупировавших Норвегию, почему-то изучают не норвежский, а русский язык. В сентябре к нам поступило сообщение о сосредоточении фашистских войск на Севере, в декабре - о выдвижении к норвежско-финской границе большого количества живой силы и боевой техники немцев{28}.
Активная подготовка к войне с нами велась и на территории Финляндии. В сентябре нам стало известно, что в Лапландии появились немецкие части, прибывшие из Германии морем. Порты Ботнического залива вдруг оказались на особом режиме и закрытыми для свободного проезда через них. В прилетающих к СССР приграничных районах Финляндии была создана запретная зона, в которой началось интенсивное дорожное строительство.
В мае - июне 1941 г. в штаб округа шли сообщения о развертывании немецких войск на мурманском и кандалакшском направлениях. С 10 июня в Финляндии началась скрытая мобилизация и переброска войск к нашей границе. Население приграничных районов эвакуировалось в глубь страны. В первых числах июня у границы все чаще стали появляться группы финских и немецких офицеров. Активизировалась деятельность вражеской агентуры. Захваченные нами лазутчики подтвердили наличие в Финляндии значительных сил фашистских войск. Немецкие самолеты все чаще и чаще нарушали воздушную границу СССР. Но пресечь их полеты мы не могли. Незадолго до войны начальник оперативного отдела штаба округа генерал П. Г. Тихомиров сказал мне, что специальной директивой Генштаба запрещается выводить войска к границе и летать нашим самолетам в 10-километровой приграничной полосе.
Безнаказанность гитлеровских летчиков производила угнетающее впечатление. Иной раз рука сама собой тянулась к телефонной трубке, чтобы тут же вызвать командира той или иной истребительной авиадивизии и приказать ему немедленно сбить нарушителя.
Однажды я все же не стерпел. Случилось это во время полевой поездки ответственных работников штаба округа на северные участки советско-финляндской границы. Под Кандалакшей в Куола-Ярви Попов сделал остановку.
Я и сейчас, будто наяву, вижу тот июньский день, солнечный, тихий, почти безоблачный. С высотки, где мы находились, открывался великолепный вид на лесные, подернутые голубоватой дымкой дали. Все, у кого были бинокли, неотрывно смотрели в сторону государственной границы. Пограничники сообщили командующему о начавшемся выдвижении немецких войск к нашей территории. Действительно, над недавно безмолвными лесами там и сям висели полосы пыли. Это могло быть только от интенсивного движения больших масс людей и техники.
