Мы сталкиваемся с еще одним из сегодняшних темных чудес.

Навстречу нам вздымается гигантский вал крови и тел, черный с красным отливом. В нем отражается пламя пожаров, мерцающих в ночи. Волна — это стена, преграда и ловушка одновременно. Закрывая собой еретика, она приближается к нам, чтобы пожрать. Тысячи и тысячи бесноватых тянут жадные руки.

Врезаюсь в них. Барахтающиеся, изломанные, тонущие люди хватают меня. Я тону в пронизанной багряными искрами тьме, среди извивающихся переплетенных конечностей.

Размывание.

Другое погружение. Другой океан.

Размывание души и разума и бытия и времени и…

«Нет».

Это месиво опасно не только для моего тела. Меня поглотило материальное воплощение тягучего, засасывающего океана Черной Ярости. Нужно как можно быстрее всплыть, иначе я уже не отличу то, что происходит в реальности, от моих видений. Бешено бьюсь, вырывая руки из суставов и ломая кости. Запускаю прыжковый ранец. Его выхлоп испепеляет безумцев под соплами. Мчусь в неизвестном направлении. Разгоняюсь, не жалея прометия. Температура вокруг растет. Кровь закипает.

Я вырываюсь на свободу.

Взмываю над волной. Некоторые братья, но не все, уже выбрались наружу. Набираю высоту, чтобы преодолеть вал сверху.

Он поднимается еще выше. Увернуться не получится. Волна мчится на меня во второй раз.

Что ж, ладно. Тогда пройду насквозь.

— Рвите вражескую ложь в клочья! — взываю я к Потерянным. — Сразитесь с ней, сокрушите ее!

Меняю курс и на полной скорости влетаю в вал. Кровавый Крозиус выставлен вперед, болт-пистолет висит на магнитном зацепе у бедра. Свободной левой рукой я раздираю и сминаю плоть. В массе тел за мной возникает воронка. Замедляя ход, я продолжаю углубляться в спазматически дергающуюся трясину. Смертные готовы задохнуться, лишь бы удержать меня. Они — сама бездумная ярость.

Двигаюсь вперед. Убиваю врагов. Мое сосредоточенное неистовство против их безрассудства. Кровавый Крозиус — единственное пятно света в давящем мраке. Волна пытается утопить меня вдвойне, поглотить мое тело и разум. Я слишком силен — вдвое сильнее нее. Мои руки разрывают помешанных, моя ярость помогает мне удержаться на поверхности, не уйти в пучину безраздельного исступления.

Булава рубит и крушит, могучая в гневе. Сияние ее святости ослепляет. В бурлящей топи из жизнетворной влаги и конечностей невозможно замахнуться, но реликвийному оружию это не требуется. Я глубоко внутри демонического творения, и все, чего касается крозиус, немедленно гибнет. Оскверненная кровь испаряется рядом с ним. Порченые люди разваливаются на куски.

Вперед. Только вперед. Волна брыкается, словно агонизирующий зверь. Не знаю, куда именно я плыву, — понимаю только, что вперед. Цепкий вал не заставит меня отступить. Я атакую его. Я — рак внутри его тела. Он хотел пожрать меня, но я стал его палачом.

Вперед. Теперь плыву в жидкости, но слышу хруст ломающихся костей. Поток влаги рядом со мной закручивается, течение стискивает тела и прижимает их ко мне. Спираль плоти сужается, как мышца-констриктор. Давление на руки и ноги так велико, что ощущается даже через броню. Волна мешает мне двигаться. Рассекаю ее витки и рвусь дальше, преодолевая густое липкое вещество. Смрад нечистой крови словно сжимает мой разум в кулак. Ничто не старается пробудить во мне неистовство. Есть лишь сырая удушливая гадость, единая с наседающей на меня тьмой.

Даже здесь, на глубине, я слышу голос Пророка. Его проповедь не затихает ни на секунду. Отражаю ее натиск своими молитвами, читая их по воксу бойцам отделений. Пусть моя речь укрепит каждого, кто услышит ее.

— Руку мою посвящаю Императору. Руку мою посвящаю Сангвинию. Ярость мою посвящаю им обоим — преданному отцу и убитому брату. Ярость наделяет меня силой. У преступной измены нет срока давности, так пусть же каждое мое деяние станет ударом возмездия. Братья, бейте вместе со мной! Мы в хватке демонической сущности — покажите ей, что значит воздаяние!

Кольца плоти сжимаются, что подпитывает мой безмерный гнев. Кровавый Крозиус сверкает, будто сгусток плазмы. Багряная пелена в глазах сияет еще ярче. Неистовство все увереннее и увереннее захватывает мое сознание. Донное течение безумия старается утянуть меня вниз. Вырываюсь из него, одновременно продираясь через стену тел. Иллюзии не возвращаются: здесь им не на что опереться. Вокруг нет ничего, что трансформировалось бы в декорации величайших трагедий нашего ордена. Моя проповедь перерождается в нескончаемый рык.

Это тоже молитва.

Я пробился. Раздвигаю тела, словно занавес, и падаю с другой стороны вала. Слева и справа, сверху и снизу от меня воины Роты Смерти тоже преодолевают барьер. Снижаясь вдоль стены крови, мы видим сотворенное нами чудо: она кровоточит. Из ран, нанесенных нами волне, хлещет алая влага. Не выполнив свою задачу, преграда теряет целостность.

Приземляюсь на ноги. Равнина содрогается под градом сотни тысяч тел, которые разом вывалились из распавшейся волны. Поток крови омывает мои сабатоны и расплескивается у основания холма Пророка.

До цели меньше пятидесяти метров.

Перед тем как ливень из лун закончился, погибли еще несколько гвардейцев 237-го полка. Райнекер считал, что в целом мордианцам повезло, хотя это слово уже утратило для него значение. Они избежали прямых попаданий. Пара метеоритов рухнула возле колонны, но взрывы убили только солдат, оказавшихся рядом с эпицентрами.

В какой-то момент бойцы поравнялись с Кровавыми Ангелами, но Иклаус отказался искать убежища у космодесантников.

— Зачем? — сказал тогда полковник Фаше Стрёмберг. — Они могут прикончить нас не хуже того, что летит с неба.

Райнекер повел Железных Гвардейцев дальше, и каменный град прекратился. Помешанные, игнорируя мордианцев, сбегались на зов чудовищного проповедника. Впервые с начала кампании почти ничто не преграждало дорогу к улью.

Иклаус еще не подходил так близко к алому столпу. Офицер чувствовал его жуткое притяжение, ощущал, как с каждым шагом к аномалии утрачивает остатки сдержанности. Благодаря выучке и муштре полковник еще сохранял резервы спокойствия, но они быстро иссякали. Хотя Райнекер пытался не смотреть на колонну, та разрослась настолько, что постоянно оказывалась на краю его поля зрения.

Оглянувшись, Иклаус увидел, что Астартес не наступают.

— Чего они ждут? — спросил полковник.

— Рассчитывают, что враг придет к ним? — предположила Стрёмберг.

— Зачем ему это?

Ответа не последовало, но Райнекер его и не ждал.

Почти тут же над ними пронеслась кошмарная рота Кровавых Ангелов — безумцы в черных доспехах. Иклаус проследил, как воины летят в сторону предателей, и затем…

Затем…

Явилась волна. Стена из крови и тел. Полковник застыл как вкопанный. Стоявшая рядом Фаша утратила дар речи. Оба не сводили глаз с вала.

Все бойцы полка умолкли в благоговейном ужасе. Взирая на волну, Райнекер почувствовал, как умирает частичка его сущности. Он пытался не думать о том, что следует из возникновения столь чудовищного, невозможного объекта. Иклаус не был экклезиархом, и от него не требовалось разъяснять духовные вопросы. Такие обязанности исполнял кое-кто иной.

— Оберлена сюда, — велел офицер.

Моргнув, Стрёмберг оторвала взгляд от жуткой картины и зашагала в хвост колонны. Через пару минут комиссар вернулась со священником. Тот больше не отводил глаз от кровавого столпа, а непрерывно смотрел на него с искаженным лицом. Оберлен напоминал Райнекеру животное, застигнутое хищником.

— Вы и сейчас заявите, что перед нами иллюзия? — поинтересовался Иклаус. — Туда только что влетели Кровавые Ангелы.

— Нет, это не морок, — надтреснутым шепотом произнес духовник, не глядя на офицера.

— Тогда что же?

Оберлен долго молчал. Наконец он шевельнул губами, но беззвучно.

Райнекер схватил священника за рясу и подтащил к себе.

— Что это?!

Духовник снова зашевелил губами. На сей раз ему удалось выдавить: